Сызнова ты начинаешь житье,
Вдруг осознав,
город – это деревня,
Просто забывшая имя свое.
На окраине империи
Здесь море янтарною свежестью лечит,
Качая ветрами соленую даль…
На щедрость такую ответить мне нечем,
Но вот расставаться заранее жаль
С откосом, где рядом и липы, и сосны,
Где воздух йодом пропитан насквозь,
Где время пронзает прозрением острым —
От радости встречи, короткой до слез.
Крым
Пока еще багряная лоза
Вином не стала и лозою новой,
И соки в ней прозрачны, как слеза,
А буйство дремлет, как в слезе гроза,
До встречи с твердью, дать отпор готовой,
Мы можем просто молча вдаль смотреть,
Как солнце раскаляет листьев медь,
А вечер им подарит цвет латуни…
Как в гроздьях время вызревает втуне
И ничего не ведает про смерть.
Зной
Я Черное море назвал по-старинному – Понт…
Так манит меня к кипарисам, растущим вдали,
Шагать по дороге – по самые икры в пыли —
И чувствовать кожей, как солью становится пот.
Над выжженной степью – светило во весь горизонт,
От яркого солнца в глазах вся округа темна…
И цокот цикад набегает, как будто волна,
В которой мне слышится слово заветное – Понт.
На Южном Урале
Париж увидел из окна автобуса…
Подумаешь, вот невидаль – Париж!
Названьями, что где-то есть на глобусе,
Нас на Урале вряд ли удивишь.
И я бывал в Париже и в Берлине
И через Лейпциг дважды проезжал,
Хоть должен вам признаться, что доныне
Пределов родины не покидал.
В глухом краю между Чесмой и Варной,
Проселками средь ковылей пыля,
Я знал, что нет земли обетованней,
Чем эта, жизнь мне давшая, земля.
И, если речь ведем мы о Париже
(Пусть судят обо мне, о чудаке…),
Мне тот Париж понятнее и ближе,
Где говорят на русском языке.
Где нет ни башни Эйфеля, ни Лувра,
Где местный храм – совсем не Нотр-Дам…
Но сладок дым отеческого утра,
Открытого семи степным ветрам.
«В музее под огромной лупой…»
В музее под огромной лупой
В кусочках каменной смолы
Диковинных букашек трупы
С тобой разглядываем мы.
Озноб по коже…
Тьма столетий
Тотчас окутывает нас,
И – понимаем, что на свете
Нам жизнь дается только раз.
Нас это зрелище недаром
Манит к себе:
А ну, взгляни!
«Ты тоже скоро станешь старым», —
Поэт придумал в наши дни.
Быть может, так наследник датский,
Решая вечный свой вопрос,
Встал на краю могилы братской:
– О, бедный Йорик! – произнес.
…И мы с тобой объектом станем
В глазах потомка своего…
Увы, природу не обманешь,
Ни в янтаре,
ни вне его.
«Порою снится сон…»
Порою снится сон,
И в нем ты спишь…
Такое отрицанье отрицанья,
Где все, как явь:
И тишь,
И звезд мерцанье,
И пробужденья не хватает лишь…
Чтоб – с правой встать ноги
И потянуться.
А с левой —
И ложиться не резон…
А вдруг приснится мне
Однажды сон,
В котором не захочется
Проснуться?
Пока живем
Александру Маурову
Понимая, что не лето,
Что судьба идет по следу,
Что у жизни есть предел…
Хорошо – забыть об этом,
Просто жить на свете белом,
Даже если он не бел.
Сыплет ли природа градом,
Умывает ли дождем,
Мрак со светом ходят рядом,
И находит грусть отраду
В том, в чем надо,
в чем не надо —
До тех пор, пока живем.
Тишина
С. С.
Такая тишина в преддверье снегопада,
Что кажется душа, в душе растворена,
И нам с тобою слов произносить не надо,
Поскольку все за нас сказала тишина.
А жизнь имеет смысл, когда со мной ты рядом
И моего плеча касаешься плечом.
Мы можем говорить с тобою просто взглядом,
А можем и молчать, так просто, ни о чем.
Захочешь тишины – лишь протяни к ней руку:
Как небо над землей, она – одна на всех…
И в этой тишине, будто в копилке звуков,
Таится чей-то плач, хранится чей-то смех.
Чтоб не спугнуть ее, ты затаи дыханье,
И все услышишь ты, что бережет она:
Мгновенья чьих-то встреч и чьих-то расставаний,
И счастье, и печаль вместила тишина.
Мечта
Найти звезду, назвать ее своею…
Вещей не брать – всего не унести —
И время, словно поле, перейти
С улыбкой той, которую имею,
И скрыться от потомков вдалеке
Таким, как есть, без груза, налегке.
Оставив след не в книгах, не в скрижалях —
В глазах, что в путь последний провожали…
«Разладилось время…»
Разладилось время.
И кажется мне,
Что я уподобился вдруг
Жилищу, где много часов на стене,
И все они врут.
То стрелки ползут,
То несутся вперед…
Да это ж не стрелки —
я сам
Живу, потерявший мгновениям счет,
По сбившимся с ритма часам.
То в прошлом,
То в будущем,
Но – не сейчас!
Живу, не в ладу сам с собой,
Забывший, что время
Находится в нас,
Как некий свидетель живой.
Оно бесконечно,
Но в том и секрет:
Умру и – прервется оно,
Как будто вообще
Без меня его нет,
И это мне знать
не дано.
«Вот заявится старуха в гости…»
Вот заявится старуха в гости
В белом балахоне,
при косе…
Но забудем мы о смерти все —
И она сама умрет от злости.
И бессмертьем озадачит нас,
Так всегда мечтающих о чуде,
Что, наверно, сожалеть мы будем
О старухе, потерявшей власть…
«Прожить свой век и к дому воротиться…»
Прожить свой век и к дому воротиться,
Где лишь бурьян по пояс у крыльца…
И станут сыновья тебя стыдиться,
Как ты стыдился своего отца,
Когда глядел ему мальчишкой в спину…
Ты так же сыновей своих покинул!
Но у любой дороги два конца,
И, как истец для всякого истца,
Приходит понимание когда-то,
Что не отца – себя стыдиться надо.
Сын за отца
– Отец! – кричу.
– Ты не принес нам счастья!
Мать в ужасе мне закрывает рот.
Сын за отца не отвечает —
На нем отцовской нет вины…
Однажды формула такая
Осиротила полстраны.
Не знавшие отцовской славы,
Шли за идею до конца,
Чтоб, потеряв свою державу,
Мы обрели на память право —
Сын отвечает за отца!
Почти как в сказке
Всю ночь комар с тоскливым звоном