— Классно выглядишь, Рувим, — сказал он, глядя, как я вожусь со своими очками.
— Спасибо.
— Все, правда, здорово выглядят.
— Это будет хорошая игра.
Дэви уставился на меня через свои выпуклые стекла.
— Ты так думаешь? — спросил он наконец.
— Ну да, а почему нет?
— Ты видел, как они играют, Рувим?
— Нет.
— Это же убийцы.
— Ну да.
— Нет, правда. Они дикие совсем.
— А ты их видел?
— Дважды. Это убийцы.
— Все играют на победу, Дэви.
— Они не просто играют на победу. Они играют так, как будто выполняют первую из десяти заповедей.
Я рассмеялся:
— Эта-то ешива? Да ладно тебе, Дэви.
— Точно тебе говорю.
— Ага, конечно.
— Рабби Сендерс наказал им никогда не проигрывать, потому что это позор для их ешивы или что-то в этом роде, не знаю. Увидишь.
— Эй, Мальтер! — крикнул мистер Галантер, — что ты там делаешь, за полем?
— Увидишь, — повторил Дэви.
— Ну да, — улыбнулся я в ответ, — священная война.
Он уставился на меня.
— Ты сегодня играешь? — спросил я.
— Мистер Галантер сказал, что, возможно, выпустит меня на вторую базу, если тебе придется подавать.
— Ну, удачи.
— Мальтер! — снова крикнул мистер Галантер. — Война на пороге, ты забыл?
— Иду, сэр! — ответил я и побежал обратно на свое место на второй базе.
Мы еще несколько минут покидали мяч, а потом я встал на домашнюю базу, чтобы поупражняться в отбивании подач. Сначала я послал далеко направо, потом поближе налево и уже занес биту для третьего удара, но тут кто-то закричал: «Вот они!» и я застыл с битой на плече, глядя, как команда, с которой нам предстояло играть, появляется из-за угла и заходит во двор. Дэви распахнул глаза за выпуклыми очками, нервно пнул сетку и мрачно засунул руки в карманы своих штанов на лямках.
Я смотрел, как они выходят на поле.
Их было пятнадцать, одетых одинаково: в белые рубашки, темные брюки, белые фуфайки и маленькие черные кипы. Как принято у ультраортодоксов, они были очень коротко стрижены, и только с висков свисали никогда не трогаемые локоны, свитые в длинные пейсы. Кое у кого пробивались бороды — редкие кустики волос, торчащие в беспорядке на щеках, подбородках и верхних губах. У всех у них под рубашками были надеты традиционные нагрудники — «талес катан», и пришитые к их четырем углам кисти-цицит свисали над брючными ремнями, колыхаясь в такт шагам. Будучи ультраортодоксами, они буквально выполняли библейскую заповедь: «И будут они в кистях у вас для того, чтобы вы, смотря на них, вспоминали все заповеди…»[4].
У нашей команды, наоборот, не было какой-то единой формы, и каждый оделся, как ему вздумалось: в полукомбинезоны на лямках, шорты, брюки, рубашки-поло, фуфайки, даже майки. Некоторые из нас носили поддевки-нагрудники, другие — нет, но никто не выпустил кисти поверх брюк. Единственное, что у нас было общее, — это маленькие черные кипы, которое мы тоже все носили.
Они подошли к сеточному ограждению и сгрудились в молчаливую черно-белую массу, с битами, мячами и перчатками в руках. Нельзя было сказать, что их вид выражал какую-либо ярость. Я заметил, как Дэви Кантор снова пнул сетку и перешел в другое место — на линию третьей базы, нервно теребя свои штаны.
Мистер Галантер улыбнулся и направился к ним, быстро двигаясь на носках, так что кипа просто чудом держалась на его лысеющей макушке.
От черно-белой массы игроков отделился человек и сделал шаг навстречу. Ему было под тридцать, он носил черную пару, черные ботинки и черную шляпу. Еще у него была черная борода и книга под мышкой. Вне всякого сомнения, это был раввин, и я удивился, почему это у них в ешиве раввин выполняет обязанности тренера.
Мистер Галантер подошел к нему и протянул руку.
— Мы готовы, — сказал раввин на идише, пожимая протянутую руку с видимым безразличием.
— Отлично, — улыбаясь, ответил наш тренер по-английски.
Раввин окинул взглядом поле.
— Вы уже играли? — спросил он.
— В смысле?
— У вас была разминка?
— Да, конечно, мы…
— Нам тоже надо размяться.
— В смысле? — повторил мистер Галантер с озадаченным видом.
— Вы разминались, теперь мы разомнемся.
— Вы что, не разминались в своем дворе?
— Разминались.
— Ну так…
— Но мы никогда раньше не играли на вашем поле. Дайте нам несколько минут.
— Ну, вообще-то… — протянул мистер Галантер, — у нас не так много времени. По правилам каждая команда должна разминаться на своей площадке.
— Дайте нам пять минут, — настаивал раввин.
— Ладно, — решился мистер Галантер. Он больше не улыбался. В домашних играх он всегда старался начать как можно скорее — чтобы не дать нам «охолонуть», как он выражался.
— Пять минут, — повторил раввин. — Скажите вашим ребятам уйти с поля.
— В смысле?
— Мы не можем разминаться вместе с вашими ребятами. Скажите им уйти с поля.
