вокупность жизненных образцов» (design for living), разработанных на почве американской этнопсихологии (культуралистской [kulturalistycznej] школы социальной антропологии). В более поздних работах теория культуры была разработана значительно более детально, хотя Малиновский не довел эту разработку до конца, оставив ряд пробелов и неясностей.
В основании системы взглядов Малиновского лежит допущение об объективно данном и научно познаваемом характере законов культуры. «Культура является показателем человеческого поведения и культура как динамичная действительность подлежит определенному детерминизму. Существуют научные законы культуры». «Человечество едино, и наука о культуре возможна». Это часто встречающиеся в работах Малиновского формулировки. Исходя из этих общих допущений, он ищет общую меру человеческих культур, которую находит в биологии и физиологии человека. В связи с этим он разрабатывает теорию иерархически упорядоченных потребностей, которым соответствует также иерархическая схема их культурных реализаций. Культура у Малиновского выступает как механизм приспособления к определенным условиям развивающейся среды. Это значит, что, с одной стороны, она функционирует для удовлетворения потребностей данного общества, которые определяются его культурным уровнем; с другой стороны, культурная динамика выражается во взаимосвязях и взаимозависимостях, какие имеют место между отдельными членами или элементами культуры, создающими характерные для данного общества и уникальные системы. В то же время это еще не означает динамики развития в некотором временном интервале. Для этого нужно новое измерение культуры – историческое, изучение которого требует других исследовательских средств.
Попытка разработки этих средств была сделана в том же направлении, сначала в связи с реалиями современной Африки, а также с другими более развитыми обществами, в частности, в южной Азии[113], так называемыми крестьянскими общинами. Это название, взятое из словаря европейских социальных отношений, теперь часто переносят на общества «третьего мира».
Мы уже называли теоретические основания системы Малиновского, намеченные в его более поздних работах. Им соответствует ряд исследовательских практик, иногда называемых функциональным методом, который постепенно развивается и совершенствуется по мере консолидации всего направления. Этому вопросу следует посвятить несколько замечаний.
Совокупность исследовательских практик возникает из оригинального опыта Малиновского. Она была в развернутом виде представлена во вступительной главе «Аргонавтов». Разработанная на материале небольших изолированных океанических сообществ[114], в то время еще в незначительной степени охваченных процессом изменения культуры, она в значительной степени является отражением местных отношений. Эти сообщества, как правило, не имеющие письменности, живущие по живой, неписаной традиции, с простыми технологиями, но далеко не всегда с простыми формами социальной организации, требуют адекватных себе исследовательских методов. Это примитивные культуры, для европейского ума чуждые и непонятные, руководствующиеся совершенно иными системами ценностей, которые исследователь должен изучать как чужой язык. Они требуют интенсивных комплексных исследований, которые должны начинаться с нуля. Здесь поначалу важно все, все может иметь существенное значение, и разобраться в этом этнограф может только тогда, когда приобретет собственный опыт полевых исследований.
Поэтому исследования так называемых примитивных обществ проходят несколько иначе, нежели социологические исследования в более развитых индустриальных обществах. Эти сообщества в общем известны социологу, что избавляет его от необходимости изучать язык, а также учиться целостному пониманию культуры. Его исследовательский инструментарий ориентирован на какую-то более узкую, фрагментарную задачу, и, кроме того, он может рассчитывать на богатую статистику. В то же время антрополог, проводящий исследования на экзотической территории, статистики не имеет, он вынужден полагаться прежде всего на собственные наблюдения. Эта ситуация требует определенной исследовательской стратегии, которая очень живо описана в «Аргонавтах». Этнограф должен отправиться в экспедицию, предполагающую длительное пребывание в исследуемом сообществе. Он живет среди исследуемой группы, в туземной деревне или рядом с ней, так, чтобы наблюдать повседневный ход жизни. Проходит некоторое время, и после общения на pidgin-English он уже знает язык туземцев, следовательно, работает без переводчика. Он также применяет все другие техники, прежде всего полевой опрос и количественные методы, причем, как правило, опирается на собранные им количественные данные (деревенские цензы, списки членов клана или местных групп и т. п.), а также все цифровые данные об экономике. Наконец, чего еще нет в «Аргонавтах» и что возьмут на вооружение позднейшие исследователи, он использует архивный материал, который часто можно найти на постколониальных территориях.
