Сосна
Растет в лесу
Спокойная сосна,
Ей десять лет —
Она еще ребенок,
И свежесть хвои
Нежно-зелена,
И стройный ствол
Еще и слаб и тонок,
Но дух ее
Окреп уже с пеленок:
Не подведет —
Всё выдержит она.
Бросаю пить
Легко я бросал
Города и уезды,
И бросил бродить,
Промотавшись до нитки.
Теперь под зеленой сосной
Мое место, —
Я если хожу,
То не дальше калитки.
Я бросил
Беспечное непостоянство,
Я бросил пирушки
И радуюсь детям.
Но я никогда
Не бросал свое пьянство —
И мы это с вами
Особо отметим.
Коль к ночи не выпьешь —
Не будет покоя,
Не выпьешь с утра —
И подняться не в силах.
Я бросил бы днем
Свое, пьянство святое,
Но кровь леденела бы
В старческих жилах.
Ну, брошу —
И радости больше не будет,
А будет ли, в сущности,
Выгода в этом?
А вот когда вечность
Мне годы присудят,
А птицы поздравят
С последним рассветом —
Тогда, равнодушно
И трезво, поверьте,
Я с плеч своих скину
Житейскую ношу
И с ясной душою
В обители смерти,
Быть может, действительно
Пьянствовать брошу.
Воспеваю ученых, живших в нищете
Десять тысяч существ —
Всем пристанище в жизни дано
Лишь печальному облаку
Нету на свете опоры:
В темноте поднебесья
Плывет и растает оно,
Не увидев ни разу
Залитые солнцем просторы.
Благодатные зори
Ночной разгоняют туман,
Обгоняя друг друга,
Несутся лукавые птицы.
Только я не спешу:
Мне давно опротивел обман —
И к лачуге своей
Я по-прежнему рад возвратиться.
Я проверил себя
И остался на прежнем пути —
Не боюсь, что от голода
Тело мое пострадало б:
Нету старого друга,
И нового мне не найти,
И совсем ни к чему
Униженье упреков и жалоб.
Холод ранней зимы
Увенчал окончание года,
Я лежу на веранде,
В худой завернувшись халат.
Даже в южном саду
Ничего не жалеет природа,
Обнаженные ветви
Украсили северный сад.
Наклоняю кувшин —
В нем ни капли вина не осталось,
Погляжу на очаг —
И над ним не синеет дымок.
То ли стало темно,
То ли просто склонила усталость,
Но стихов и преданий
Читать я сегодня не смог.
Голод мне не грозит еще —
Гневному взгляду и слову, —
Не нуждаюсь я в пище,
Как праведник в княжестве Чэнь,
Вспомню нищих ученых —
Их мудрого духа основу,
И себя успокою я
В этот безрадостный день.
Старый Жун подпоясывал
Жалкой веревкой халат,
Но на лютне бренчал,
Хоть уж было ему девяносто.
В рваной обуви ветхой
Из дырок одних и заплат,
Юань Сянь распевал свои песни
Беспечн и просто.
От «Двойного цветения»
Сколько воды утекло!
Сколько мудрых ученых
С тех пор в нищете прозябали!
Лебеду в их похлебке
Мы даже представим едва ли.
И лохмотья одежд их
Представить сейчас тяжело.
Я-то знаю, что значит
Богатый халат на меху,
Но почти что всегда
Он путями нечестными добыт.
Цзы умел рассуждать,
Но витал где-то там — наверху,
И меня бы не понял,—
Тут надобен собственный опыт.
Благородный Цань Лоу,
Не зная тревог и печали,
В независимой бедности
И в неизвестности жил.
Ни посты и ни почести
В мире его не прельщали,
И, дары отвергая,
Бессмертие он заслужил.
И когда на рассвете
Окончился жизненный путь,
Даже рваной одежды
Ему не хватило на саван.
До вершин нищеты он возвысился —
Мудр был и прав он,
Только Дао он знал —
Остальное же так, как-нибудь...
Сто веков отошли
С той поры, как из жизни ушел он,
И такого, как он,
Мы, быть может, не встретим опять.
Все живое жалел он,
Добра и сочувствия полон,
До последнего вздоха...