— Ладно, хотя… — начал было мистер Галантер, но осекся. И задумался. Черно-белая масса игроков позади раввина стояла очень тихо, ожидая ответа. Я успел заметить, что Дэви Кантор ковыряет носком ботинка асфальт площадки. — Ладно, без проблем. Пять минут. Только пять минут, хорошо?
— Скажите вашим ребятам уйти с поля.
Мистер Галантер мрачно взглянул за пределы площадки. Вид у него был несколько растерянный.
— Все с поля! — крикнул он наконец не очень громко. — Им нужна пятиминутная разминка. Быстро, быстро! Не останавливайтесь, не опускайте руки. Двигайтесь! Покидайте-ка мячи за домашней базой. Живо!
Наши игроки разбежались с поля.
Черно-белая масса оставалась неподвижной позади проволочного ограждения. Молодой раввин повернулся к своей команде.
— Поле в нашем распоряжении на пять минут, — сказал он на идише. — Помните, зачем и для кого мы играем.
Затем он посторонился, и черно-белая масса распалась на пятнадцать отдельных игроков, которые быстро заняли площадку. Один из них, долговязый парень с волосами соломенного цвета и длинными руками и ногами, состоящими, кажется, из одних костей и острых углов, встал на домашней базе и начал отбивать подачи. Он пустил несколько легких мячей низом и сделал несколько свечек. Полевые игроки встретили его удары радостными криками на идише. Сами они действовали довольно неуклюже: пропускали низовые мячи и откидывали высокие, неловкие навесы. Я взглянул на молодого раввина. Он сидел сбоку на скамейке и читал свою книгу.
Позади заграждения было довольно много места. Мистер Галантер собрал нас там и велел перекидывать мячи.
— Держите мячи в воздухе! — приговаривал он, ударяя кулаком правой руки в ладонь левой. — Не рассиживаться на передовой! Нельзя недооценивать противника!
Но с лица его не сходила широкая улыбка. Теперь, своими глазами увидев команду, с которой нам предстояло проводить игру, он, похоже, не сомневался в ее исходе. Кинув мяч и ожидая, пока мне вернут его обратно, я сказал сам себе, что мне очень нравится мистер Галантер. Только зачем он все время пользуется военными словечками? И почему он все-таки не в армии?
Дэви Кантор подскочил ко мне, погнавшись за мячом, отскочившим от его ног.
— Убийцы, а? — ухмыльнулся я.
— Увидишь, — ответил он, пытаясь остановить мяч.
— Во-во.
— Особенно тот, кто отбивает. Увидишь.
Я одним движением поймал летящий ко мне мяч и мигом передал его дальше.
— И кто у нас отбивает?
— Дэнни Сендерс.
— Мне очень стыдно за свое невежество, а кто такой Дэнни Сендерс?
— Сын рабби Сендерса, — ответил Дэви, и глаза его сверкнули.
— Я впечатлен.
— Увидишь, — повторил Дэви и убежал со своим мячом.
Мой отец, отнюдь не питая любви к хасидским общинам и их маленьким вождям-раввинам, рассказывал мне о рабби Исааке Сендерсе и о том, насколько ревностно тот наставляет своих последователей в вопросах соблюдения еврейского Закона.
Мистер Галантер взглянул на свои наручные часы, потом перевел взгляд на поле. Пять минут явно истекли, но команда наших противников и не думала покидать его. Дэнни Сендерс был теперь на первой базе. Я обратил внимание, что его длинные конечности служили ему хорошую службу: в прыжке или в растяжке он был способен достать большинство самых неуклюжих мячей, летевших в его сторону.
Мистер Галантер направился в сторону молодого раввина, по-прежнему спокойно читавшего на скамейке.
— Пять минут, — сказал он.
— А? — поднял тот взгляд от своей книги.
— Пять минут прошли.
Раввин взглянул на поле.
— Довольно! — закричал он на идише. — Пора играть!
Затем перевел взгляд на книгу и продолжил чтение.
Его команда поперекидывала мяч еще минуту или две, после чего неторопливо покинула площадку. Дэнни Сендерс прошел прямо рядом со мной, все еще в перчатке первого бейсмена на руке. Он был гораздо выше меня, и черты его лица, в отличие от моих — достаточно обыкновенных, но пропорциональных, казались высеченными из камня. Нижняя челюсть и скулы были твердо очерчены, нос прямой и острый, полные губы выступали ступенькой из-под носа, образуя широкий рот. Его глаза были темно-голубыми, кустики волос на подбородке, скулах и верхней губе, а также коротко остриженная голова и развевающиеся пейсы отливали цветом песка — в отличие от моих, черных, волос. Он шел разболтанной походкой, сплошные руки-ноги, переговариваясь на идише со своим товарищем по команде и в упор меня не замечая. Я подумал тогда, что до чего же противен этот его хасидский дух превосходства и как же приятно будет обыграть сегодня его и его команду.
Судья, учитель физкультуры из общинной школы по соседству, вызвал на поле обе команды и, как обычно, швырнул в воздух биту, чтобы определить право выбора. Ее поймал — и почти выронил — кто-то из наших противников.
Во время быстрого обмена рукопожатиями Дэви Кантор подбежал и встал рядом со мной.
— Ну, что ты думаешь? — спросил он.