Избранное — страница 33 из 40

И жен чужих, в чужих домах распятых

Перед глазами связанных мужей.

Уже им легче убивать невинных,

Чем к Господу на суд идти с повинной,

Которой всем не миновать уже…

Меня война покуда миновала.

Не пал я на афганских перевалах

И в дни резни, продолженной у нас,

Когда Афганистаном стал Кавказ.

Я не убит еще на радость всем:

Политикам, издателям, блудницам…

Но – не спешите.

Рано веселиться…

Уже мне скоро стукнет тридцать семь.

И пусть не на Кавказе, не в Кабуле,

Моя давно уже отлита пуля.

А повод будет найден без труда:

Послать туда, неведомо куда,

Чтоб врезал правду-матку я о жизни

И чтоб нашелся вовремя указ

О том, что мной написанный рассказ —

Есть клевета на милую Отчизну

Иль на того, кто выше всяких правд

(И потому не может быть не прав)…

Зачтутся в деле также три доноса

По, так сказать, любовному вопросу

(Шерше ля фам, точнее, се ля ви…)

О том, что я – космополит в любви,

В постели не за этих, не за тех,

А лишь за демократию утех…

(Там слыть вполне пристойно демократом,

Пока все поднимаешь без домкрата.

И не страшат тебя ни съезд, ни путч,

Покуда ты желанием могуч…)

А что за этим? Ясно – я виновен.

К штыку перо не приравнять иное.

И остается: завязать глаза…

Но, может, не вести о мрачном речи?

Иных уж нет, а мы – еще далече

От той команды: «Пли!»

Я лично – «за»!

И верю: повод есть для оптимизма…

Еще не отошли от коммунизма,

Ну, а капитализм – когда дойдем?

Мы тему интереснее найдем.

…Чуть не забыл, ведь я же был Дантесом.

И слыл влюбленным «по уши» в нее…

Творенье Божье иль уловка беса —

Нечаянное счастие мое?

* * *

О, как мы с нею радовали тьму

Слепыми поцелуями и дрожью,

Что выше клятв наивных, полных ложью,

Что выше слов…

Зачем и почему

Тьма так спешит скорее стать рассветом,

Раскаяньем сплетенье наших рук?

Сюжет провинциальный, но на это

Мне сетовать, ей-богу, недосуг:

Провинция – любви моей столица.

В столицах извели любовь давно

На браки по расчету…

Там жениться —

«Прописке на жилплощади» равно.

А если уж с безродным породниться,

То это – мексиканское кино!

И я, признаться, грешен:

В ностальгии

По женщине, которой рядом нет,

«Марии» преснопамятный сюжет

Урывками смотрел, пока другие

Меня не поманили имена.

Но в этом «Санта-Барбары» вина.

А в целом виновата мелодрама:

– Онегин, я другому отдана, —

Не часто так сейчас вещают дамы…

Ну что ж, пришли иные времена.

Я их судить не вправе и не волен,

Вакансией Онегина доволен.

* * *

Чудесней чуда женщины в России,

А около нее – еще чудней!

В Варшаве и в Париже иже с ней

Давно уже не водятся такие.

(Я, к слову, сам в Париже не бывал,

Для встреч предпочитая сеновал…)

Какие ласки на духмяном сене,

Когда от комарья вам нет спасенья

И от стеблей, что колют невпопад,

То в спину ей, то вам, простите, в зад…

Но искупленьем этих всех уколов

Во все, что, я страшусь заметить, голо,

Но не смущает ни ее, ни вас,

Здесь любят, будто бы в последний раз.

А в первый?.. Мы в любви так неумелы,

Но ведь не в технике же секса дело,

А в том, какие комплексы в тебе…

Мужчинами становятся в борьбе

С самой природой, с похотью начальной

Пред красотою женской, гениальной…

Томясь одним желанием постичь

Всю глубину различий, данных Богом,

Мальчишками мы в щелочку убого

Ее выслеживали, словно дичь.

Спросить не смея маму и отца,

На улице внимали анекдотам…

Про «это» слышал что-то от кого-то —

Был путь познанья пройден до конца.

