И двенадцати мартов в году
Никогда уже не насчитаю?
1964
«Всё равно в каком аду…»
Всё равно в каком аду —
Этом или том.
Всё равно под чью дуду
Быть шуту шутом.
Лишь бы ты меня ждала
С вечною тоской,
И бубенчики рвала
Белою рукой.
1964
«Нет детей у меня. Лишь стихи…»
Нет детей у меня. Лишь стихи
Окружают меня, словно дети,
Но они и бледны, и тихи,
Не живут они долго на свете.
– Дорогой, потерпи до утра,
Золотой, подожди до рассвета,
Завтра утром придут доктора,
Мы на дачу уедем на лето.
И опять – словно снег – черновик,
И перо – словно посох скрипучий,
И рука – как безумный старик,
И свеча – как звезда из-за тучи.
1964
«Мы бредём, спотыкаясь о корни…»
Мы бредём, спотыкаясь о корни
Слов старинных, —
я их предпочёл,
Молодой человек непокорный, —
Да измученный письменный стол.
Ты, ему говорили, попомнишь,
Как бумагомарак поважать,
Каково без ковровой попоны
Где-нибудь на задворках дрожать.
Он не слушает голос зловещий,
Угрожающий стужей и тьмой.
До свидания, люди и вещи,
Мы не скоро вернёмся домой!
1964
«Время – деньги, это верно…»
Время – деньги, это верно.
Время – лучший капитал.
Но его в таверне скверной
Я с дружками промотал.
Индульгенций по карману
Мне, конечно, не найти,
Но на песенки шарманок
Постараюсь наскрести.
Спой мне песенку, шарманка,
Про далёкие края,
Улыбнись мне, обезьянка,
Ненаглядная моя.
1964
«Не заболочены глаза…»
Не заболочены глаза.
И сердца бедного огарок
Ещё горит во мне, друзья,
Для чёрных дней —
довольно ярок.
Покуда Родина, как мать,
Ко мне протягивает руки,
Ни чести мне не занимать,
Ни сил на творческие муки!
1964
«Пегасу хочется в ночное…»
Пегасу хочется в ночное
К подпаску в розовом дыму.
Не очень весело со мною
В стране заоблачной ему.
Он запах трав далёких ловит,
Трубит в тревожную трубу,
Ему всё лето снится лошадь
С туманной звёздочкой на лбу.
Ах, как вздыхает, как вздыхает
Мой неприкаянный слуга,
Покамест белыми стихами
Не запорошены луга.
1965
«Я снова русской осенью дышу…»
Я снова русской осенью дышу,
Брожу под серым солнышком осенним,
Сухой цветок отыскиваю в сене
И просто так держу его, держу.
Я говорю: отыскивай, смотри,
Пока не в тягость дальняя дорожка,
Пока вкусна печёная картошка
С ещё сырым колёсиком внутри.
А между тем зима недалека,
Уже глаза озёр осенних смеркли,
Лишь вены на опущенных руках
Ещё журчат, ещё перечат смерти.
1965
Крыши
Скажите, вы любите крыши,
Пропахшие запахом звёзд?
Они, как усталые крылья,
Проделали тысячи вёрст.
А мы и не подозревали,
Что, сонные веки закрыв,
В таинственных странах бывали
При помощи машущих крыш.
И только большие поэты
Любуются их серебром,
Которые пишут сонеты
Оброненным крышей пером.
1965
Натюрморт
Вот натюрморт.
Анфас и в профиль
На нём еда, еда, еда.
Бараний бок со струйкой крови,
Бутылки потные со льда.
Но кто отведает гостинцев,
Но где весёлая братва:
По горло сытая постится
Или от голода мертва?
И почему бывает благо
И столь чрезмерно, и мало,
Что уж не в радость нам,
а в тягость,
Как патентованное зло?
1965
«Я в чащу истины проник…»
Я в чащу истины проник:
Мир симметричен и зеркален,
И мой неведомый двойник
Печален, если я печален.
Когда мне не было темно,
То и в его полуподвале
Не пили горькое вино
И зеркало не закрывали.
