– Такое существование может быть одиноким.
Это признание никак меня не взбодрило. Мое существование уже было одиноким. Насколько хуже будет по истечении столетий?
Я внимательно посмотрела на своего спутника, подмечая в нем почти неуловимые черты, говорившие о его человечности: изгиб ушей, искорки в глазах, форма копыт.
– Ристриэль, сколько вам лет?
Его ухо дернулось.
– Я очень стар.
– Столь же стар, как Солнце?
Он фыркнул.
– Не настолько.
Я мешкала со следующим вопросом, однако на душе лежал камень.
– Вам… одиноко?
Он посмотрел на меня, глаза были глубокими, бездонными. Они напоминали ночное небо.
Он не ответил, и в сердце поселилась печаль. Я откусила кусочек сыра, остальное сунула в карман и встала. Нужно было отвлечься от мрачных мыслей.
– Если вы намерены прятаться в мире смертных, вам надо вести себя как смертные.
Он наклонил голову, явно застигнутый врасплох.
– Быть капризным и утомительным?
Я развернулась, собираясь возмутиться, однако по озорному выражению на морде божка поняла, что меня дразнят. Впервые он отступил от своей замкнутости и скрытности. Я улыбнулась.
– Да, многие такие. Но нельзя же… не знаю, скакать сквозь деревья и прочее. Если не хотите привлекать внимание.
Он кивнул.
– Ваш народ всегда был очень суеверен.
– Когда живешь недолго, так безопаснее, – я выставила указательный палец. – Итак, первый урок: будьте более суеверным.
Он вновь фыркнул.
– Страшитесь всего нового и необъяснимого, не стремясь к познанию.
– Вы быстро учитесь.
Я окинула взглядом реку, почти ожидая, что мимо пройдет фермер с ведром или из воды выпрыгнет какой-нибудь божок, однако не обнаружила никаких признаков разумной жизни.
– И, пожалуй, лучше не называйте нас капризными. Не следует обращаться со смертными, как с крестьянами.
– Но вы и есть крестьяне.
– Ну… не все.
Коснувшись мордой Земли, Ристриэль молча согласился.
– И раз вы прячетесь, то, пожалуй, лучше превратиться в кого-нибудь поменьше. Или распространенного, например… в козла.
Он склонил голову.
– Лошади более почитаемы, чем козлы.
– Но также более заметны.
Он ударил копытом Землю, не оставляя следа, затем превратился в козла, из головы выросли длинные рога. Однако он по-прежнему походил на тень далекой галактики, с темными и фиолетовыми завитками на шерсти. Никто не примет его за обычный домашний скот, даже если он станет плотным.
– Можете изменить цвет?
Козел насупился и встряхнулся, мех стал более черным, глаза приобрели янтарный оттенок, и в них появились горизонтальные зрачки.
Я наклонилась ближе, зачарованная.
– Вот это способности!
– Вы часто встречали меняющих облик козлов?
Выпрямившись, я уперла руки в бедра.
– С чувством юмора нет. Хотя у моего… – как теперь называть Кана? – У моего друга когда-то была коза, которой нравилось бодать детей в мягкое место. Пожалуй, было довольно забавно.
Ристриэль оглядел себя.
– В этой форме мне потребуется в три с четвертью раза больше шагов.
– Вы устаете?
Он ненадолго призадумался.
– В некотором роде.
Его мех вернулся к цвету глубокой ночи, а тело начало трансформироваться и расти, пока не приняло форму мужчины немного выше меня. Даже не знаю, почему это меня так удивило, ведь большинство божков имели человеческий облик. Возможно, мне было непривычно видеть Ристриэля таким похожим на меня, поскольку я встретила его в виде коня.
Он встряхнулся, окрас изменился и приглушился до менее небесных оттенков. Одежда осталась темной с фиолетовым отливом, но кожа побледнела до того же цвета, что и моя. Ниспадающие на лоб, как садовая трава, волосы были самого жгучего оттенка черного из всех, которые мне доводилось видеть… по крайней мере, до тех пор, пока я не увидела его глаза. Они были чернее самого темного пятна в ночном небе и в то же время сияли, как полированный опал. Черные настолько же, насколько ярок Солнце.
– Я выяснил, что эта форма наименее примечательна, – теперь его губы шевелились в соответствии со словами. – Если только я не там, где смертным быть не положено.
Я глупо кивнула. Меня слегка бросило в жар. Он определенно превратился не в совсем непривлекательного мужчину.
– Раз уж мне следует вести себя как смертный, – он указал вверх по реке, намекая на продолжение пути, – то вам следует вести себя как божество.
Надев обувь и поправив сумки, я последовала за ним.
– Едва ли меня можно назвать божеством.
– Вы повстречаете тех, кто с вами не согласится.
Вспомнив отца Айдана и Шайлу, я вздохнула и почувствовала себя именно такой капризной, какими Ристриэль назвал смертных.
– Ладно, уступлю вам. Как же мне себя вести? Светить на людей?
Его губы изогнулись.
– Да.
Я покачала головой и прикусила губу, чтобы удержать улыбку. Река поворачивала на юг, однако Ристриэль продолжал уверенно двигаться вперед, где виднелся лес.
– Вам нужно вести себя с превосходством, – он притих, смотря на Землю под ногами. – Как будто вы лучше окружающих.
