Едва Виолетта вышла из примерочной в своем наряде, в гримерной повисла тишина, которую прерывали только восхищенные вздохи, а все взгляды – и конкурсанток, и персонала – застыли на ней.
– Виолетта, какое чудесное платье! – выдохнула Мирослава.
Остальные девчонки поддержали ее комплиментами и комментариями. Только Аврора скрипнула зубами.
За годы работы у Ремешевых Марта привыкла к модным клубам и ресторанам, шумным торговым центрам, многочасовым шопингам, долгим часам в салонах красоты. Ее не смущала ни громкая музыка, ни манерная болтовня подружек Виолетты, ни едкий запах косметических и укладочных средств. Однако даже для ее тренированных нервов первый конкурсный день стал серьезным испытанием.
Марта проследила за приготовлением облачения Виолетты еще накануне: безумно дорогие специальные танцевальные туфли были вычищены, божественно красивое, хотя и чересчур откровенное, на ее взгляд, платье отпарено. Зная безалаберность своей подопечной, Марта на всякий случай оставила весь наряд в своей комнате. С Виолетты сталось бы случайно опрокинуть на него что-нибудь или помять, а на утро устроить по этому поводу истерику. Причем совершенно искреннюю. При всей своей испорченности, Виолетта весьма редко что-то изображала, ее перепады настроения были абсолютно искренними, а злого умысла она не ведала, за это Марта ее и любила.
Утром Марта передала наряд ответственным за конкурс лицам, убедилась, что его соответствующим образом пометили и повесили на манекен, на чем сочла свой долг исполненным.
В гримерной она долго не продержалась. Громкое щебетание полутора десятка девиц и трех десятков стилистов-визажистов-парикмахеров, гремучая смесь из пудры, духов и лака, висевшая в воздухе, и активная веселая музыка, которую крутили ради поднятия боевого духа участниц, заставили ее ретироваться в коридор, едва она убедилась, что в гримерную есть только один вход и никто не сможет ни проникнуть в нее, ни покинуть ее незамеченным, если она будет контролировать дверь. Поэтому она устроилась в прохладном и более тихом коридоре, подперев спиной противоположную двери стену. Здесь тоже царила суета, но суета эта была более деловой, а такое Марта легко могла вынести. К тому же тут она могла разглядывать и запоминать в лицо персонал, слушать обрывки их разговоров. К сожалению, большая их часть велась на чешском. Хоть она и носила автоматический переводчик в ухе, тот пока плохо справлялся с переводом с чешского на русский, делая это через английский, отчего речь звучала очень смешно, а порой – бессмысленно.
Дверь в гримерную то и дело открывалась, люди входили и выходили. В какой-то момент в коридор с воплем и рыданиями выскочила даже одна из конкурсанток. По истеричным возгласам Марта поняла, что ей не понравилось, как ее накрасили. Больше ничего примечательного за все двадцать минут наблюдений не произошло. Марта едва не начала зевать от скуки, когда в противоположном конце коридора появились двое мужчин, одним из которых оказался Михал Забранский. Сегодня на нем снова был костюм, на этот раз черный, и такие же черные туфли, начищенные не хуже, чем танцевальные туфельки Виолетты, а в руках он держал папку в кожаном переплете. Выбивались из этого строгого образа только чуть взъерошенные волосы, что выдавало его нелегкое утро.
Во втором мужчине в таком же строгом костюме Марта мгновенное узнала того самого смуглого красавчика-вампира, на которого обратила внимание накануне за ужином. Вампир что-то тихо говорил Забранскому, а тот лишь кивал, периодически заглядывая в свою папку.
Поравнявшись с Мартой, вампир кивнул Забранскому и быстро пошел дальше, бросив на Марту один заинтересованный взгляд, а Забранский задержался у двери гримерной.
– Доброе утро, госпожа Ильина, – поздоровался он, разглядывая ее гораздо более пристальным взглядом, чем его спутник секундой раньше. – Стережете свою подопечную?
Марта слегка наклонила голову в знак приветствия.
– Господин Забранский. Вы потрясающе наблюдательны, – с легким оттенком сарказма заметила она. – А вы… дайте я попробую угадать… Вы, наверное, занимаетесь организацией конкурса?
– Это моя работа, – он развел руками, – мне за нее платят. Как, полагаю, и вам за вашу, – он кивнул на дверь гримерной.
– Я бы определенно не стала торчать здесь бесплатно. Впрочем, полагаю, вам платят лучше, чем мне, – она изобразила улыбку. – Вампиры – щедрые работодатели?
– Не жалуюсь, – Забранский переложил папку в другую руку, явно не собираясь быстро уходить. – Вам мало платят? У меня есть шанс вас переманить? – Он усмехнулся. – Сколько можно вытирать сопли истеричной девчонке?
– Да уж лучше вытирать сопли девчонке, чем прислуживать кровососам, – парировала Марта. – Не боитесь, что попадете под горячую руку, и вас сожрут?
– Я невкусный, – фыркнул Забранский. – А за что вы так не любите вампиров?
– А за что мне их любить?
– Ваша подопечная искренне настроена выйти замуж за одного из них.
– Я не обязана разделять пристрастия охраняемого тела. Да и не уверена я, что она действительно этого хочет. Думаю, она плохо себе представляет, что это такое.
