Стоит, как будто на параде,
Встречая вешнюю зарю.
И кто ж он? – Ясно, Николай,
У вас, в Свердловске, убиенный…
У нас же – памятник отменный…
Ну-ну, рассказывай, давай!
Вместо Феликса в шинели
Водрузить царя хотели
Да, сробели, не посмели,
Так как мэр не разрешил…
Что, мол, кланяться иконе —
Царь другой теперь на троне,
Да и тощий Феликс в схроне
Злобно губу закусил.
Ждет, когда былые флаги
Пролетарские ватаги
Водрузят над всей страной,
Чтоб вернуться на Лубянку…
Нет, нельзя дразнить охранку,
Пусть хоть трижды царь святой!
Быть ему – слуге народа —
Средь унылых огородов,
Обратясь к Москве спиной.
Благо, церковь перед взором…
Но вокруг полно дозоров,
Чтоб сбежать не смог больной…
Хоть отлит он из металла,
Боль смиреннее не стала
У полковника в груди.
За Россию, за Державу
Он тревожится по праву —
Знавшего хулу и славу
На земном своем пути,
Что назвать не стыдно «крестным»…
И душе в металле тесно,
Хоть и памятник красив.
Он – полковник. Ты – полковник.
Но кому из вас спокойней,
Не ответишь, не спросив…
На выходные выбор пал,
Когда мы в крестный ход пустились.
Но и лукавый, знать, не спал —
Мы как-то странно заблудились.
Конечно, это – не беда,
Что электричка – не туда.
И то, что станция – Тайнинка —
Совсем деревне не родня.
И надо топать по суглинку
К другой Тайнинке аж полдня.
Беда в другом: нельзя сойти
С тропы, как с крестного пути,
Кругом – болота, камыши…
Лишь в отдаленье, за пригорком,
Церковный звон – маяк души,
Что запеклась от жажды коркой
И просит дать воды живой…
Но точно вымерла округа…
И только ястреб контур круга
Чертит крылом над головой.
И солнце, как топор над плахой…
И мы со спутницей моей
Шагаем медленней, трудней,
Припоминая детства страхи.
Как больно рвет железо плоть…
И все ж больнее пониманье,
Что ты не сможешь побороть
Животный страх перед страданьем.
Скользя загривком по столбу,
На перекладине распятый,
С людским проклятием во лбу
Страх молит у судьбы пощады.
Как будто не равно – забыть
О солнце в тесной домовине
Или прощения просить
У скособоченной осины.
Как будто есть иной удел
У тленной нашей оболочки,
Чем вдруг остаться не у дел,
Где – мрамор, тишина, цветочки…
Душа же – птицей – в свой предел
Взмывает, превращаясь в точку.
Потом – в звезду, чей ясный свет
Еще когда-нибудь вернется…
Но страх, пока она – во мне,
Как сердце, аритмично бьется.
……………………..
Чего боюсь? Да все того же,
Чего боялся в детстве я:
Полночной тьмы да кары Божьей,
Да тропки, где ползет змея…
Боюсь – седеет быстро мама,
И мамин век – на волоске
Дрожит, как жилка на виске…
И я в семье вдруг старший самый.
Боюсь – на жизненной стезе
Вдруг изменить себе. В себе
найти бесчестью оправданье…
Боюсь – когда-то, в горький миг,
Поймать в глазах друзей своих
Презренье вместо состраданья.
Боюсь. Не трушу, но боюсь —
Уйти, любовь свою покинув
У века страшного в горсти…
И оттого с судьбой борюсь,
Что страх, как совесть, не отринуть,
Покуда дух не испустил.
Нас страх спасает от беды…
Мы с тетей в поисках воды,
Что жажду духа утоляет,
Взошли на гору и нашли
Того, что звали Николаем…
Он – в мантии из горностаев,
С державой, скипетром в руках,
Но – точно пленник у эпохи,
Чьи – на свободу выйти – сроки
Не могут подоспеть никак.