– Лучше смертных? – я достала из кармана сыр и откусила кусочек. – Вы считаете себя лучше меня?
– Вы не настоящая смертная.
– А если была бы?
Он не отвечал несколько мгновений.
– Я сделал бы исключение.
Отчего-то ответ меня согрел. Приятным теплом, как когда сворачиваешься калачиком у очага с новыми нитками и иголкой. С самого возвращения на Матушку-Землю я еще не чувствовала такого умиротворения. Было легко забыть о тайнах этого божка, когда он вел себя столь очаровательно. Впрочем, вряд ли он осознавал, как на меня влияет.
Мы вошли в лес. Деревья тут были тоньше и стояли дальше друг от друга, словно несколько сотен лет назад его поглотил пожар. Также Земля была более ровной, что облегчало путь.
– Сколько еще? – поинтересовалась я.
– К Недайе? – Ристриэль почти прошел сквозь дерево, но вовремя остановился и обогнул его. – Двести сорок три мили и треть.
Я замедлилась.
– Крайне точное число.
У него не было с собой даже компаса, не говоря уж о карте.
– Я достаточно долгое время наблюдал за поворотами Матушки-Земли.
В его словах не проскользнуло ни намека на веселье. Он будто вспоминал нечто трагичное, например, смерть любимого человека или потерю дома. Не успела я спросить, он уже замкнулся в себе и вновь обернулся в коня. Впрочем, если судить по размеру, скорее в пони.
Казалось, он и не заметил своего изменения. И отчего-то я сочла жестоким ему на это указывать.
Глава 11
По дороге я вырвала несколько молодых клубней, сказав Ристриэлю, что хотя у меня есть немного денег, все же лучше экономить. Я объяснила, какие растения съедобные, и остаток дня он указывал на все, что попадалось на пути, поскольку в своем озаренном Солнцем состоянии не мог сорвать их сам. Вечером мы разбили лагерь, и с наступлением ночи Ристриэль превратился в полуночного волка и умчался в лес. А через час вернулся с зайцем в пасти. Я с благодарностью приняла добычу, и он в изумлении смотрел на то, как я достаю нож, чтобы ее освежевать.
В Эндвивере я часто готовила к трапезе животных: кроликов, белок или домашнюю птицу. Однако, когда проткнула шкуру зайца ножом и вспорола ему брюхо, вдоль позвоночника пробежала та же жгучая судорога, что и несколько дней назад. Инструмент и тушка выпали из дрожащих рук.
Во время родов мне казалось, будто и меня пырнули ножом, а потом вспороли от головы до бедра.
– Поранились? – Волк подошел ближе и понюхал мои руки, но кровь принадлежала не мне.
– Нет, – я вытерла пальцы о траву, затем обхватила себя руками. – Нет, не поранилась. Просто… кое-что вспомнила.
Ристриэль поднял голову, наши глаза встретились.
– Воспоминания могут наносить глубочайшие раны.
Я поджала губы. Тяжело сглотнула.
– Пожалуй.
– Я буду вас охранять, Церис.
Я улыбнулась и, забывшись, почесала его за ухом, словно какого-нибудь пса. Он молча опустил морду, но подался навстречу ласке.
Через мгновение Ристриэль вышел на полосу лунного света, и вот уже к ножу потянулась человеческая рука.
– Я все подготовлю, – проговорил он, став тем же мужчиной, что и днем, но полностью плотным. Такой близкий и такой осязаемый. Я заметила, что от него пахнет зимней бурей – тишиной и морозом перед снегопадом.
– Сама справлюсь, – возразила я, однако не потянулась за тушкой.
Ристриэль взглянул на меня своими бесконечно темными очами, ожидая сопротивления. Когда я ничего не предприняла, он взял зайца и быстро с ним разделался. Его разрезы получились не достаточно ровными, но шкурка была слишком тонкой и непригодной для продажи.
– Справиться можно, – мягко сказал Ристриэль, после того как покончил с зайцем, повесил его над огнем и вымыл руки собранной в ручье водой. – Справиться. Стать сильнее. С болью, я имею в виду, – в его глазах не отражался огонь. – Но забыть ее нельзя. Даже если забыть, ты потеряешь силу, которую она тебе дала. В боли всегда есть сила. Хотя порой малая и скрытая.
Я открыла рот, однако с губ не сорвалось ни звука. И вновь я почувствовала себя зайцем – раскрытым, распотрошенным, показывающим спрятанное в самой глубине. Больно, но не как от раны. Как от бальзама, который жжет после нанесения, но ускоряет заживление.
Придвинувшись ближе, Ристриэль осторожно взял в ладонь мою ногу. Я не воспротивилась, тогда он стянул шерстяной носок и повернул ступню так, чтобы мы оба увидели красное пятно на пятке, натертое обувью от долгого пути.
– Наши души как кожа, – сказал он и слегка улыбнулся. – Неудобства, трудности и боль их уплотняют. Делают грубее. Выносливее. – Он осторожно коснулся ранки. – Уберите их, не будет и развития.
Он положил мою ногу обратно на Землю так нежно, будто она фарфоровая. Подавшись вперед, я схватила его за руку. Несколько мгновений он разглядывал мои пальцы, прежде чем встретиться со мной взглядом.