Однако прямо перед лицом стояло массивное черно-фиолетовое пугало. Вскрикнув, я подскочила, а затем под весом поклажи рухнула на мягкий луг.
– Хм, – промычало пугало, прежде чем вновь обратиться в Ристриэля. – Теперь понятно, что в этом привлекательного.
Приложив руку к бешено колотящемуся сердцу, я рассмеялась.
– Когда я успела рассказать тебе о фермерше Мэй?
– Фермерше Мэй? – недоуменно переспросил он и протянул руку, словно пытаясь мне помочь, но Солнце делал его неосязаемым, как туман, поэтому он опустил руку.
Мгновение я пристально смотрела на него. Нет, я не рассказывала ему о фермерше Мэй! О своем последнем розыгрыше, который проделала с Идлиси перед тем, как стать звездной матерью. Ристриэль решил обернуться в пугало по своему усмотрению.
Такая мелочь, в самом деле, но она задела некую струнку у меня в груди.
– Возможно, мы не так уж непохожи.
Он казался сбитым с толку моими словами, хотя сам же первым это и предположил. Я не стала объяснять, не уверенная, что сумею, и мы продолжили путь, порой в молчании, порой с непринужденной беседой.
Поле сменилось другим, затем еще одним, лес распахивался пред нами, как огромная пасть. Земля начала подниматься и опускаться мягкими холмами, на которых росли изумрудные ростки пшеницы и прочих растений. Я заметила вдалеке фермерский дом и предложила отправиться туда. Мы добрались до него вечером, и хозяева согласились за несколько медяков приютить меня на ночь в конюшне. Монеты сильно потускнели: возможно, я намочила их во время купания в пруду, тем не менее деньги есть деньги. Хозяева, казалось, отнеслись ко мне с некоторой опаской, пока не подошел Ристриэль. Солнце спряталось за фронтон крыши, отчего он стал плотным и выглядел вполне как смертный. Я назвала его своим мужем, и он очень складно рассказал нашу вымышленную историю: что мы из деревни на севере, о которой я никогда не слышала, направляемся в город на юге, о котором я тоже не слышала. Фермеры ему поверили и предложили нам дополнительные одеяла. Ристриэль подождал, когда они вернутся в дом, и только затем направился к амбару по залитой Солнцем тропе. Как он и говорил, смертные – суеверный народец. Лучше было перестраховаться.
Я осталась снаружи до наступления ночи. Тьма опустилась быстро и уверенно, однако небо затягивали тучи, полностью скрывающие звезды. Внутри все сжалось, тем не менее, я напомнила себе, что нужно подождать лишь только денек и я увижу дочь вновь. Поэтому я спела Сурриль колыбельную, одну из тех, которые часто напевала во время беременности, вставляя ее имя везде, где только можно.
Когда я вернулась в конюшню, Ристриэль уже зажег лампу и подвесил к потолку. Стойла без стен пустовали, заполненные остатками сена. Две лошади и бык посмотрели на меня, а последний также тихо промычал себе под нос. Я упала на тюк и распустила косу, волосы стали волнистыми из-за того, что я заплела их мокрыми.
– У тебя приятный голос. – Ристриэль смотрел на лампу под потолком, как на Луну – будто тосковал по чему-то, до чего не мог дотянуться. В тот миг он удивительно походил на человека.
Я покраснела от похвалы.
– С-спасибо. У нас в семье самой талантливой была моя сестра Идлиси. – Я могла напеть мелодию, но у нее был поистине ангельский голосок.
– Я слышал пение многих смертных, – Ристриэль наконец оторвал взгляд от света, – в разных тонах, стилях, на разных языках. Ты поешь просто и искренне. Твое пение… утешает.
Никто никогда не описывал мой голос таким образом.
– Спасибо.
Внезапно в голове родилась мысль. Я залезла в сумку в поисках ниток, иголки и ткани, затем придвинулась ближе к свету. Выбрав темно-фиолетовую нить, я продела ее в ушко и приступила к работе.
Вышивка всегда помогала мне настроиться на сон. Приносящее удовлетворение занятие позволяло мыслям идти своим чередом, если только я не выполняла особенно сложное изображение. Меня тянуло взяться за иглу с тех пор, как я закончила картину для своей звезды, и вот сейчас буквально руки зачесались. После первого же стежка сразу полегчало. Рисунок выглядел твердым и плотным, прямо как Ристриэль в этот момент. Прямо как нужно. Именно его я хотела изобразить, насколько получится с помощью таких ограниченных материалов. У Ристриэля было множество обличий, однако мне казалось правильным вышить его в виде человека, ибо он обладал соответствующей мудростью, и, по правде говоря, это обличье нравилось мне больше всего.
Я как раз закончила набросок, когда Ристриэль напрягся и встал, затем подошел к выходу из конюшни и вгляделся в тьму. Я отложила работу и последовала за ним.
– Что-то не так?
Он не ответил, поэтому я коснулась его плеча. Вздрогнув, он взглянул на меня и расслабился под слабой тяжестью моих пальцев. В голове появилось сразу несколько грустных вопросов, но он отвлек меня, ответив на единственный, произнесенный вслух:
– Я почувствовал их.
– Тех божков?
Он кивнул.
– Уже отдаляются. Мы в безопасности. И они были не слишком близко, – он помолчал. – За ними следят.