1965
«Я знал человека. О нём…»
Я знал человека. О нём,
Должно быть, вы слышали прежде:
Он в свой непостроенный дом
Входил в непошитой одежде,
Садился поближе к огню
В несуществовавшем камине
И ласково гладил жену,
Хотя её нет и в помине.
И в этой нелёгкой судьбе,
В особенно горькие миги,
Искал утешенья себе
В никем не написанной книге.
1965
Мама
Ты слышишь, мама, я пришёл —
Твой милый мальчик, твой Алёша.
Нигде я, мама, не нашёл
Таких людей, как ты, хороших.
Руками жёлтыми всплесни:
Какое солнце над востоком!
Не бойся, мама, мы одни
На этом кладбище жестоком.
Уж сколько зим – не знаю сам —
Скребётся вьюга по окошку.
А ты всё бродишь по лесам,
Сбираешь ягоду морошку…
1965
«Нет, ты любовью не зови…»
Нет, ты любовью не зови
То, что на самом деле было
Простым предчувствием любви:
Не замело, не ослепило.
Ведь на пустой осенний брег
И воду чёрную у брега
Сначала падает не снег,
А только слабый запах снега.
1965
«О, женщина! Что за натура!..»
О, женщина! Что за натура!
Нарочно является к нам
Одним волоском белокурым
Связать по рукам и ногам.
Чтоб мы моментально привыкли
И выли, как волки, потом
На лунки от детской прививки
Под строгим её рукавом.
1965
«Своим сиянием зима…»
Своим сиянием зима
Вот-вот сведёт меня с ума.
У той у девочки-гордячки
Такой же был слепящий взгляд.
Я ей дарил цветы «собачки»,
Не помню, сколько лет назад.
Она мне голову вскружила.
Но в бесконечности дорог,
Как в снег упавшую снежинку,
Я отыскать её не мог.
1965
Автопортрет
Сюртук засаленный и драный,
И на губах запёкся бред.
Зачем,
зачем, художник странный,
Ты создавал автопортрет?
Зачем не сглаживал пороки,
Чтобы не ставили в вину
Тебе их некие пророки,
Чредой стекаясь к полотну?
Зачем пристанище сырое
Убогой свечкой освещал,
И не писал своих героев,
А впалой грудью защищал?
1965
«В заповеднике лани…»
В заповеднике лани,
В заповеднике рысь…
Как нам быть со словами,
Чтоб не перевелись?
Мы так часто трубили
В чистом поле стиха —
Столько слов истребили,
Дорогих, как меха!
1965
«Не убивайся, человече…»
Не убивайся, человече,
Что еле движутся дела,
Что ненаглядная далече,
Что вьюга окна замела.
Пока в природе двоевластье
Чудной четы – добра и зла,
Исключено сплошное счастье,
Исключена сплошная мгла.
1965
«Сапожник допился до белой горячки…»
Сапожник допился до белой горячки,
Поэт дописался до белых стихов.
И белая пена в корыте у прачки —
Как белые овцы у ног пастухов.
И белые стены покрашены мелом,
И белый из труб поднимается дым,
И белый наш свет называется белым —
Не чёрным, не розовым, не золотым.
1965
Дельфины
В. Михайлюку
Дельфины, милые дельфины,
Мы вас научимся беречь —
Уже почти до половины
Мы понимаем вашу речь.
О, разыгравшиеся дети!
Вас не обидят корабли,
И вашей кровью красить сети
Отвыкнут жители земли.
И вы, поэты, как дельфины,
Не избегайте с нами встреч —
Уже почти до половины
Мы понимаем вашу речь.
1966
«Душа и природа – в предчувствии вьюг…»
Душа и природа – в предчувствии вьюг,
И стрелки часов улетают на юг.
И маятник жёлтый вот-вот упадёт,
И дворник с метлою уже его ждёт.
Нам долгие ночи с тобой коротать,
Стихи, завывая по-волчьи, читать.
Спаси меня, милый полуночный друг! —
Душа и природа – в предчувствии вьюг.
1966
«За мои печали плата…»
За мои печали плата —
Теплота твоих колен.
Милосерднейшая плаха,
Чудодейственнейший плен.
Как светла моя темница,
Как горьки былые сны,
Как жестоко очутиться
На свободе без вины.
1966