И верю я верой младенца,
Что это — основа основ,
Которую гений Галенца
Мне создал из красок и снов.
1965
Мкртчянам
Я весною вернусь в Ереван,
А пока —
Под надзором жены —
Путешествует мой караван
По снегам —
От сосны до сосны.
Я весною вернусь в Ереван:
Надо только дожить до весны.
1965
СКВОЗЬ БИНТЫ
Сквозь бинты
Раны сердца!
Или я впустую
Сдерживал себя
В лихой судьбе?
Ведь пока я
Их не забинтую —
Даже друга
Не впущу к себе.
Если ж стало
Кое-что понятно,
То отнюдь
Не по моей вине:
Это крови
Проступали пятна
Сквозь бинты,
Белевшие на мне.
1964
«Эти строки — вне выгод и схем…»
Эти строки — вне выгод и схем,
Я надеялся: ты мне простишь их,
После чтения шумных поэм
Отдохнув на моих восьмистишьях.
Уж и так я в долгу как в шелку,
Но опять меня совесть осудит,
И опять я по слабости лгу —
Ибо отдыха нет и не будет.
1965
Памяти Анны Ахматовой
Дружите с теми, кто моложе вас, —
А то устанет сердце от потерь,
Устанет бедный разум, каждый раз
В зловещую заглядывая дверь,
Уныло думать на пороге тьмы,
Что фильм окончен и погас экран,
И зрители расходятся — а мы
Ожесточаемся от новых ран.
1966
Совесть
Злая совесть-каторжанка,
Жизни видимой изнанка,
Арестантская жена.
Все равно — ты мне нужна.
Злая совесть-каторжанка,
Рваный ватник и ушанка,
За тобой не в монастырь,
А на каторгу, в Сибирь.
Злая совесть-каторжанка!
Ты в чужой избе лежанка,
Где не спится до зари.
Сам с собою говори.
Злая совесть-каторжанка!
Я — слуга, а ты — служанка,
У доски у гробовой
Мы помиримся с тобой.
1958
Время осенних дождей
Мне хорошо знакома,
Помимо прочих бед,
Тоска аэродрома,
Когда полетов нет.
О, давняя невзгода
Туманов и дождей —
Нелетная погода
В поэзии моей!
1965
Перед циклоном
На море — штиль. Вода мертва от зноя,
А в небе равномерно-голубом
Лишь облачко одно плывет тайком
Пленяя нас прохладной белизною.
И так нарядно-женственно оно
Что только рыбаки и мореходы
Определят: какой оно породы
И сколько злобы в нем заключено.
1964
«Так, во флотской форменной шинели…»
М. Ю. Лермонтову
Так, во флотской форменной шинели,
Черной среди серых, на снегу,
Я ли не находка для шрапнели,
Не подарок лютому врагу?
Но, судьбе навстречу вырастая,
Я иду не медля, не спеша.
Где ты, Вулич? Где твоя простая
Сербская и страшная душа?
14 декабря 1939
Теплоход «Сибирь»
«Жить — страшный пир не прерывая...»
Жить — страшный пир не прерывая...
Горит свеча, звенит металл.
Игра ведется роковая —
Ты сам ее изобретал.
Ты жив? — Кто эту ставку снимет?
Врагам открыт твой добрый клуб.
О, ты расплачивался с ними,
Не горевал и не был скуп.
Но чем платил ты в час печали,
Наедине с собой самим,
Об этом и друзья не знали,
Да и не нужно это им.
А дни бегут, проходят годы,
И ты, сгорающий дотла,
С твоею призрачной свободой
Вдвоем остались у стола.
Что ж, кто-то где-то знает меру,
И, проигравшим на пиру
Любовь и дружбу, стыд и веру,
Ты продолжай свою игру!
1941
«Тебе это нравится, что ли, чудак?..»
Тебе это нравится, что ли, чудак?
Поэты кругом. Остряки.
И вместо пустыни и солнца — коньяк,
Нарзан — вместо горной реки.
И долго ты жить собираешься так?
Ну, умник, ответь! Изреки!
1939
«Мне — жизнь и смерть. Тебе — одна забава…»
Мне — жизнь и смерть. Тебе — одна забава.
Закат. Конец томительного дня.
Как много отнято. А ты вдобавок
И мужество украла у меня.
Ужели я такой судьбы достоин?
Среди войны какой придумал враг,
Чтоб вышел не ревнивец и не воин,
А просто грустный, мнительный дурак?
