Быть может, в этом мудрость, в этом сила,
И с детства ими наградил Вас бог.
Речь не идет о мудрости традиций,
Но о стене из старых рифм и книг,
Которой Вы смогли отгородиться
От многих зол, — забыв их в тот же миг.
Война?—А сосны те же, что когда-то.
Огонь? — Он в печке весело трещит.
Пусть тут блиндаж и бревна в три наката.
Закрыть глаза. Вот Ваши меч и щит.
И снова не дорогой, а привалом
Растянут мир на много долгих лет,
Где — странник — Вы довольствуетесь малым,
Где добрый ветер заметает след,
Где в диком этом караван-сарае
Храп лошадей, цыганский скрип телег,—
А странник спит, о странствиях не зная,
И только песней платит за ночлег.
Мне в путь пора. Я Вас дождусь едва ли.
И все-таки мне кажется сейчас,
Что, если Вы меня не осуждали,
Чего бы ради осуждать мне Вас?
Мне в путь пора. Уже дымится утро.
Бледнеют неба смутные края.
Да, кто-то прав, что все на свете мудро,
Но даже мудрость каждому — своя.
1943
«Скажешь, все мы, мужчины…»
Скажешь, все мы, мужчины,
Хороши, когда спим.
Вот и я, без причины,
Нехорош, нетерпим.
Молод был — бесталанно
Пропадал ни за грош.
А состарился рано,
Так и тем нехорош.
Что ж, допустим такое,
Что характер тяжел,
Но уж если покоя
В жизни я не нашел,—
Холст на саван отмерьте,
Жгите богу свечу,
А спокойною смертью
Помирать не хочу.
Вижу лес и болото,
Мутный сумрак ночной,
И крыло самолета,
И огни подо мной.
Вот совсем закачало,
Крутит по сторонам,
Но мы сбросим сначала,
Что положено нам.
А потом только скажем,
Что и смерть нипочем.
Жили в городе нашем,
За него и умрем.
Мне не надо, родная.
Чтобы, рюмкой звеня,
Обо мне вспоминая,
Ты пила за меня.
И не надо ни тоста,
Ни на гроб кумачу,
Помни только, что просто
Помирал, как хочу.
1943
Военные корреспонденты
Мы знали всё: дороги отступлений,
Забитые машинами шоссе,
Всю боль и горечь первых поражений,
Все наши беды и печали все.
И нам с овчинку показалось небо
Сквозь «мессершмиттов» яростную тьму.
И тот, кто с нами в это время не был,—
Не стоит и рассказывать тому.
За днями дни. Забыть бы, бога ради,
Солдатских трупов мерзлые холмы,
Забыть, как голодали в Ленинграде
И скольких там недосчитались мы.
Нет, не забыть — и забывать не надо
Ни злобы, ни печали, ничего...
Одно мы знали там, у Ленинграда,
Что никогда не отдадим его.
И если уж газетчиками были
И звали в бой на недругов лихих, —
То с летчиками вместе их бомбили
И с пехотинцами стреляли в них.
И, возвратясь в редакцию с рассветом,
Мы спрашивали: живы ли друзья?!!
Пусть говорить не принято об этом,
Но и в стихах не написать нельзя.
Стихи не для печати. Нам едва ли
Друзьями станут те редактора,
Что даже свиста пули не слыхали,
А за два года б услыхать пора.
Да будет так. На них мы не в обиде.
Они и ныне, веря в тишину,
За мирными приемниками сидя,
По радио прослушают войну.
Но в час, когда советские знамена
Победа светлым осенит крылом,
Мы, как солдаты, знаем поименно,
Кому за нашим пировать столом.
1943
Поэту
Мы знаем: будет странный час,
И по домам пойдут солдаты,
Но мы не знаем, кто из нас
Дойдет живым до этой даты.
А если все же доживем,
Друзьями станут нам едва ли
Те, кто о мужестве своем
В бомбоубежищах писали.
Им нелегко пришлось в домах,
Но был мужчиною, поверьте,
Не тот, кто смерти ждал впотьмах,
А тот, кто шел навстречу смерти.
1943
Солдатские сонеты
1. На отдыхе
Под вечер полк на отдых отвели.
Все вымылись, побрились... Три солдата
Глядят себе на рощицу вдали,
На желтые палатки медсанбата.
Дорога в жестких колеях, в пыли,
Над ней дрожит и гаснет луч заката.
Он говорит друзьям: «Ну что ж, ребята,
Айда до девок». И они пошли.
«Знакомьтесь — Валя». Русых две косички,
Как у девчонки. Разве не мила?
Ушли в лесок. Дымясь, темнеет мгла,
И девушку он обнял по привычке.
А все — тоска. И нету даже спички,
Чтоб закурить. Да, молодость прошла.
2. Разведчик
Наверно, так и надо. Ветер, грязь.
Проклятое унылое болото.
Ползи на брюхе к черным бревнам дзота,
От холода и злобы матерясь,
Да про себя. Теперь твоя забота –
Ждать и не кашлять. Слава богу, связь
В порядке. Вот и фриц у пулемета.
Здоровый, дьявол. Ну, благословясь...
На третий день ему несут газету.
Глядишь, уже написано про эту
Историю — и очерк, и стишки.
Берет, читает. Ох, душа не рада!
Ох, ну и врут! А впрочем, пустяки.
А впрочем — что ж, наверно, так и надо.
3. Отпуск
Для нас на время отгремели пушки,
Мы едем в отпуск. Доставай кисет.