И хотя методы работы этнографа в полевых условиях, представленные в «Аргонавтах», со временем, по мере развития теории и функциональных техник, значительно расширились, углубились и были детально разработаны, эта книга и сейчас сохраняет свое значение и актуальность[115]. Она дала начало функциональному методу, который в истории мировой этнологии навсегда связан с именем Малиновского. Даже те, кто скептически относился к некоторым формулировкам Малиновского или его открытые противники – а таких у него было немало в разных частях света – не ставили под сомнение его полевые результаты. Он был выдающимся полевым исследователем, а методы, применявшиеся им, сделали революцию в мировой этнологии. Основы этого метода были заложены в «Аргонавтах», настоящей библии полевого исследователя, на которой выросло несколько поколений во многих странах.
Описание техники полевых исследований в «Аргонавтах» можно сравнить с многочисленными замечаниями и методологическими размышлениями, рассыпанными в обоих томах последнего большого труда Малиновского – «Coral Gardens and their Magic» (1935). Здесь картина более зрелая, отделанная в деталях, что было сделано с учетом африканского материала при соучастии членов семинара, на котором книга перед выходом в свет была основательно обсуждена. «Coral Gardens» – наверное, самое исчерпывающее, всестороннее описание тробрианского земледелия, представленное в широком культурном контексте. Богатая материальная документация, относящаяся к такой небольшой территории, где проводились полевые исследования, наверное, останется неповторимым научным экспериментом. Я сомневаюсь, чтобы когда-нибудь и кто-либо смог бы повторить столь первоклассное научное исследование. Методологическое значение книги бесспорно. Это неоценимый компендиум теории и метода полевых исследований примитивных сообществ, и усилия, которые необходимо затратить, чтобы разобраться в содержащихся в ней сведениях и методологических размышлениях, с лихвой окупаются.
Здесь содержатся богатые сведения, записанные со слов туземцев, о земледелии в провинции Киривина – Corpus Inscriptionum Agricuturae Quiriviniensis, создающие фон для развития этнографической теории туземного языка. Этому посвящен почти весь второй том. Перед нами разворачивается детальная картина полевой реконструкции. На примере одного из наиболее сложных явлений туземной жизни – системы землевладения – Малиновский показывает весь исследовательский путь этнографа, включая самые первые, еще ошибочные шаги, и получает постепенно пополняющуюся картину, вплоть до полного отображения социологических, экономических, правовых и даже религиозно-мифологических аспектов системы владения землей (т. 1, гл. XI и XII).
Здесь мы найдем примеры таблиц, в которых еще «сырые» факты, собранные в полевом исследовании, перечислены и сопоставлены так, что они, постепенно соединяясь, образуют согласованную общую картину, в которой каждый из них занимает свое место. Эти известные схемы Малиновского, где в соответствующих клетках помещались данные, собранные в поле, а в следующей за ними – способ их сопоставления или корреляции, выработанные на семинаре, стали важным вкладом социальной антропологии в методологию гуманитарных наук. Примеры этих схем в их первой, еще очень простой форме, читатель найдет уже в «Аргонавтах». Постепенно они становятся все сложнее, охватывают все больший круг аспектов культуры, таких как социальная организация, хозяйственная деятельность, правовые формы, религия и магия. Они так построены, что факты можно сопоставлять по вертикали и по горизонтали[116].
Надо еще сказать несколько слов об этой, столь характерной для рабочего стола функционалиста, материальной документации в виде карт и рисунков (например, карты деревень, рисунки интерьеров жилищ, схемы расположения огородов), диаграмм и генеалогий, хронологических таблиц, сезонных календарей, полных перечней подарков и услуг, описаний рыболовецких и охотничьих прав, типов распределения урожая, систематизации деятельности, например, связи земледельческих работ с магическими процедурами и др. Эта документация частично встроена в текст, но прежде всего она помещается в специальных сносках и примечаниях, обилие которых особенно характерно для этнографических исследований на основе функционального метода.
Особого внимания заслуживает сделанный автором перечень своих собственных ошибок и упущений, составленный ad usum[117] будущим полевым исследователям (Confessions of ignorance and failure, Coral Gardens. Vol. 1. Appendix II. P. 452–482). Эти признания, которые делались по мере того, как на семинаре выяснялись новые факты из опыта полевых исследований, особенно поучительны. Я приведу в качестве примера только некоторые из них. Полевой исследователь не должен скрывать пробелы в своих описаниях, в особенности если это касается существенных вопросов. Такие пробелы могут возникать из-за просмотра, и нельзя делать вывод о том, что данный факт вообще отсутствует в данной культуре. «Антрополог всегда обязан указать, искал ли он определенную информацию и не нашел ее, или же он вообще ее упустил» (p. 452). И дальше Малиновский ставит себе в упрек отсутствие оценки срока возделывания данной культуры на основании полевых опросов