— С тех пор как вы и ваши люди переполошили всю страну рассказами о заговорах, стража охраняет мою персону весьма бдительно. Так вот, в указанный вами час все входы и выходы в Сомерсет-хаузе были перекрыты, поскольку там находился король. По-вашему, стражники проворонили и сэра Эдмунда, и заговорщиков? Ваша история вообще хромает на обе ноги. Место, где, по-вашему, лежал труп, находится на пути из кухни в покои королевы. Значит, слуги, носившие ей еду, или не замечали его, или даже перешагивали через него целых двое суток! Сомнительно, не правда ли?
Бедлоу раскрыл было рот...
— Уведите его! — взревел король.
И Бедлоу поспешно ретировался, боясь, что следующим приказом короля его бросят в Тауэр. Однако Карл был осмотрителен и такого приказа не отдал. Он знал, что в воздухе — как во времена войны с голландцами — носится революция.
Он не в силах пресечь обвинения против королевы на корню. Но он будет рядом и будет защищать ее, пока сможет.
Народ продолжал верить в виновность королевы, и Шафтсбери с Бэкингемом ставили теперь перед собою две цели: добиться высылки герцога Йорка вместе с его герцогиней и покончить с королевой.
Король не пожелал с нею развестись? Что ж, развод не единственный способ избавить Англию от опостылевшей португалки.
Почему, к примеру, не внушить англичанам, что она замыслила покушение на жизнь самого короля? Люди готовы принять любую ложь, во всяком случае, из уст Тайтуса Оутса. Пусть же он преподнесет им самое потрясающее из своих разоблачений. Доказать, что королева состояла в переписке с папой, не представляло особого труда: через несколько недель после своего прибытия в Англию она послала ему письмо, в котором обещала склонять короля к принятию католичества, если папа в обмен согласится признать ее брата королем Португалии. Однако для окончательной победы этого могло оказаться недостаточно; следовало искать другие улики против королевы.
Итак, пойти в монахини она не захотела. Возможно, плаха прельщает ее больше?
Тайтус Оутс, упивавшийся собственным могуществом, уже знал, чего от него ждут.
Поистине, ему предстояло состряпать самое потрясающее и самое гениальное из всех его разоблачений.
Ждала Англия; ждали министры, желавшие гибели королевы.
Екатерина тоже ждала.
Оутс предстал пред Королевским советом, заявив, что вынужден поднять вопрос чрезвычайной важности. Однако прежде чем изложить суть вопроса, он напомнил министрам, что, будучи человеком правдолюбивым и по природе бесстрашным, он, с целью разоблачения гнусных замыслов иезуитов, не побоялся в свое время проникнуть в самое их логово под видом одного из них и что теперь он точно также не побоится указать на преступника, какое бы высокое положение тот ни занимал.
— Милорды! — выспренно произнес он. — Сегодня я чувствую себя обязанным открыть вам глаза на некоторые деяния самой королевы.
— Королевы!..
Министры изобразили величайшее изумление, однако Тайтус видел, что их лица нетерпеливо оживились.
— Королева вот уже на протяжении многих лет передает иезуитам значительные суммы денег, и за это они берутся выполнять ее поручения... тайные поручения.
Члены Совета молча смотрели на него. Он колебался: продолжать или нет? Тут требовалась немалая отвага. Как-никак, дело касалось супруги самого короля.
Но Тайтус, раздувшийся от непомерного самомнения, и впрямь ничего не боялся. Ведь каждому ребенку в стране было известно, что великий Тайтус Оутс — спаситель Англии.
Свои разоблачения он готовил с такой тщательностью и самозабвением, что сам порой начинал верить в них, и ему приходилось прибегать к различным уловкам, чтобы выпутаться из собственных хитросплетений.
— Я видел письмо, в котором королева дает свое позволение на убийство короля.
Министры затаили дыхание, неотрывно глядя в это отталкивающее, почти нечеловеческое лицо.
— Почему вы не говорили об этом раньше? — резко спросил Шафтсбери.
— Дама, о которой идет речь, занимает слишком высокое положение. — Тайтус сложил руки на животе. — Сперва я должен был убедиться, что сведения, кои я намеревался вам сообщить, верны.
— И вы в этом убедились?
Тайтус шагнул ближе к столу, за которым сидели министры.
— Некоторое время назад я оказался в Сомерсет-хаузе. Стоя за дверью приемной залы, я услышал изнутри голос королевы. «Я не желаю долее терпеть надругательство над моим супружеским ложем, — заявила она. — Во имя упрочения католической веры я даю свое согласие на смерть Черного блудодея!..»
— Это государственная измена, — изрек Бэкингем.
— Караемая смертной казнью, — подхватил Шафтсбери.
Однако было видно, что министрами владеет смутное беспокойство.
— Почему вы сразу не сообщили об этом? — спросил один из членов Совета.
— Я обдумывал, не должен ли я сперва поставить в известность Его величество.
— Откуда вам известно, что слышанные вами слова произнесла именно королева?
— В зале не было других женщин.
— Вам приходилось видеть королеву до этого?
— Да, и я узнал ее.
— Мы обязаны уделить этому вопросу самое пристальное внимание, — заявил Шафтсбери. — Возможно, что над жизнью короля нависла угроза, притом с той стороны, откуда он менее всего может ее ожидать.
