А песенку споёт
и сказочку расскажет.
1983
«Здравствуй, пасмурный денёк!..»
Здравствуй, пасмурный денёк!
Молод был —
хандрил в ненастье,
В руки взять себя не мог,
А теперь и это – счастье.
В красном пламени леса,
В белой кипени озёра —
Безрасчётная краса,
Драгоценная для взора.
1984
«Я летел в небесах, я не чуял земли…»
В. Крупину
Я летел в небесах,
я не чуял земли.
Руки странную лёгкость
и мощь обрели.
Стал неистовым дух,
стал пронзительным взгляд.
Я летел и не чаял
вернуться назад.
Даже сердце огнём
полыхало иным.
Только бедный язык
оставался земным.
Никакие пути, никакие века
Не отнимут у нас своего языка.
1985
«Эта первая любовь!..»
Эта первая любовь!
Скрип качелей в детском парке,
Замирающая кровь,
Сладкий клей почтовой марки.
До сих пор душа болит,
Ни отрады, ни покоя.
Что ты делаешь, Лилит,
Полстолетия со мною?
1986
Картина
До чего же печальна картина
«Возращение блудного сына», —
Он гордыню свою превозмог.
Он теперь даже глаз не поднимет,
Он питался дождём и полынью,
Он вернулся на отчий порог.
Но какие-то дальние зовы
Появляются в небе суровом
И зовут день и ночь без конца.
Вот и к свадьбе уже всё готово,
Вот и жить бы, как люди, толково,
А на мальчике нету лица!
До чего же всё это знакомо —
И удары весеннего грома,
И земли отмерзающей пласт.
И на камне сыром аксиома:
Вы в гостях ещё, мы уже дома,
Не судите, помилуйте нас.
1986
«Нежданная пирушка…»
Ирине
Нежданная пирушка.
В кармане ни гроша,
Но так и ходит кружка,
От уст к устам спеша.
Хозяюшка – простушка,
Хозяин – вертопрах.
Но мудрая кукушка
Живёт у них в часах!
И вот уже мы встали,
И вот уже ушли
В неведомые дали
Без неба и земли.
1986
«Станция Жизнь. Первозданный рассвет…»
Станция Жизнь. Первозданный рассвет.
Звон колокольный. На яблоньках – цвет.
Но утомлённо бубнит проводник:
– Поторопитесь, стоим только миг.
1987
«Не сказка ли это?..»
Не сказка ли это?
Вино при свече,
Одна на двоих сигарета,
Твоя голова у меня на плече
И вьюга, поющая где-то.
И вот мы выходим
под снег на балкон
Нагие – чтоб вновь удивиться,
Как может ни разу
не снившийся сон
Нежданно-негаданно сбыться.
1987
«Ветер касается наших седин…»
Ветер касается наших седин,
Морщит осенние воды,
Плоские яблочки сыплет с осин.
Холодно в царстве природы.
Как деревянные стали грибы
От леденящей погоды.
Хоть топором их под корень руби,
Холодно в царстве природы.
Волки голодные в мраке ночей
Воют, устав от заботы:
Шубы продать? Изумруды очей?
Холодно в царстве природы.
Ладно, – твержу я себе, – примирись,
Разве вернёшь свои годы?
И всё сильнее цепляюсь за жизнь…
Холодно в царстве природы.
1987
«Невесёлое вино…»
Невесёлое вино,
Дров осиновых шипенье.
Раз нам счастья не дано —
Дай нам, Господи, терпенья.
1987
«Зачем замёрз ручей?..»
Зачем замёрз ручей?
За что завяли всходы?
И ты, и я – ничей,
Побочный сын природы.
О чём поёт петух,
О чём овечка блеет,
Напрягши весь свой слух,
Никто не разумеет.
До солнца добрались,
Разглядываем пятна,
Но что такое жизнь,
Всё менее понятно.
1988
«Собрать бы последние силы…»
Собрать бы последние силы,
Склониться над белым листом
И так написать о России,
Как пишут о самом святом.
Она тебе зла не попомнит.
Попросишь прощенья – простит.
Настанет твой час – похоронит,
Приидет пора – воскресит.
1988
Владимир Даль
Владимир Даль (казак Луганский),
В отставку выйдя, пишет сказки.
И даже сам Виссарион
Белинский ими восхищён.
Но в Академии имперской
Его пословицам и песням
Свободный вход не разрешён,
Зане народу служит он.
Увы, вошло в слепую моду
Натурой называть природу
И двести тысяч слов родных
Менять на несколько ввозных
Слов супротивных, чужедальних.
О, как бы жили мы без Даля?
Кого бы Пушкин попросил
Поднять его, лишаясь сил?
1989
«Родная речь, прямая речь…»
Родная речь, прямая речь…
Но есть ещё и речь иная.
Кому в сырую землю лечь,
Приходит время – ей внимают.
Зашелестит вокруг листва,
Или пчела прильнёт к могиле,
И ты услышишь те слова,
Которых мы не проходили.
1989
«Когда я во Храме стою у порога…»
Когда я во Храме стою у порога
И колокол душу мою бередит,
Единственный Сын человека и Бога
Глядит на меня испытующе-строго,
А Дева Мария печально глядит.
1989
«Ни чёрных «марусь» у подъездов…»
Ни чёрных «марусь» у подъездов,
Ни ихних дружков «воронков».
Не ищут «убойного места»
На зэках винтовки стрелков.
Исчезли дозорные вышки,
Забор, окружавший страну.
И даже лихие мальчишки
Друг друга не держат в плену.
Живите себе беспечально,
Взирайте, как жизнь хороша.
Но, как соловецкая чайка,
По-прежнему плачет душа.
1989
1990–2000-е гг.
«Что человек? Ни зверь, ни птица…»
Согласование судьбы
со свободой человека
уму не доступно.
Что человек? Ни зверь, ни птица
Не позавидует ему.
Ведь это значит согласиться
И на суму, и на тюрьму.
Что человек? Одни нарывы
На бренном теле с малых лет.
Зато душа, её порывы,
Её величественный свет.
1990
«Судьба души моей сурова…»
Судьба души моей сурова.
Без сожаленья, без стыда.
Ей не давали молвить слово
Угрозой вечного, земного,
Отнюдь не Божьего суда.
– Смирись! – твердили ежечасно. —
Ты приживалка, ты раба!
Но всё впустую, всё напрасно…
Необъяснимая судьба.
1990
«Опадают последние листья…»
Опадают последние листья.
Облака чуть повыше земли.
Нынче ночью, когда я молился,
Пролетели на юг журавли.
Доживу ли до их возвращенья?
Скоро станет от снега бело.
Хорошо у огня на Крещенье.
А могилу копать тяжело.
1990
«Всю ночь за коммунальною стеной…»
Всю ночь
за коммунальною стеной
Ребёнок плакал,
маленький, грудной.
Быть может, мамка-нянька
подвела:
Без задних ног всю ночь
сама спала.
А может, зубки резались.
Когда
Глазные зубки режутся —
беда.
А может быть, он плакал
потому,
Что снилась жизнь
грядущая ему…
1990
«В двадцатом беспощадном веке…»
В двадцатом беспощадном веке
Кто думал – разве только Бог —
О беззащитном человеке,
Но что один Он сделать мог?
1990
«Тропки тоненькая нитка…»
Тропки тоненькая нитка,
Старец с высохшим лицом.
Почерневшая калитка
С нержавеющим кольцом.
Снега белого холстина.
Свечка около окна…
Никакая Палестина
Мне в России не нужна!
1990
«Любимая, что ты наделала?..»
Любимая, что ты наделала?
Зачем мне чужая судьба?