Когда же приводили под венец

Девчонок тех, которых в жены брали,

То о любви ничуть не больше знали,

Чем в щелку наблюдающий юнец…

А дальше все зависит от удачи…

Смешно и стыдно.

Так или иначе,

Уже ступенька преодолена.

Не девочка она, но не жена,

Уже с тобою связана порукой…

И учатся быть трепетными руки,

И губы произносят имена,

Порой не те, что мы хотели слышать.

Но в первый раз жена дается свыше,

Какая б ни была за то цена.

* * *

Мне повезло – я был воспитан мамой

(В какой из жизней – не понять теперь…),

И рвущийся из подсознанья зверь

В подкорку загоняем был упрямо

Моральными сужденьями о том,

Что неприлично все ж крутить хвостом.

Что до сих пор на белом свете есть

Понятия такие: долг и честь.

И что пристало так же жить сейчас,

Как жили предки сто веков до нас,

Из первобытного изыдя леса,

Еще тогда, когда я был Дантесом…

Когда мне пофартило, повезло

Влюбился я всему и вся назло

В ту женщину, которой дорожу я,

Забыв, что полюбил жену чужую.

Космополит в любви, наивно рад,

Забыл о том, что сам давно «рогат»

И письмами подметными испытан,

Пред подлостью мне близких беззащитен,

Как перед Конституцией судья,

Вакансией Онегина доволен,

Я не судим пребуду, не судя

Других за то, что выше нашей воли.

В конце уже мерещится развод…

В котором кто из нас теперь не дока?

У Дома Белого милиции обвод:

И снять – тревожно, и оставить – плохо.

Как бесполезно к мужу лезть в карман,

Чтоб отыскать любовную записку,

Когда уже разлука близко-близко,

И жизнь не завершится, как роман,

Прекрасной сценой, где простив друг друга,

В объятия бросаются супруги.

Ах, я и сам с разводами знаком

Не по наслышке и не на примере

Друзей моих, забывших о карьере,

И телепередачи, где закон

Один для всех и вовсе не как дышло…

На шкуре испытал своей, так вышло,

Любви отрыжку, счастия финал,

Как ветер тот, что бурей пожинал.

Одно отрадно: без пилы двуручной,

Которой пилят, ведь вдвоем не скучно,

И телевизор, и тряпичный хлам,

И даже книги – строго пополам.

Еще приятней, что не нацпричины,

В которых наш серпастый паспортина

И чуждое гражданство – лишь предлог —

Нас развели, как Русь и Украину,

Чтоб Черноморский флот – любви итог,

Как общее дитя, на части рвали…

Мы, слава Богу, распрей избежали,

Когда, вообще, их можно обойти!..

Вчерашний день, за все меня прости!

О завтрашнем задуматься полезней…

Мучительные приступы болезни

Одолевать с годами научусь.

О, память наша, ты подобна бездне,

Куда сорвавшись, до смерти лечу!

Но видно, мне помучиться охота:

Цепляюсь за попавшийся мосток…

Когда бы на дуэль хоть вызвал кто-то —

Я сам себя, чудак, убить не смог.

Но стало не хватать у нас Дантесов,

Как, впрочем, и прекрасных Натали…

Встречаются, конечно, поэтессы,

Но, Боже правый, с ними сам шали:

Я столько водки выпить не сумею

И потому вдругорядь уцелею.

В любви традиционно – сирота,

Свое сиротство трудно изживаю.

Легко влюбляюсь, долго остываю.

А позабуду – снова пустота…

И в этой пустоте звучат, как месса,

Слова о том, что сам я был Дантесом

И сам любовь свою я расстрелял

(И в этом кульминация поэмы)…

Виновных нет, коль виноваты все мы,

Сражая нашу память наповал,

В Россию целя, вольно иль невольно.

Нам больно, коль любимым нашим больно,

Пусть даже безответен тот порыв…

История сорвет любые маски,

Но это не конец еще – развязка.

Покуда жив Дантес – и Пушкин жив!

Развязка

Я не убит, я жив, на радость всем

Дворовым жучкам, поднебесным птицам

И маски сбросившим

знакомым лицам…

Но – тридцать семь,

мне скоро – тридцать семь…

И Лермонтовым, в свой черед, не став,