Неплохая тактика. Займемся вторым. Я сменил позицию и краем глаза увидел Ганя. Он расправился со своими врагами и спешил мне на помощь.
Ну? Двое против четверых — уже не так безнадежно, как двое против десятка.
Почему Гань так бледен? Он ранен. Одежда в крови. Но только ли это?
Послышался звон оружия и топот множества ног. Словно в костре, трещали сучья. Со всех сторон. Но это было где-то на границе сознания. Пока мы пытались собрать в кучу наших противников, нанизать «рыбу на нить».
За деревьями мелькали одежды. Шелк халатов, кожа доспехов. Сколько? Уже неважно. Вполне достаточно, чтобы раздавить двух сопротивляющихся безумцев, даже если им помогает сам бог войны Хатиман.
Наши враги внезапно отступили, слившись с остальным войском. Мы остались одни в центре круга воинства, ощетинившегося копьями и поднявшего луки. Я опустил меч.
Солдаты слегка расступились, пропуская вперед дородного воина. Круглая бочка, туго затянутая в доспех. Я не сразу узнал Сыма Тай-ши.
Он не смотрел на меня.
— Гань Хао, ты помог бежать шэньди.
Гань повернулся ко мне. Жесткий взгляд, почти вещественный, как шест в поединках монахов. Я отступил на шаг. Наверное, кивнул. Не помню. Меня схватили сразу несколько воинов. Вывернули руки. Меч упал на землю.
Гань Хао больше не интересовался мною. Он в упор смотрел на Сыма.
— Почему ты мне не сказал?
— Не мог. У меня был приказ. Я не знал, что шэньди — сын твоего господина. Отдай мне меч.
Гань покачал головой. Вложил длинный меч в ножны и бросил их на землю перед собой.
— Скоро возьмешь. А короткий мне еще понадобится.
Сым кивнул.
Гань Хао опустился на колени, развязал пояс и раздвинул полы ханьфу[7] на животе, подоткнул края под колени. Обтер кровь врагов с меча-спутника.
Я сразу понял, что он собирается последовать обычаю восточных варваров, что теперь так распространен. И Сым не будет ему мешать.
— Мой долг перед государем и мой долг перед господином пришли в противоречие, — проговорил Гань Хао. — Я не могу его разрешить. Мои чувства и мои этические принципы взаимно исключают друг друга.
Воины почтительно ждали.
Гань поклонился, обернул краем одежды меч у рукояти и вонзил его себе в живот. Провел вверх, по диагонали, и склонил голову.
Я рванулся вперед, но меня удержали.
Сым Тай-ши шагнул к своему другу, поднял меч и отрубил ему голову.
Потом обернулся ко мне.
— Это твоя вина, шэньди. Твой вассал пытался спасти тебя от твоего предназначения, и ты позволил ему ввязаться в это заранее обреченное на провал предприятие. Ты привел его к гибели. Думаю, Император побрезгует тобой. Ты не достоин служить ему как шэньди. Но то ему решать. Нам приказано готовить тебя.
Он кивнул человеку в длинных малиновых одеждах ученого лекаря. Тот развязал свою суму и вынул золотой сосуд и чашу. Только золото может касаться священного тела шэньди.
Подошел ко мне, налил на дно чаши темной густой жидкости. Поднес к моим губам. Я понял, что это, и отшатнулся, насколько позволяли крепко державшие меня руки воинов.
Сым Тай-ши свирепо смотрел на меня.
— Пей, шэньди! Мы все равно сможем влить тебе это в рот. Но лучше, если ты выпьешь сам.
Все! Если объявленный шэньди пригубит напитка перевоплощения, он воистину станет шэньди. И ему не будет пути назад.
Но выхода не было. Они не позволят мне даже умереть! И я пригубил терпкого горьковатого напитка.
Тепло разлилось по жилам, и стало легче дышать. Волнение ушло. И отчаянье, словно растворилось в этой чаше. Я допил ее до дна. И почувствовал себя как-то по-другому, или другим. Мое предназначение больше не пугало меня.
Я посмотрел на Сыма Тай-ши и увидел в его глазах торжество. Но он тут же опустил взгляд, упал на колени и трижды коснулся лбом земли.
Поднялся на ноги и кивнул коренастому человеку в простой одежде.
— Несите!
Принесли цепи. Золотые. Надели мне их на руки и на ноги. Оказывается, золото весьма тяжелый металл!
И все воинство в полном составе пало на колени и трижды ударилось лбами о землю.
Меня посадили в паланкин. Теперь золотой. Рядом выстроились монахи в оранжевых рясах с курящимися палочками благовоний и колокольчиками.
Паланкин раскачивался из стороны в сторону. Скоро мы вышли на дорогу, и тряска поуменьшилась. Монахи начали нараспев читать «Историю перевоплощений божественного императора Гуа-ди».
«Первым шэньди был Акиро Сон, царь страны Вэ. Тогда пришла чума из западных земель и опустошила Вэ. И пришли тайфуны от вод востока, и разрушили дома. И воззвал к небу государь Акиро Сон, чтобы даровало оно ему силу Дэ[8] и небесный мандат тянь мин. И сжалился над страной Вэ Небесный Император, и сошел на землю. А благородный Акиро Сон уступил ему свое тело. И стал император Гуа-ди, единственный на все времена!»
