енных представителей другой расы, которые веками живут рядом с людьми, но которых людям видеть не дано. Я узнал о колдовской силе, которая, возможно, уже давно дремлет во мне, ожидая, когда ей предоставят свободу и возможность для дальнейшего развития. Может быть, когда-нибудь я стану таким же могущественным и независимым чародеем, как и Эдвин.
Так я думал, пока брел вперед по улице, не разбирая дороги, как вдруг у двери какого-то до сих пор приоткрытого кабака я увидел фигуру Шарло. Он стоял чуть поодаль от крошечного островка света, лившегося из окон, и в своем черном костюме выглядел пугающим, адским существом, но я чуть было не издал возглас радости и облегчения. По крайней мере, Шарло уж точно мне поверит, и, может, даже мне удастся уговорить его оказать мне посильную помощь. Уж он - то точно знает поболее меня о сверхъестественных явлениях, он сам к ним относится, так с кем же, если не с ним, можно об этом потолковать.
Я махнул ему рукой в знак приветствия и крикнул, чтобы он подождал меня. Раньше он был единственным, кто сможет указать мне логово дракона, теперь он стал еще и последней надеждой что-то прояснить. Возможно, пока я буду с ним, с представителем нечеловеческой расы, Даниэлла не посмеет приблизиться к нам.
Осталось только добежать до него и обо всем рассказать, а, может, даже и не придется рассказывать, так как Шарло легко удается угадывать, о чем я думаю. Он стоял недвижимо, как столб, пока не различил в тишине мои шаги и, возможно, почти неслышную поступь кого-то второго, следовавшего за мной. Я заметил, как навострились под полями шляпы его уши, будто ловя какие-то едва различимые, потусторонние звуки. Широкие ноздри Шарло раздулись, пытаясь различить в воздухе аромат смерти. Он сделал неуверенный шаг назад, потом другой, как огромный черный кот, почуявший опасность, а через минуту его уже и след простыл. Я опять остался один, точнее, почти один, ибо за мной следовала смерть. Стоило только обернуться, как за углом я заметил край алого подола, кудрявую головку, прячущуюся за поворотом стены, половину лица и один голубой глаз, по-кошачьему внимательно и хищно смотревший на меня издали. Очевидно, Даниэлла тоже была не рада встрече с Шарло. Ее ногти с досады царапали стену, и на кладке камней оставались неглубокие, неровные борозды.
Вдруг она подняла руку и, как будто, погрозила мне, а потом безвозвратно нырнула за угол, во тьму, но я знал, что стоит мне попытаться войти хоть в какую-нибудь часовню, и Даниэлла будет тут как тут, встанет у дверей и закроет мне вход.
Так и прошла вся ночь, в попытках бегства от призрака, от собственной судьбы и от угрызений совести. Уже под утро я остановился у торца какой-то базилики, заглянул в зарешеченное окно и тут же отпрянул. Мне почудилось, что в стекле промелькнуло отражение моей сестры неестественно бледное и далеко не доброжелательное.
Никому в театре не нравилось, что я хожу, как в воду опущенный. Знали бы они, что я не спал почти всю ночь. Я первым ухватился за предложение какого-то эксцентричного вельможи сыграть спектакль в его поместье. Жервез утверждал, что все это не к добру, что посыльный, принесший послание, выглядел очень странно и был подозрительно молчалив, но к его доводам никто не прислушался. С недавних пор, точнее, с самого моего вступления в труппу все начали привыкать к тому, что Жервезу ничем не угодишь. Он во всем видит какие-то скрытые подвохи, в каждом вельможе подозревает колдуна и ворчит каждый раз, когда для него хотят сделать что-то хорошее.
— Если не хочешь идти с нами, то оставайся, мы справимся без тебя, — после долгого спора заявил я Жервезу. — Почему только тебе одному не нравится вся эта затея?
— Возле поместья-то когда-то была гробница, — многозначно протянул он. — Помнишь, ты сам читал об этом в какой-то книге, когда искал сюжеты для пьес. Ты сказал, то место называлось склепом семи херувимов, и не было разговоров о том, что его снесли, просто тропа туда, как будто, бурьяном заросла или стала невидимой.
— Да, я читал что-то такое, но какое это отношение имеет к нам.
— А то, что членов той семьи, к которой относится наш очередной наниматель, сторонятся в Рошене, как чумных, уже на протяжении многих столетий.
— Перестань сочинять небылицы! Не пытайся нагнать на меня страх, — прикрикнул я на него, мне хватало и одного призрака, безумный рассказчик был бы уже излишней добавкой к прочим неприятностям.
— Я никогда не сочиняю в отличие от тебя, — тут же огрызнулся Жервез и напустил на себя обиженный вид. Он мог дуться, сколько угодно, но на представление все равно пошел вместе с нами. Наверное, решил, что в случае опасности станет для нас всех хорошим защитником.
Уже издали поместье показалось мне запущенным и пустынным, даже необитаемым. Оно само было бы похоже на мавзолей, если бы, несмотря на запустение, не сохранило величественные очертания дворца. Однако, этот дворец с зарешеченными окнами и окованными железом дверями мог бы послужить и неприступной крепостью. Ряд скульптур на крыше, колонны в паутинке мелких трещин и лепные украшения на фасаде, все напоминало о былой роскоши. Все было овеяно какой-то дымкой воспоминаний, а невдалеке клубился туман. Сизые кольца дыма, как будто, отгораживали одно владение от другого, мир мертвых от мира живых. Возможно, стоит мне пройти сквозь туман, и я окажусь в том царстве, откуда вышли и Эдвин, и Даниэлла.