Но от щедрот своих или из чувства
Добра и Материнства, ты опять
Мне оставляешь в жизни два искусства
Два утешенья: пить и умирать.
14 декабря 1939
Теплоход «Сибирь»
В поезде
Вот отдых твой: здесь нету даже писем,
А только поезд — сквозь песок пустынь
Ты одинок — и, значит, независим.
Сядь, покури и от страстей остынь.
Там — за окном вагона-ресторана —
Песок, нагретый солнцем. Тишина.
И для тебя уже совсем не странно,
Что существует на земле она.
А ночью — все по-старому. И снова
От прошлого избавиться нельзя,
Опять проходят в сумраке суровом
Потерянные годы и друзья.
Порой поверить трудно, сколько вздору
Идет на ум. А ты — гляди во тьму,
Не спи всю ночь, броди по коридору,
За все плати искусству своему.
1939
Бессонница
— Чего тебе надо от девочки этой?
Смятения, грусти, заплаканных глаз,
Тревоги, хотя бы и в рифмах воспетой
Впоследствии? — Ладно. Я слышал не раз.
Веди меня мучить в бессонный застенок,
Затем что и в этот раскаянья час
Есть в горечи маленький, подлый оттенок
Тщеславия. Вот тебе все. Без прикрас.
1938
Тринадцать стихотворений
Воспоминание
Без отдыха, без совести,
Не спит моя душа —
Работает бессонница,
Мне память вороша.
Но все воспоминания
В одно свела она:
Там тоже утро раннее
Венчает ночь без сна.
Весна
Последняя — первая
Будет она —
Святая и грешная
Наша весна.
И сбудутся все —
Что придумала ты —
Святые и грешные
Наши мечты.
И вместе с природой
Возвысится вновь
Слепая и зрячая
Наша любовь.
Ожидание
Опять считать часы, минуты
До возвращенья твоего
И что-то говорить кому-то,
Не зная толком для чего.
И все ж я не кляну нимало
Жизнь, что порою тяжела, —
Она опять иною стала
И больше смысла обрела.
Остров Святой Надежды
Все то, что раньше с нами было,
Не существует. И теперь
Само грядущее открыло
Нам предназначенную дверь.
Войдем ли мы в нее как люди,
Борцы, любовники, друзья?
Ужели в жизни, той, что будет,
За счастье биться нам нельзя?
Скорая помощь
Знала бы — разбилась в доску
И взяла, сейчас, вблизи,
Нашу нищенскую роскошь —
Ленинградское такси.
И, собрав святые силы,
Позабыв про все дела, —
Может быть, похоронила,
А быть может, и спасла.
«Я еще иногда залюбуюсь тобой…»
Я еще иногда залюбуюсь тобой,
Как чужою невестой — чужою судьбой.
Где оно — обручальное наше кольцо?
Где — чужое — навеки родное лицо?
Тост
За то, что я счастья тебе не принес,
Желавший его до болезни, до слез,
Мы, может быть, выпьем с тобою вдвоем,
И люди нам скажут: напрасно мы пьем.
«Когда мы устроим наш царственный пир…»
Когда мы устроим наш царственный пир,
При блеске придуманных звезд,
Стакан подыму я, реальный как мир,
И короток будет мой тост...
Ссора
Но мы решили: будь что будет,
И, вопреки молве худой,
Пусть победителей не судят
И жизнь не будет им судьей.
«И полночь, и звезды, и дверь — на засов…»
И полночь, и звезды, и дверь — на засов.
И милые губы прильнут...
Я выдумал это за двадцать часов,
За тысячу двести минут.
«На печальном своем изголовье…»
На печальном своем изголовье
Ты глаза потихоньку открой.
Называется это любовью,
А не жалкой любовной игрой.
Называется это судьбою,
Где далекая даль впереди.
Ты почувствуй — я рядом с тобою,
Головой у тебя на груди.
«Обещанья, потери, попреки…»
Обещанья, потери, попреки —
А чего же мне лучшего ждать?
Жизнь свои преподносит уроки,
И все это еще благодать.
Далеко ли до смерти? Не знаю,
Не пророк я в домашнем аду —
Не тоскую по лучшему краю,
Но чего-то хорошего жду.
Встреча весны
Весна, о которой скворцы голосят,
Ее я встречал не одну — пятьдесят.
Так что же мне делать с последней весной,
Когда тебя нет и не будет со мной?
1958