Хотя и повторялось тыщи лет.
Восход рисует вновь Иерусалим:
Одно движенье гениальной кисти –
И вот уже зазеленели листья,
И вспыхнул Купол, и дома – за ним.
Поклон тебе, Святой Иерусалим!
Я эту землю увидать не чаял.
И мой восторг пред нею нескончаем,
Как будто я удачливый олим.
А солнце поднимается все выше.
Я с городом Святым наедине.
И снова поражаюсь, как он выжил
В той ненависти, войнах и огне.
Настанет день – сюда сойдет Мессия.
И, встав у замурованных ворот,
Он усмехнется мрачному бессилью
Своих врагов, не веривших в Приход.
В долине состоится Страшный Суд.
Восстанут из могил Иерусалима
Умершие…
И нас судить придут.
И только совесть будет несудима.
«От Российской Голгофы…»
От Российской Голгофы
Голгофе Господней
Поклонюсь…
И пройду этим Скорбным путем.
Все, что было когда-то,
Вершится сегодня.
Повторяется памятью в сердце моем.
Но Голгофой не кончилась эта дорога.
Через души и судьбы она пролегла.
И когда отлучали нас силой от Бога,
Скольким людям в те годы она помогла.
Повторяется жизнь, продолжается время.
И страдальчески смотрит с иконы Христос.
Наши вечные беды, как общее бремя,
Принял Он на себя и со всеми их нес.
Потому, может быть, мы сумели осилить
И тюрьму, и войну, и разруху, и страх,
Что хранила в душе свою веру Россия,
Как хранили Россию мы в наших сердцах.
«Люблю подняться в Старый город…»
Люблю подняться в Старый город,
Чтоб в храме возле алтаря
Свечу поставить,
От которой
В душе затеплится заря.
Еще мне бесконечно дорог
Тот миг у горестной Стены,
Когда я слышу шепот Торы,
Где нет суда и нет вины.
А за Стеной – мечеть Омара
Свой купол к небу подняла.
И возвышается полшара,
Как золотая пиала.
Несовместимость трех религий
Здесь совместил Иерусалим.
И смотрит небо многолико,
Рассыпав звезды перед ним.
«Четвертый год живу средь иудеев…»
Памяти Абрама Когана
Четвертый год живу средь иудеев,
Законы чту и полюбил страну.
И, ничего плохого им не сделав,
Я чувствую в душе своей вину.
Не потому ль, что издавна в России
Таилась к этим людям неприязнь.
И чем им только в злобе не грозили!
Какие души втаптывали в грязь!
Простите нас, хотя не все виновны.
Не все хулу держали про запас.
Прошли мы вместе лагеря и войны,
И покаянье примиряет нас.
Дай, Господи, Земле обетованной
На все века надежду и покой…
И, кем бы ни был ты –
Абрамом иль Иваном, –
Для нас с тобой планеты нет другой.
Поездка в ЦФАТ
Встретились мы с ней накоротке
В мастерской среди полотен добрых.
Я читаю номер на руке –
Это смерть оставила автограф.
Узников в фашистских лагерях,
Как скотину, цифрами клеймили.
И развеян по планете прах
Тех, кому отказано в могиле.
Ей невероятно повезло –
Побывать в аду и возвратиться.
И синеет на руке число –
Горестная память Аушвица.
До сих пор пугаясь тех годов,
Пишет Вера радости людские.
Чей-то сад и множество цветов,
Детский взгляд и довоенный Киев.
Но с руки не сходит синий знак…
Я смотрю и молча поражаюсь:
Жизнь ее, прошедшая сквозь мрак,
Излучает свет нам, а не жалость.
Может быть, тому причиной Цфат –
Город живописцев и поэтов.
Выбираю взглядом наугад
Самый светлый из ее сюжетов.
«Здешний север так похож…»
Резо и Мзии Гачечиладзе
Здешний север так похож
На грузинскую природу:
И, когда бушует дождь,
И когда стоят погоды.
Здесь друзья мои живут,
Так же, как в Тбилиси жили:
Дом – изысканный уют.