Что можно еще пожелать?
Юань Аню, бывало,
Метель заметала жилье —
Он сидел взаперти,
Но не звал на подмогу соседей.
Юань Цзы, увидав,
Как народ беззащитен и беден,
Проклял царскую службу
И тотчас же бросил ее.
Жили оба они
Не желая нужду побороть,
Сено было их ложем,
И пищей служили коренья.
Кто же силы им дал на земле
Для такого смиренья,
Чтобы дух возвышался,
Презрев неразумную плоть?
Стойкость бедности — вечно —
Сражается с жаждой богатства,
И когда добродетель
В таком побеждает бою
Человек обретает
Высокую славу свою,
Ту, что будет сиять
На просторах всего государства.
Безмятежный Чжун-вэй
Нищету и покой предпочел —
У соломенной хижины
Выросли сорные травы.
Никогда никому
Ни одной он строфы не прочел,
А ведь были б стихи его
Гордостью Ханьской державы.
И никто в Поднебесной
И ведать не ведал о нем,
И никто не ходил к нему,
Кроме седого Лю Гуна.
Почему же поэт
В одиночестве скрылся своем?
Почему в одиночестве
Пели волшебные струны?
Но святые стихи
Он за совесть писал — не за страх,
Независим и горд,
Даже мысль о карьере развея.
Может быть, ничего я
Не смыслю в житейских делах.
Но хотел бы последовать
В жизни—примеру Чжуи-вэя.
ЛИ БО (701—762)
Одиноко сижу в горах Цзинтиншань
Плывут облака
Отдыхать после знойного дня,
Стремительных птиц
Улетела последняя стая.
Гляжу я на горы,
И горы глядят на меня,
И долго глядим мы,
Друг другу не надоедая.
Стихи о Чистой реке
Очищается сердце мое
Здесь, на Чистой реке;
Цвет воды ее дивной —
Иной, чем у тысячи рек.
Разрешите спросить
Про Синьань, что течет вдалеке:
Так ли камешек каждый
Там видит на дне человек?
Отраженья людей,
Словно в зеркале светлом, видны,
Отражения птиц —
Как на ширме рисунок цветной.
И лишь крик обезьян
Вечерами, среди тишины,
Угнетает прохожих,
Бредущих под ясной луной.
Белая цапля
Вижу белую цаплю
На тихой осенней реке;
Словно иней, слетела
И плавает там, вдалеке.
Загрустила душа моя,
Сердце — в глубокой тоске.
Одиноко стою
На песчаном пустом островке.
Храм на вершине горы
На горной вершине
Ночую в покинутом храме.
К мерцающим звездам
Могу прикоснуться рукой.
Боюсь разговаривать громко:
Земными словами
Я жителей неба
Не смею тревожить покой.
О том, как Юань Дань-цю жил отшельником в горах
В восточных горах
Он выстроил дом,
Крошечный —
Среди скал.
С весны он лежал
В лесу пустом
И даже днем
Не вставал.
И ручейка
Он слышал звон
И песенки
Ветерка.
Ни дрязг и ни ссор
Не ведал он —
И жить бы ему
Века.
Слушаю, как монах Цзюнь из Шу играет на лютне
С дивной лютней
Меня навещает мой друг,
Вот с вершины Эмэя
Спускается он.
И услышал я первый
Томительный звук —
Словно дальних деревьев
Таинственный стон.
И звенел,
По камням пробегая, ручей,
И покрытые инеем
Колокола
Мне звучали
В тумане осенних ночей...
Я, старик, не заметил,
Как ночь подошла.
Провожу ночь с другом
Забыли мы
Про старые печали —
Сто чарок
Жажду утолят едва ли,
Ночь благосклонна
К дружеским беседам,
А при такой луне
И сон неведом,
Пока нам не покажутся
Усталым,
Земля — постелью,
Небо — одеялом.
Думы тихой ночью
У самой моей постели
Легла от луны дорожка.
А может быть, это иней? —
Я сам хорошо не знаю.
Я голову поднимаю —
Гляжу на луну в окошко.
Я голову опускаю —
И родину вспоминаю.