Вокруг царя и впрямь ограда
Да огородики селян.
Еще какой-то рынок рядом
И чуть поодаль – Божий храм,
Где царь с семейством ставил свечи…
Не зря мы топали полдня!..
Но путь пройти к царю – полегче,
Чем лай цепных собак унять!..
Они к царю нас не пустили,
Так, как ведется на Руси
(Уже не в старом, в новом стиле).
К царю? – Да Боже упаси!
Вдруг бомбу адскую подсунут
Иль правду вздумают сказать?..
Здесь челобитную подать
Чиновный тать мешает втуне.
И даже мертвый царь – запрет,
Коль денежек на взятку нет.
Нам у казанного забора
Битюг с дубинкой дал ответ,
Достойный жулика и вора:
– Закрыт сей царственный объект!
Мы долу очи опустили
И было прочь поворотили
(С дубинкой, верно, спор плохой…
А царь, он – бронзовый, глухой…),
Но, завернув за огород,
Идти надумали в обход…
И вот пошли мы с тетей Зиной
По тропочке, сминая глину,
До постамента, до того,
Где и стоит полковник в царском
Одеянии мытарском,
Словно не с плеча его.
Для свиданья нам – минута…
Только – развернуться круто
Да прощенья попросить
За подвал в расстрельном доме…
Что уж кланяться иконе,
Не умея лоб крестить?
Вот и пришла с Москвой разлука —
На становой хребет пора!
Мне дядя пожимает руку,
А тетя – крестная сестра —
Вдогонку крестит поезд скорый…
– Надеюсь, свидимся! Пока!..
…Купе. За окнами – просторы.
А здесь и чай, и разговоры
Под оком у проводника.
Соседи – пара молодая.
Он – эмвэдэшник, а она —
Да просто мужняя жена.
Болтаем, время коротая —
На то дорога и дана.
– Вы слышали: царя взорвали!
– Был памятник недавно цел…
– По НТВ передавали!
– Я новости не посмотрел…
– Тогда, послушайте.
– Конечно…
– Я постараюсь все – точь-в-точь.
Охраны не было в ту ночь —
У нас вот так в России вечно!
Заряд сработал на заре,
Как утверждают, очень рано.
Сметенный толом постамент
И тела царского фрагмент
Стране показан был с экрана.
– Судьба – достойная тирана! —
Вот так сказал корреспондент —
Один из тех, кто смел за сим,
Что бронза не ответит им…
А нас уже не удивишь
Крушеньем чьих-то пьедесталов.
Мы – скифы, варвары то бишь…
Нам быть иными не пристало,
Поскольку наше имя – тьма,
А суть – безгласная скотина…
Такая мрачная картина —
Царя осталась половина
И та, простите, без ума…
Без головы… Ее кочан,
Весь покорежен динамитом,
Как череп, найденный пробитым,
Под Коптяками, где-то там…
Какая странная судьба —
Быть обезглавленным и дважды…
– Но два же клюва у герба…
И клюнуть вас желает каждый!
Не надо отводить глаза
От этих бронзовых обломков.
Вдруг проберет роса-слеза
Родства не помнящих потомков?
Прожить свой век и умереть —
Удел идей и человека.
И бронзе трудно уцелеть
В объятьях гибнущего века…
Вмешался спутник в разговор,
Задетый чем-то за живое:
– К чему научный этот спор?
Пойдете подымить со мною?
– Я, извините, не курю —
Считаю это дело травлей…
Но вам компанию составлю,
Охотно рядом постою…
Нам тамбур двери растворил.
И, затянувшись сигаретой,
Попутчик мой заговорил:
– Вы служите, как видно, где-то?
– Служу. Военный журналист.
– А о Чечне уже писали?
– Я не был там. Пред Богом чист…
– Все сразу чистенькими стали.
А вы послушайте меня.
Вот тут горит и не проходит
Закат декабрьского дня,
Когда к ним, в Грозный, полк наш входит…
И мальчики кровавые в глазах,
И новогодний тост, как злая шутка…