День – с вином и чахохбили.
Мы за праздничным столом
Отмечаем встречу снова.
Вспоминаем о былом,
Ибо все мы из былого:
Мы оттуда, где была
Дружба, сверенная взглядом.
Где планета так мала,
Что дома стояли рядом.
И когда под шум ветвей
Гениально зазвучали
Песни Грузии моей,
Я омыл глаза печалью.
А пейзаж был так хорош!
Из цветов и солнца соткан,
Он и вправду был похож
На грузинские красоты.
Потому и грусть прошла,
Что душой мы снова схожи,
Словно «завтра» и «вчера…»
Лишь бы день был честно прожит.
«Нас с тобой венчал Иерусалим…»
Ане
Нас с тобой венчал Иерусалим.
И пока ты рядом – жизнь неповторима.
Признаюсь в любви Иерусалиму,
Потому что здесь и я любим.
Этот город, как великий дар,
Принял я в свою судьбу и память.
И, пока его улыбка с нами,
Мне не страшен никакой удар.
Мне не страшно встретиться с бедой,
Лишь бы ты была со мною рядом.
Лишь бы город доброты не прятал –
Наше счастье под его Звездой.
Мы с тобою до последних дней
Под охраной города Святого.
Я хочу в тебя влюбиться снова,
Хоть нельзя уже любить сильней.
Мир тебе, Святой Иерусалим,
Озаривший светом наши души!
И, пока ты рядом, – день грядущий,
Как твой взгляд, вовек неповторим.
«Из окна отеля “Хилтон”…»
Алону и Кларе Решев
Из окна отеля «Хилтон»
Виден берег Иорданский.
А на море, словно чайки,
Яхты белые снуют.
Ждали, что приедет Клинтон,
Президент, угодник дамский…
Потому-то не случайно
Здесь божественный уют.
И хоть я не новый русский,
Чаевыми не бросаюсь, –
Нас престижно принимают,
Будто царскую семью.
Я смотрю на море грустно,
Как усталый смотрит аист
В небеса, что снова манят,
И на дом в родном краю.
Из окна отеля «Хилтон»
Виден берег Иорданский,
Но не виден отчий берег
И не светится Москва.
Вся надежда на молитву…
Я печали не поддамся,
Потому что я не верю,
Что поможет мне тоска.
А вернемся мы в Россию,
Из окна своей квартиры
Ничего я не увижу –
Ни Бейт-Лехем, ни Эйлат.
Даже берег тот красивый
С огоньками – как пунктиры –
Станет вдруг намного ближе.
И захочется назад.
День дерева
Не перестану удивляться
Тому,
Как много лет назад
Без суеты и агитаций
Пустыню превратили в сад.
Теперь есть день такой,
В который
Выходят все сажать сады.
И потому здесь каждый город
В кругу зеленой красоты.
И я горжусь, что среди многих
Роскошных пальм – есть и мои.
Они стоят вблизи дороги
Как символ искренней любви.
Когда деревья мы сажали,
Я вдруг поймал себя на том,
Что некогда земля чужая
Мне заменила отчий дом.
И как бы жизнь здесь ни сложилась,
Я знаю, что на все года
С Израилем меня сдружила
Ее садовая страда.
«Холмы, как опрокинутые чаши…»
Холмы, как опрокинутые чаши, –
В живых узорах городских огней.
И темные оливковые чащи
На этом фоне кажутся темней.
Иерусалим намерен отоспаться.
И замирает музыка дорог.
И небо – словно черепаший панцирь –
Накрыло город вдоль и поперек.
Как радостно звучит он на иврите –
Иерушалайм… Но в имени его
Есть что-то от трагических событий,
И боль потерь, и славы торжество.
На город сверху смотрят звезды строго
Глазами близких, кто покинул нас.
И даже все не верящие в Бога
В минуты эти слышат Божий глас.
Русские израильтяне
Александру Поволоцкому
Затих самолет…
И прорвалось волненье –
Над скрытым восторгом –
Мальчишеский гвалт.
Старик опустился при всех на колени