В церковь вошел первый раз на веку…
Николая Угодника попросил:
– Помоги!
А в ответ:
– Помогу,
Как работник работнику.
Я ведь тоже ценю не слова, а дела:
Только Слово, что было вначале, еси…
Долу клонится день, золотя купола.
– Помоги, Николай! Защити и спаси!
Все грехи отмолю – это как на духу! —
Хоть и вечер уже заступил на порог…
Я, как к брату, к тебе, как мужик к мужику.
Я к другому прийти бы, наверно, не смог…
– Помогу, только всуе меня не тревожь!
А ступай-ка, родимый, да дом свой построй,
Да землицу засей, чтобы выросла рожь,
Да детей подними,
да за истину стой!
Покаянно стою. Догорает свеча.
И внимает Угодник смиренной мольбе.
Прав Никола, советуя больше молчать,
Ведь заглавное Слово мы носим в себе.
«Пред белым листом опускаю глаза…»
Пред белым листом опускаю глаза,
Чтоб черным его не марать…
Так часто молчал там, где нужно сказать,
Кричал, где не стоит орать.
Теперь обжигает мне взгляд белизна,
Как солнце в январском снегу…
Глаза опущу, и
царит тишина
В словах, что сказать не могу.
Без льда холодит и горит без огня —
Начало всему и венец.
Как будто Господь, поглядев на меня,
Меня пожалел, наконец.
Как будто Он мне отворяет врата,
За ними я скроюсь вот-вот…
И лишь —
белизна,
тишина,
пустота —
Начало всему и исход.
«Когда судьба к закату клонится…»
Спит земля в сиянье голубом…
Когда судьба к закату клонится,
Суля мне скоро в землю лечь,
Уже не женскую бессонницу —
Сон милой хочется беречь.
Смотреть, как ровно дышит милая,
Как безмятежна в сладком сне…
И ни за что тогда с могилою
Не хочется встречаться мне.
Вот так бы между былью-небылью
Застыл и все глядел, глядел
На сон ее, как будто в небо я,
Куда еще не улетел.
Русское небо
Высокое, безмерное бывает,
А то, напротив, гнет тебя к земле…
В нем горький дым Отечества витает,
В нем наше солнце прячется во мгле,
Чтоб засиять однажды добрым светом
Для сыновей своих и дочерей…
Зовется небо русским,
но при этом
Ему – равно: каких мы все кровей.
Оно одно!
Наперекор всем бедам
В душе моей да не иссякнет Русь,
Пока дышу я этим вечным небом,
Пока по-русски я ему молюсь.
Новые стихи
Во Владимире
Летят облака, будто конники
Над Клязьмой – светлы и легки…
Маячат вдали колоколенки —
Для русской души маяки.
Стою у тебя на околице,
Святая и древняя Русь.
Вот-вот за небесною конницей
Вдогонку и я соберусь.
Туда, где по рангу построены,
Ряды подравняли свои
Монахи, поэты и воины —
Поборники отчей земли.
Прощаясь с Отчизною милою,
Стою, озираясь окрест,
И тайной наполненный силою,
Целую серебряный крест.
Чтоб так же в рассветном свечении
Мерцали церквей купола,
Чтоб Клязьма струила течение
И русской рекою была.
Чтоб слово родное, исконное
Звучало века и века,
И чтоб над землею, как конники,
Крылато неслись облака.
Молюсь, уповаю смиренно я,
Чтоб вовремя час мой настал,
И князь мой святой без сомнения
В дружину меня поверстал.
Чтоб мог я, как равный меж равными,
Пополнив небесную рать,
Лететь над землей этой славною,
Незримо ее охранять.
Две реки
Когда бы шел с востока русский меч,
Являясь порождением ислама,
Могли бы Волгу Камою наречь,
Поскольку полноводней, шире Кама.
Но русский меч был породнен с крестом
И шел встречь солнцу, аж до океана…
И Волгу – Волгой мы с тех пор зовем,
И первой стать уже не может Кама.
Но в том и сила русского меча,
Что как бы вера с верой ни сплеталась,
Да, только Кама, камушки меча,
Все пережить смогла, собой осталась.
Не поддаваясь пришлому уму,
Амбициям своим не потакая,
Она впадает в Волгу, потому
Что сильная и добрая такая.
И ей не страшно – всю себя отдать
Другой реке, навеки слившись с нею…
Она душе доверчивой подстать,
Что, лишь смирившись, выстоять сумеет.
«От Рублёва до Рубцова…»
Николаю Рачкову
От Рублёва до Рубцова
Пролегла святая Русь.
В основанье – Божье слово,
В самой сердцевине – грусть.
От Рублёва до Рубцова…
Может, в том и весь секрет,
Что вначале было слово,
А потом уже – портрет.
«Лодкой без весел родная деревня…»
Владимиру Крупину
Лодкой без весел родная деревня
В дымке тумана плывет в никуда.
Стаей вороньей чернеют деревья —
Чуть в стороне от гнилого пруда.
Целою улицей брошены избы,
Окна крест-накрест забиты у них…
Ветер разносит окрест укоризны —
Долгие скрипы калиток больных.
В бывшей церквушке ютится харчевня,
Чтобы случайных гостей принимать.
Ближе и ближе к погосту деревня —
Всеми детьми позабытая мать.
28 марта
Все реже с мамой видимся, хотя
Свиданья эти сердцу все дороже…
Я к ней лечу навстречу, как дитя,
И тут же – прочь, как суетный прохожий.
Боюсь, а вдруг не будет больше встреч,
Где радость с горечью наполовину,
Где нам молчанье заменяет речь
И связывает нас, как пуповина.
Прощеное воскресение
В душе – небесное свечение,
До звезд все меньше расстояние.
Все, что казалось приключением,
Теперь предстало покаянием.
Ах, жизнь! Почти по Достоевскому…
А я – уже постарше Пушкина —
Сижу, хлебаю пиво «Невское»,
Что в долг судьбою мне отпущено.
Ведь зарекался: есть мороженое,
Жить незаметней, безобиднее…
Но все растет моя задолженность,
И все мой возраст очевиднее.
Подорожник
Век глядеть – не наглядеться,
Век дышать – не надышаться,
Возвратиться снова в детство,
Прахом стать, с землей смешаться.
Чтоб, ростком пробившись к свету,
Возродившись к жизни новой,
Стать свободным, словно ветер,
К путешествиям готовый…
«С улыбкою заглядывали в Вечность…»
Л. Д. Чемисовой
С улыбкою заглядывали в Вечность,
Как в отраженье звездное в воде…
Лишь молодости кажется беспечно,
Что ждет ее признание везде.
Теперь судить готовы по-другому,
Когда судьбы кончается разбег,
И времени бездонный, черный омут,