Александр Сергеич Пушкин,
Позабыв про Натали,
Ловит девок на опушке,
Что за ягодой пошли.
Вот оно – поэта кредо:
Шалунишка, вертопрах…
Девки в лес бегут, он – следом,
Все приличия поправ.
Это ведь не в бальной зале,
Где торчишь в толпе, как кол…
На траву одну повалит,
Задирая ей подол.
И иллюзией упьется,
Что под ним – его кумир,
Что единственной зовется,
Красотой спасая мир.
Деревенская простушка
Будет биться, как зверек…
Ей-то что с того, что Пушкин —
Русский гений и пророк.
Ей-то что? По барской воле
Понесет, так понесет…
И не знает дура-Поля
То, что Пушкина спасет.
От печалей, что вначале
В страшный омут завели
В миг, когда его венчали
С милой сердцу Натали.
От того, что неизбежно —
В красоте спасенья нет!
И уже на речке снежной
Кто-то поднял пистолет.
Но, покуда ствол Лепажа
От курка команду ждет,
Ты спасай, Полина, Сашу,
Хоть удел спасать – не мед.
Ты спасай поэта, Поля,
Ну, а он спасет весь свет…
Остальному учат в школе
С девяти, примерно, лет.
Снова на Тверском
Бреду по Тверскому бульвару,
Как пахарь по сонной меже.
Здесь Пушкин, как будто не старый,
С Есениным юным на пару —
Собратья они по душе.
Лежит между ними аллея,
Мелькают потоки машин…
Вдвоем-то стоять – веселее!
И гений ничуть не жалеет,
Что здесь он теперь не один.
Совсем не случайно похожи
Поэты российских времен.
И каждый счастливый прохожий
Здесь третьим пристроиться может,
Коль скоро пол-литра при нем.
Ну, что ж, уломали, присяду.
Хоть счастье мое – далеко,
Но братья по разуму – рядом…
А русскому что еще надо?
Хлебнул – и на сердце легко.
В Польше
Ах, Сопот, Сопот, Сопот…
Прибоя тихий ропот,
Картавый крик баклана
О том, что все так странно
В краю коровок божьих,
Где ты на них похожа —
Доверчиво мила…
И только возле мола
Нечаянным уколом
Напомнит шпиль костела,
Что жизнь почти прошла.
Малгожата
Панове, какие здесь пани!
Пусть нет ни гроша в кармане,
Но так виртуозен бриз,
Что солнце поймал и тянет
За лучик куда-то вниз.
И кажется: все возможно,
Покуда так осторожно
Стирает следы прибой,
И ты ощущаешь кожей
Блуждающий взгляд любой.
И трудно собой остаться,
Поскольку так манит, братцы,
Глаза устремить вослед
Любой из прохожих граций
Одних с твоей дочкой лет.
«Тоскую по тебе…»
Тоскую по тебе…
Что за тоска такая,
Которая светла, а не темна?
За окнами – береза золотая:
Похожа на тебя чуть-чуть она.
А дальше – не стихи уже, а проза:
Не быть березе снова золотой,
Пока она не выстоит в морозы
И не поплачет раннею весной.
Покуда птицы не вернутся утром,
Птенцами не проклюнутся листки…
И тосковать причины нет, как будто,
И никуда не деться от тоски.
«В промежутках – просто жутко…»
В промежутках – просто жутко,
А на станциях – светло.
Вот такую с нами шутку
Может разыграть метро.
От проспекта Космонавтов
До Плотинки – только миг.
Может выйти аж два акта
В нашей пьесе на двоих.
Мы полюбим и разлюбим,
Будто нас в помине нет.
Потому, что – просто люди.
Просто – жуть. И просто – свет.
Дом на окраине
А водка пахнет снегом в январе,
А снег – арбузом спелым, словно август…
Вот выпью стопку и себе понравлюсь —
Застрявший в продубевшей конуре
Многоэтажной,
вздыбленной ремонтом,
Что, как бандит, ворвался в наш подъезд…
А лютый холод, что стоит окрест,
Непримирим и злобен, будто контра,
Которой, впрочем, не осталось здесь.
Но водка есть, и есть стакан – граненый,
Как этот мир. Я также огранен
Судьбой, квартирою и январем,
Пропахшим всем, что и в душе, и в нем,
Растормошил ремонтом
змий зеленый…
«Он боялся шпаны и девчонок…»
Парень со спортивною фигурой…
Он боялся шпаны и девчонок,
Хоть девчонки совсем не шпана,
И учила быть храбрым – с пеленок —
Нас советская наша страна.
Он боялся, пока не побили
Уркаганы в саду городском.
И девчонки потом полюбили —
Не боялся девчонок потом.
Привыкая к фингалам и шишкам,
Как советовал соцреализм,
Узнавал он совсем не по книжкам
Эту, в общем, хорошую жизнь.
И лепил биографию споро,
Чтобы после предстала судьбой,
Не пугаясь ни стычек, ни споров,
Ни с врагами, ни даже с собой.
Он храбрился, но понял однажды,
Что, по-прежнему так же страшны
Хулиганы, и с женщиной каждой
Вновь к нему возвращаются сны
Той поры, где, как малый ребенок,
Опасался не всяких невзгод,
А того, что не хватит силенок
Защитить тех, кто рядом идет.
В ножевой, в штыковой, в рукопашной
До скончанья отпущенных дней
Умереть в одночасье не страшно —
Подвести тех, кто верит, страшней.
Третья попытка
В юности я прыгал в высоту,
Пусть в перворазрядники не вышел,
Но во мне заметили черту —
Планку поднимать все выше, выше.
Ведь судьбой попытка всем дана
Встать на старт, а дальше, как награда, —
Небо в звездах – высота без дна:
Страх берет, а разбегаться надо!
В общем-то, о том и речь веду,
Что всегда резервы есть для роста.
А когда-то прыгал в высоту
Без таких вот обобщений, просто…
«Я поумнею в час, когда умру…»
Я поумнею в час, когда умру…
И на прощальном, так сказать, пиру
Признают все мой ум, мои заслуги:
Друзья, враги, знакомые, подруги…
И возрыдают о такой утрате,
О, так сказать, поэте и солдате,
Прозаике, ученом, так сказать…
А дух мой будет рядышком витать
(Причины нет, чтоб это не случилось),
И сверху будет все ему видать,
И станет он, прозрев, светло молчать
О том, что, так сказать, ему открылось…
«Филолог, не терзай меня укором…»
Приходят вдохновенные слова…
Филолог, не терзай меня укором —
Слова пришли по вызову души,
Как лекари к больному,
Чтоб уколом
Спасти – мол, воскресай,
Живи, пиши!
И ты, бессонный критик,
Не злорадствуй:
Что где-то я ошибся невзначай —
Слова пришли,
Как утреннее «здравствуй»,
Как горькое закатное «прощай».