Рядом с поместьем не было ни сторожки охранника, ни привратника, но приоткрытые ворота, как будто, ожидали нас. Я провел рукой по мелкой ажурной ковке створок и обнаружил, что в железный узор вплетены буквы и символы, до сих пор непонятные, но уже знакомые мне. Теперь я взглянул на поместье совсем по-другому. Из неодушевленной груды камней дворец в один миг стал для меня одним огромным, дремлющим существом, с множеством темных окон — глаз. Даже ржавые ворота, закрываясь за нами, издали скрип, больше похожий на недовольный писк потревоженного во сне чудовища.
— Смотри, какая красота! — Рено, шедший рядом, дернул меня за рукав и отвлек от мрачных раздумий.
Я думал, что он простодушно восхищается таким просторным, хоть и неухоженным внутренним двориком, но оказалось, что он, действительно, заметил нечто чудесное. Под мирно падающим снегом, у ограды, обвитой засохшими плетьми терновника, на постаменте, стояла мраморная скульптура. Еще более белая, чем снег, она показалась мне воплощением величия и совершенства.
— Никогда не видел ничего подобного, — завороженно шептал Рено, остановившись возле статуи. — Она, как будто, живая, тебе не кажется?
Мраморная девушка, действительно, казалась живой и воздушной. Каждая складка ее одежды, каждый локон и даже рука, простертая чуть вперед, то ли предупреждая о чем-то, то ли угрожая. Точнее, это была не просто девушка, а царица, потому что голову ее венчала, хоть и мраморная, но корона. Точно с этой самой дамой, но с живой, я разговаривал ночью на кладбище, а теперь передо мной стояла ее мраморная копия.
— Кажется, она вот-вот вздохнет и заговорит, — не унимался Рено. Вся наша компания уже давно скрылась за поворотом, а мы все еще стояли возле постамента.
— Думаю, если бы она и была настоящей, то не снизошла бы до общения с нами, актерами, — так мог заключить только законченный реалист, но Рено, хоть, наверное, и был мечтателем, а все же уныло кивнул.
— Да. Она ведь королева, — оказывается, он тоже обратил внимание на венец.
— Пойдем! — я потянул его за руку, но сам все-таки еще раз оглянулся на статую, и мне почудилось, что корона на ее голове стала золотой.
Не может же такого быть, чтобы неподвижное, неживое изваяние украшали настоящими драгоценностями. Я пропустил Рено вперед, а сам еще несколько мгновений продолжал следить за скульптурой и сделал вывод, что не так уж она недвижима, как кажется на первый взгляд. Ее левая рука теперь едва касалась шеи, будто желая напомнить мне о ком-то обезглавленном, а ведь я готов был поклясться, что еще секунду назад мраморная ладонь была вытянута вперед.
Слишком много потрясений для такого короткого срока. Я схватился за голову, как если бы был умалишенным или человеком, пережившим глубокую душевную травму, и кинулся за угол, а потом и в приоткрытую дверь дворца. В холле не горели свечи. На входе не ожидал лакей. Вокруг стояла мертвая тишина, будто в доме вовсе не было ни жильцов, ни слуг. Мои друзья, очевидно, уже успели пройти в дальние покои. Может, их кто-то и встретил, но меня, запоздавшего, дожидаться никто не стал. Не снимая верхней одежды, я прошел дальше в угрюмое, будто нежилое помещение, ненароком коснулся перил лестницы и едва смог вырвать пальцы из слоев тут же приставшей к ним липкой паутины. Да, а вид у поместья, действительно, нежилой, еще раз подумал я, очищая руку от обрывков паучьей сети. Здесь всюду были грязь и пыль, на красных ковровых дорожках, на вазах и битых настенных зеркалах. Окна плотно зашторены специально для того, чтобы не впустить ни лучика света, ведь при дневном освещении подобное запустение будет смотреться еще более убогим, а во тьме ему придана некая таинственность.
У одного из битых зеркал на малахитовом столике стоял канделябр с огарками свечей. Я хотел зажечь их, подошел поближе и ощутил, как под подошвами заскрипели зеркальные осколки. Интересно, почему все зеркала в поместье разбиты, задал я сам себе вопрос, и какой-то голос, возможно, один из тех, которые я постоянно слышал рядом с книгой, тихо шепнул мне: «чтобы семь херувимов из склепа не смогли взглянуть на своих живых подопечных».
Услужливый дух шептал почти неслышно, так, будто боялся, что кто-то, находящийся рядом, его подслушает. Я был даже не уверен, правильно ли расслышал все слова. У меня в кармане нашлось огниво, я зажег огарки свеч, взял в руку довольно тяжеловесный медный канделябр и тут же уронил его. Свечи мигом потухли, едва тяжелый предмет упал на землю, будто ни ковер, ни шторы вовсе не могли воспламениться, а, наоборот, тушили пламя, как вода. Я сам поспешно отпрянул от зеркала, мне совсем не хотелось вспоминать о том бледном, злом, крылатом существе, которое промелькнуло с