– А мне как раз показалось, что она очень этого хочет. Во всяком случае, я бы не стал, – он открыл папку и что-то быстро прочитал в ней, – танцевать на двенадцатисантиметровых шпильках ради того, чего не очень хочу. А вы бы стали? – Он комично приподнял бровь.
– Виолетта танцует лет с трех, для нее это естественное состояние. В отличие от меня. – Марта немного помолчала, косясь на его папку, а потом поинтересовалась: – У нее есть шансы, как думаете? Вы ведь лучше их знаете.
– Шансы победить конкретно в этом конкурсе или выиграть все состязание?
– Обо всем состязании рано говорить. Да и мне бы этого не хотелось. Но если она вылетит после первого же конкурса… Мне будет ее жаль.
Забранский снова заглянул в папку.
– У меня заявлено семь танцев, четыре песни, выступление со змеей, файер-шоу и даже, вы не поверите, два кувыркания на шесте. – Он захлопнул папку и уставился на Марту. – Как вы считаете, ваша подопечная сможет выделиться из этого… – Он осекся, подбирая нужное слово, но так и не найдя его, закончил: – Борделя?
Марта только закусила губу. Бедная девочка. И ведь она выступает то ли девятой, то ли десятой, к этому моменту жюри уже перестанет различать лица и имена. Если им вообще это интересно.
– М-да, надо было выбрать что-то более оригинальное. Правда, не представляю, что она еще могла бы сделать.
– Пожалуй, лично меня бы удивила разве что речь на какую-нибудь остросоциальную тему, – хмыкнул Забранский.
Марта не удержалась и рассмеялась. Да, пожалуй, речь – на какую угодно тему – стала бы полной неожиданностью. К сожалению, едва ли кто-то из девчонок счел бы это хорошей или хотя бы осуществимой идеей.
– И все же теперь я вынужден вас оставить, – словно даже с сожалением заявил Забранский, – мне нужно уточнить некоторые детали.
– Вы и так уделили мне непростительно много ваших драгоценных минут, – ухмыльнулась Марта.
Едва Забранский скрылся из вида, как в гримерной раздался истошный вопль. Марта не была уверена, что кричала Виолетта, но все равно в мгновение ока распахнула дверь и влетела внутрь, хватаясь рукой за ножны, но не торопясь вытаскивать меч.
Кричала действительно Виолетта, но при ближайшем рассмотрении это оказался крик отчаяния, а не страха.
– В чем дело?
– Это она-а-а-а! – снова завопила Виолетта, тыкая наманикюренным пальчиком в стоящую рядом Аврору, которая держала в руках какую-то банку и выглядела так, будто пыталась спрятать ехидную ухмылку, заменив ее выражением сожаления в глазах. – Посмотри, что она сделала!
Виолетта повернулась к Марте, демонстрируя свое напрочь испорченное танцевальное платье, по подолу которого стекала иссиня-черная краска для волос. Марта знала такую: последний писк моды, краска, которая не смывается с волос и не тускнеет целых два месяца. Правда, не смывалась она не только с волос, но и с одежды.
– Что мне теперь дела-а-а-ать?! – продолжала рыдать Виолетта.
– Ну, успокойся, – Марта неуклюже приобняла подопечную за плечи. – Сейчас что-нибудь придумаем. Идем.
Они вышли в коридор, и Марта увела Виолетту подальше от любопытных взглядов персонала.
– У тебя ведь куча платьев. Давай я попрошу подготовить другое.
– Оно подходило под туфли! – заливалась слезами Виолетта, размазывая по лицу макияж. – А танец я репетировала только в этих туфлях. – Она приподняла подол платья, чтобы продемонстрировать Марте свои туфельки и онемела от ужаса, даже забыв плакать: левая туфля тоже оказалась испачкана краской.
Марта поняла, что сейчас начнется новый виток истерики. У нее было ровно две секунды на то, чтобы как-то отвлечь Виолетту или что-то ей предложить. – Раз тебе не в чем исполнять этот номер, тебе нужен другой.
– Какой?
Виолетта посмотрела на нее с надеждой, словно Марта была фокусником, а ей – все еще пять лет. Марта поняла, что не может ее разочаровать, требовалось срочно придумать осуществимый номер на замену. Как назло, ничего гениального в голову не приходило, поэтому она выдала ровно то, о чем пару минут назад говорила с Забранским:
– Речь, – ее голос прозвучал неуверенно. – На остросоциальную тему.
Виолетта окончательно перестала плакать, непонимающе моргнула и надежда в ее глазах сменилась недоумением.
– Что?
– Послушай, я только что говорила с этим чуваком, Забранским. Он сказал, что в его программе заявлены сплошные танцы и песни. Но с чем-то таким невозможно выделиться. Эти ребята – вампиры, им плевать на вашу гибкость, пластику и прелести. Единственный способ зацепить их – выступить с речью. О чем-то таком, что им близко… – Марта подняла глаза к потолку, словно пыталась найти правильную тему там. – Что-то о… нелегком пути… борьбы за свои права. И о том, как важно для общества… уметь… интегрировать в себя разных членов, независимо от расы, веры, сексуальных или… гастрономических предпочтений.