– Кто?
– Подданные Луны.
Мне стало любопытно, что это значит. Божества Луны шпионили за божествами Солнца? Собирались напасть? Однако Ристриэль не выглядел обеспокоенным, поэтому я усмирила свои опасения.
– У тебя весьма чуткие рецепторы, – заметила я.
– Я жил очень далеко, мне пришлось их развить.
Убрав руку с его плеча, я оттянула карман платья, предлагая ему спрятаться там, однако он покачал головой. Видимо, нам в самом деле ничего не угрожало.
– Где, Ристриэль? Где ты жил до нашей встречи?
Он слабо улыбнулся.
– Тебе лучше не знать. Я многим рискнул, чтобы оставить то место позади, – он провел ладонью по необработанной деревянной подпорке. – Выйду на улицу. Им труднее меня найти, когда я бесплотный. И в движении.
Превращение в призрака я еще могла понять, но каким образом расхаживание у сарая лучше? Напротив, скорее ему следовало притаиться.
– Почему в движении?
Он явно с трудом подыскивал приемлемый ответ.
– Таков порядок вещей.
Я сердито фыркнула. Ответ в стиле Солнца. Подцепив пальцем карман платья, спросила:
– Разве не могу я опять тебя спрятать?
Он опустил голову, однако лицо выражало неуверенность.
– Я не хочу, чтобы они наткнулись на тебя вновь. Возникнут подозрения.
Он уверял, что Яр и Шу не причинят мне вреда, хотя я по-прежнему их не боялась. С другой стороны, когда дело касалось небес, Ристриэлю было лучше знать.
С дальнейшими расспросами придется потерпеть до утра.
– Тогда я пойду отдыхать.
Насколько я могла судить, Ристриэль не возвращался в амбар до самого рассвета.
Мы покинули ферму до пробуждения хозяев и пошли на северо-запад, удаляясь все дальше и дальше от леса, пока деревья не слились в одно большое пятно. После целого дня пути волны холмов начали выравниваться, и вскоре перед нами открылась ровная местность с вкраплениями деревьев, которые и лесом не назовешь. Мы переночевали в поле, я спела Сурриль свою песню, в то время как Ристриэль, прозрачный под лунным светом, обратился в волка и слушал, свернувшись у моих ног. В ту ночь и на следующую я немного поработала над своей новой вышивкой, стежки выходили столь мелкими в попытке передать замысловатую игру света и тьмы, которую являл собой мой провожатый, что игла грозилась порвать ткань – ее пришлось обрезать дважды, поскольку она начала желтеть по краям. Видимо, переход с небес на Землю дался ей не столь легко, как мне.
– Почему ты творишь таким образом? – на второй вечер спросил волк. Я сочла его спящим, однако, разумеется, Ристриэль не нуждался во сне, в отличие от меня. Усталость давила на веки, тем не менее, хотелось закончить с фиолетовыми бликами перед отходом ко сну.
Рука замерла, и я окинула вышивку взглядом.
– Это искусство.
Волк склонил голову с таким видом, будто столь очевидный ответ его оскорбил.
– Но почему нити? Почему не скульптура, живопись, рассказы?
Я улыбнулась.
– Нити гораздо легче носить с собой.
– Рассказы вовсе не тяжелые.
Усмехнувшись, я сделала еще один стежок в ткани.
– Тяжелые, если их записать, – я приостановилась. – Ты умеешь творить, Ристриэль?
– В небесном смысле – нет. Но когда придаю себе форму с руками и обретаю плотность, то могу держать кисть.
– Ты рисуешь?
– Никогда не пробовал.
Подавив зевок, я свернула вышивку и положила на Землю рядом с собой. Продолжу завтра.
– Если хочешь, научу тебя вышивать.
Волчье ухо дернулось.
– Я много повидал занятий на своем веку, Церис. И вышивка кажется одним из самых унылых. Потому-то я и спросил, чем она тебя привлекает.
Я рассмеялась.
– Имей я в своем распоряжении всю Вселенную, возможно, и занялась бы чем-то другим. Да будет тебе известно, даже спрясть и покрасить нить – уже целое дело. А готовая вышивка приносит чувство огромного удовлетворения и гордости.
Ристриэль улыбнулся, насколько позволяла волчья пасть, и вновь опустил морду на Землю.
Я тоже легла, подперев голову рукой. Коснулась края вышивки.
– Ты действительно многое повидал?
Он утвердительно промычал.
Я прикусила губу. Затем перевернулась на спину, чтобы взглянуть на звезды.
– Видел загробный мир?
Мышцы под шкурой дернулись.
– Загробный мир – это не место, на которое можно посмотреть. Его много, он везде, его… трудно описать.
– Но ты его видел? – спросила я с надеждой.
– Мне многое о нем известно.
– И о рае звездных матерей?
Он заерзал.
– Насколько я понимаю, это прекрасное место, где к принесшим себя в жертву и к их родным относятся как к богам.
– А если избранница звезд не умирает?
Несколько мгновений стояла тишина.
– Не знаю. Мне это место не видно. И недоступно.
Я прижала руки к груди, пытаясь унять гаснущую надежду.
– Способна ли душа переселиться из одного загробного мира в другой? Когда я сгину, по-прежнему ли попаду к остальным звездным матерям? И мои родные последуют за мной?