Тайтус продумал свое разоблачение до мельчайших подробностей. Королева намеревалась поднести королю яд, чтобы после его смерти, когда на престоле воцарится ее единоверец, герцог Йорк, обрести наконец желаемый почет и уважение.
Тревожные слухи уже долетели до Сомерсет-хауса. Королева чуяла, что злобные силы хотят расправиться с нею. Что, если на этот раз король не сможет ее защитить?
Как он поступит? — спрашивала она себя. Предоставит судьбе решать ее участь?..
Пасмурным ноябрьским днем дело подошло к развязке. В награду за свидетельство против папистов Бедлоу, другу Тайтуса Оутса, были прощены все преступления — и Тайтус не мог долее сдерживаться.
Направляясь к барьеру и с удовольствием прислушиваясь к одобрительным возгласам, которые теперь, вместо привычных насмешек, летели к нему со всех сторон, Тайтус думал о том, что наконец-то, после стольких лет бедности и лишений, наступили его золотые дни. Епископская мантия с развевающейся епитрахилью придавала его фигуре значительность. Сегодня его вызвали на судебное заседание палаты общин для дачи показаний по очередному разоблачению.
Он остановился перед барьером, и его тонкий пронзительный голос разнесся по всему залу заседаний. Сегодняшнее его выступление должно было обречь невиновную женщину на смерть и тем самым помочь осуществлению заветного желания нескольких государственных мужей.
— Я, Тайтус Оутс, обвиняю Екатерину, королеву Англии, в государственной измене.
Это заявление было встречено гробовым молчанием.
Слышно было только, как Бэкингем процедил сквозь зубы:
— Дурак! Еще слишком рано!.. Но слово уже прозвучало.
И вскоре Лондон, а вслед за ним и вся страна требовали крови той, которая осмелилась посягнуть на жизнь самого короля.
Все кончилось. Екатерина сидела неподвижно,
как статуя, а лицо стоящего подле нее графа Кастлмелора выражало столь неприкрытое страдание, что было ясно: он уже не видит способа ей помочь.
«Будет суд, — вяло думала Екатерина, — и судьи сочтут меня виновной, потому что в этом-то и состоит их цель...»
А Карл?
Впрочем, что Карл!.. Его можно понять.
Он оказался в незавидном положении. Англичане требуют крови папистов, а ведь она папистка... В любую минуту может начаться бунт. Между тем — Екатерина прекрасно это понимала — один давний сентябрьский день никогда не изгладится из памяти Карла: день казни его отца.
Если теперь он проявит снисходительность к католикам, то его подданные с тем же пылом начнут требовать и его крови — и он это знал. А он давно уже поклялся «ни за что на свете не пускаться более в дальние странствия».
За бесплодие, за католичество и за невыплаченное приданое народ Англии отверг королеву. Супруг же ее — высокий смуглый человек с печальным лицом — уже не был правителем страны: эта роль перешла к проходимцу с отвратительной физиономией по имени Тайтус Оутс.
Теперь ей оставалось лишь ждать своей участи.
Кастлмелор желал ей что-то сообщить.
— Король потребовал привести к нему ваших обвинителей. Судя по тому, с каким пристрастием он их допрашивал, нападки на Ваше величество вызывают его крайнее неудовольствие.
Лицо Екатерины озарилось мягкой улыбкой.
— Да, он будет искренне огорчен. Но сделать он ничего не сможет. Да и что тут сделаешь? В таких обстоятельствах приходится считаться с мнением народа.— Выслушав подробнейшее описание комнаты, из которой Оутс якобы подслушивал ваши слова, он заявил, что в таком случае Вашему величеству пришлось бы кричать о своем намерении отравить супруга, что маловероятно. К тому же, заметил он, у Вашего величества от природы очень тихий голос. Поверьте, король делает все, чтобы уличить ваших обвинителей во лжи.
Екатерина снова улыбнулась, и по ее щекам медленно поползли слезы.
— Я буду помнить об этом, когда меня поведут на плаху, — сказала она. — Я буду помнить, что он не отшатнулся от меня сразу же, а пытался мне помочь.
— Ваше величество, вы не должны отчаиваться. Раз король с вами, то и другие последуют за ним. Ведь он все еще король. Он возмущен происками наглых клеветников. Теперь они уверяют, что сэр Джордж Уэйкмен должен был передать вам яд, вы же намеревались поднести его королю, как только он в следующий раз посетит ваши апартаменты. Король высмеял негодяев и заявил, что ни за что не позволит обидеть невинную женщину.
— Я не забуду этих слов, — сказала Екатерина. — Я унесу их с собой в могилу. Я знаю, меня хотят погубить, но он спас бы меня... если бы мог.
— Мадам, вы недооцениваете возможностей Его величества...
— Друг мой, подойдите к окну.
Кастлмелор, однако, не двинулся с места, и Екатерине пришлось взять его за руку и потянуть за собой. Под окнами уже собирались горожане. Их шляпы были украшены широкими лентами, на которых можно было разобрать надписи: «Долой рабство! Долой папство!» То была озлобленная толпа, вооруженная палками и ножами.