Тут все бойцы, тут свой народ в теплушке,
И есть о чем поговорить, сосед.
Нет, не сойдется клином белый свет,
Везде друзья найдутся и подружки,
С кем выпьешь водки из солдатской кружки,
А то и чаю, если водки нет.
Вот, говорят, бывает у другого,
Что встретит дома друга дорогого,
Ну, думал, тут-то прошибет слеза.
А тот молчит, не смотрит. Уж поверьте,
Кто не глядел в глаза войне и смерти,
Стыдится другу поглядеть в глаза.
1943
Равенство
...Так в годы те одушевленье
Вдруг создалось в одно мгновенье
Великим равенством в бою.
Сколько раз на воинской дороге,
Под огнем — как заповедь свою,
Я твердил святые эти строки
О великом равенстве в бою.
Вот и шли мы, верные отчизне,
Равные в пожарище войны,
Чтобы наши внуки в мирной жизни
Были всюду и во всем равны.
1962
Фотография
Виктору Темину
Из Нюрнберга, сжатого кольцом,
Мой друг привез свои святые снимки:
Он там работал в шапке-невидимке,
Хотя официальным был лицом.
И у меня на письменном столе
Воскресла справедливая Европа,
Где ледяное тело Риббентропа
Висит в несодрогнувшейся петле.
1964
Сон на Волховском фронте
Приснилось мне, что я бежал из плена
И, следуя отчаянной судьбе,
Две женщины, бесстрашно и смиренно,
Меня в убогой спрятали избе.
Подходит ночь, сугробами мерцая,
Но за окном, из темноты ночной,
Внимательные глазки полицая
Не отдыхают — и следят за мной.
1965
Объяснение верности
Не все поймут, как мы к победе шли,
Преодолев злопамятные годы,
И отстояли честь родной земли
И знамя старой ленинской свободы.
И, продолжая непреклонный труд,
Мы связаны той клятвою орлиной,
Которую кощунственно зовут
Слепою верой или дисциплиной.
1966
Воспоминания о книге «АРТПОЛК»
Как сложен мир, где судят люди
И обо всех, и обо всем, —
А мы шагаем у орудий
И скатки за спиной несем.
Пусть высока за это плата —
Но я тщеславен: я хочу,
Чтоб ограниченность солдата
Была мне в жизни по плечу.
1965
Три стихотворения о коне
Первая встреча
Что увидел я сначала,
Утром, первый раз, когда
В полумраке возникала
Эта грозная беда?
Хуже бреда,
Злее смерти
Наклонились надо мной
Зубы длинные, как жерди,
Опаленные слюной.
Выше — глаз глядел сердито,
Полный красного огня,
И огромное копыто
Сбоку целилось в меня.
Хладнокровный горожанин
Ощутил при виде их
Как бы легкое дрожанье
Всех конечностей своих.
За дощатой загородкой
Против зверя одинок,
Обладал он только щеткой,
Словно чистильщик сапог.
Но от века и до века,
Оглашая торжество,
Правит разум человека,
Воля страшная его.
Он врывается с размаха,
Видя вещи все насквозь, —
Он в кармане ищет сахар:
Укрощенье началось.
Дружба
1
Конь во сне бормочет глухо,
Гривой медленно горя.
Над его высоким ухом
Подымается заря.
Бродит шорох, наступая,
Ухо тянется, дрожа.
То не ухо —
То слепая,
Первобытная душа.
Видит:
Облачной тропою
Ходит рыжая луна,
И стоит у водопоя
Предводитель табуна.
Вот он вздрогнул,
Вот он замер...
Но, уздечкою звеня,
Азиатскими глазами
Дружба смотрит на меня.
2
Я возьму седло и сбрую,
Все, что окажет отделком,
Стремена отполирую
Самым мелким наждаком.
Я работу кончу первый
(Кто мне скажет: подожди!)
Скоро осень и маневры,
И походы, и дожди.
Будут дни пороховые
Вплоть до яростной зимы...
Всё, товарищ, не впервые:
Старослужащие мы.
3
На Востоке ходят бури,
Тучи, полные огня.
Там давно готовы пули
Для тебя и для меня.
Но, шагая в горе боя —
Пороха багровый чад —
Отвечаю: нас с тобою
Никогда не разлучат.
Если рапорт без ответа,
Не оставят нас вдвоем,—
Мы до Реввоенсовета,
До Буденного дойдем.
Скажем: «Как, разъединенным,
Нам идти под пулемет!»
Я ручаюсь, что Буденный
С полуслова нас поймет.
Последнее стихотворение о коне
Никогда, ни под каким предлогом
Не хочу предсказывать, друзья,
И, однако, гибели берлога
Снится мне, темнея и грозя.
Вижу тучи, прущие без толку,
Отблеск дальнобойного огня,
Дальше все потеряно... И только —
Морда полумертвого коня,
Душная испарина и пена,
Это он, а вместе с ним и я,
Оба — тяжело и постепенно —
Падаем во мрак небытия.
Падаем...
Но через толщу бреда
Музыка плывет издалека, —
То растет великий шум победы,
Гул артиллерийского полка.
Так во сне моем произрастает
Истины упрямое зерно.
Что поделать? Жизнь идет простая,
С ней не согласиться мудрено.
Лето нас приветствует июлем,
Ясной радугой, грибным дождем.
Мы еще поездим,
Повоюем
И до самой смерти доживем.
1933