Действие питья скоро кончилось, и я снова впал в отчаянье. Рванул цепи на руках. Бесполезно! Даже нет спасительной боли, заглушающей муки души. Запястья цепи обернуты шелковой тканью на вате, чтобы шэньди не поранил свою драгоценную кожу.
«…шэньди Кан Сохо был губернатором провинции. Самым молодым губернатором, ибо было ему двадцать пять лет. И был он здоров телом и хорош собой. Всего два года прослужил он на своей должности, когда получил от императора послание о перевоплощении. Тогда он пал на колени, воскурил благовония, и сказал: „Нет у меня других желаний, кроме того, чтобы Небесный Император остался на земле и правил нами.“ И он сам приехал в столицу и уступил свое тело императору».
Мерзкий гнусавый голос, читающий мерзкую мораль. Тебе бы так, презренный монах! Что бы ты делал, если бы тебя объявили шэньди? Помчался в столицу навстречу гибели?
Паланкин остановился. Занавеску отдернули в сторону, и я увидел маленького лекаря. Он протягивал мне чашу с напитком перевоплощения. Я не стал сопротивляться. Это питье хотя бы приносило облегчение.
Процессия снова двинулась вперед. Раздался звон колокольцев, из-за занавески потянулся запах благовоний. Я блаженно откинулся на подушки.
«…шэньди Дзитай был молодым ученым, сдавшим государственные экзамены. И была у него возлюбленная Пимико. Получив послание Императора, объявляющее его шэньди, он простился с возлюбленной и отправился в Небесный Павильон. Там он уступил свое тело императору и удалился в Пэнлай. Пимико же последовала за ним в Небесный Павильон, дабы всегда видеть лицо возлюбленного. Восхищенный такой преданностью божественный Гуа-ди сделал Пимико наложницей высшего ранга».
Почему-то теперь эти истории не казались мне такими отвратительными. Даже последняя. Правильно, так и должен поступать верный подданный. Я посмотрел на свои цепи, украшенные изображениями всех шэньди, бывших до меня. Полсотни крошечных фигурок с иероглифами имен и символами профессий. Скоро здесь появится и мое изображение. И эти цепи показались мне знаком высшего достоинства. Почитание шэньди сравнимо только с почитанием Императора.
Процессия остановилась, и паланкин опустили на землю. Мне помогли выйти. Перед нами возвышался Небесный Павильон. Три яруса загнутых вверх крыш на фоне вечернего неба. Ощущение величия и печали.
Мы поднялись по лестнице, и меня проводили в роскошную комнату, украшенную свитками с изречениями из «Мен-цзы»[9], какими-то стихами и тончайшей живописью на шелке. Драконы и облака.
— Здесь ты проведешь ночь, о шэньди, чтобы завтра освободить свое тело для Императора, — сказал Сым Тай-ши. — А сейчас я передаю тебя лекарям и даосским ученым. Они подготовят тебя.
И он опустился на колени и совершил тройной земной поклон.
Вошел маленький лекарь, поивший меня напитком перевоплощения, и снова с поклоном подал мне чашу. Она была полна наполовину. Я жадно пригубил ее. Действие питья уже кончалось, а я не хотел новых приступов отчаянья.
Голова слегка закружилась, и я оперся ладонью об пол. Но, нет, все быстро прошло. Комната остановилась, и облака больше не налезали на драконов и драконы на облака.
Пришел кузнец и снял с меня цепи. А потом появился еще один лекарь, повыше и худощавей первого. Он приказал мне раздеться и внимательно осмотрел меня.
Важно кивнул.
— Хорошо. Вполне подходит.
Потом я обнаружил, что в комнате тесно от мужей в малиновых одеждах, пахнет благовониями и передо мной стоит золотая лохань с водой.
— Шэньди должен совершить священное омовение, дабы стать достойным принять дух Императора, — пропел один из обладателей малиновых мантий.
Я потрогал воду. Очень горячая!
— Не повредит ли это телу Императора? — спросил я.
— Нет, — успокоил лекарь. — Священное омовение шэньди всегда проводят в такой воде.
Я сделал усилие воли и залез в этот кипяток. Нет, ничего. Терпимо.
После омовения мне подали богатые лазоревые одежды, расшитые облаками и снова надели цепи. Но меня это совершенно не расстроило.
Малиновое сменилось оранжевым, то есть ушли ученые и возникли монахи, дабы наставить шэньди перед перевоплощением.
«Завидна судьба шэньди, ибо нет ему не нижних, не земных воплощений. По ходатайству Небесного Императора он попадает в Пэнлай, Чистую Землю или на берег Яшмового пруда[10] в Персиковые сады богини Си-ванму».
Монах вопросительно посмотрел на меня. И я заметил, что он держит кисть и лист бумаги.
— Что предпочтет шэньди?
Я задумался. Никогда не был особенно религиозен.
— Честно говоря, мне бы хотелось остаться на земле.
Монах поклонился.
— Я передам Императору твое желание, о шэньди. А теперь посмотри на эти стихи о преданности государю. Золотом на белом. Их написали в этой комнате шэньди прошлого. Не хочешь ли и ты выразить свои чувства?
И он подал мне бумагу и кисть.
Долгу верности