После описания подготовительных действий автор нас переносит в деревню Синакета в южной части острова Бойова, откуда, после того как соберутся лодки и будут совершены необходимые обряды и магические процедуры, должна отправиться большая заморская экспедиция, увалаку.
Автор, который сам принимал участие в некоторых этапах таких путешествий, а также участвовал в отправке или прибытии флотилии в гости к чужим племенам, живо и красочно описывает отдельные этапы экспедиции кула, ее проторенные пути, традиционные места стоянок, наконец, прибытие в чужие края. Каждому из этапов сопутствуют магические процедуры, а также богатая мифологическая оправа. Плавание по чужим и далеким морям на столь утлых суденышках – это всегда предприятие рискованное, опасное, несмотря на знание правил навигации, метеорологические познания туземцев, их ориентацию в сезонных ветрах и морских течениях. С плаванием, как и с другими действиями кула, также связана развернутая система магии. Эта система должна обеспечить успешное плавание, безопасность в чужой стране, где каждый туземец ощущает физическую угрозу, как и угрозу чужой магии. Она должна помочь заполучить самые ценные ваигу’а, успешно обменять товары, обойти соперников и много другое. Материал, собранный в связи с магией кула, послужил Малиновскому основанием для оригинальной теории магии, контуры которой уже намечены в «Аргонавтах».
Нет необходимости множить примеры. Уже приведенных достаточно, чтобы показать, как построена книга. Прежде всего, как мы помним, автор дал нам общий очерк самого института кула, представив его как определенную, логически упорядоченную целостность, затем он постепенно расширяет эту конструкцию, привлекая все больше действий и предприятий кула: все экономические действия, связанные с обменом, ритуальные приемы и пиршества, публичные демонстрации, удовлетворяющие эстетическим потребностям аборигенов, но прежде всего развернутую и внушительную по масштабу магию и мифологию кула. Таким образом, действия, связанные с кула, пронизывают почти все сферы племенной жизни. Исследования функций института кула, то есть того, чем он является и какую роль играет в жизни племени, затрагивают всю тробрианскую культуру. Так еще в конкретных описаниях Малиновский уже реализует все постулаты функционального метода до того, как он был явно сформулирован и приобрел теоретическую форму.
Еще раз обратимся к конструкции книги и попробуем сформулировать проблему так, чтобы она была более понятной современному читателю. Исходным пунктом для нас будет превосходный, почти исчерпывающий материал, какой Малиновский приводит об этом небольшом, изолированном островном обществе, с примитивной технологией и относительно простыми формами социальной организации. Целостное описание социальной действительности становится возможным благодаря относительной простоте описываемого социума. Столь детальное описание культурной целостности было бы невозможно, если бы речь шла о высокоразвитых индустриальных обществах.
Возникает вопрос, возможно ли вообще такое целостное описание, и если да, то каким требованиям оно должно отвечать. Этот вопрос имеет огромное значение для методологии гуманитарных наук, а мы здесь попробуем ответить на него, опираясь на материал, содержащийся в «Аргонавтах».
По-видимому, такое описание должно содержать три основных элемента, которые также явно просматриваются в описании Малиновским тробрианской реальности. Оно должно включать элементы исторического метода, который отвечает на вопрос «почему?», «отчего это произошло?»; должно соответствовать методу точных наук, отвечая на вопрос «как?», «как это происходит?», то есть указывая механизм функционирования данного социального явления; наконец, оно должно содержать элементы гуманитарно-социологического анализа, чтобы отвечать на вопрос, столь важный для всех человеческих дел – «зачем это?». Как мы увидим, все эти три элемента сходятся в аналитическом описании, содержащемся в «Аргонавтах».
Нет сомнения, что основным является исторический метод, то есть тип анализа, относительно хорошо известный, имеющий свою богатую традицию в гуманитарном знании. Более того, я думаю, мы не будем далеки от истины, если скажем, что все методологические основания гуманитарных наук выросли из исторического метода и что для многих из нас до недавнего времени, да во многих случаях еще и теперь, он был единственным научным методом, применяемым в гуманитарном знании.
Надо подчеркнуть, что исторический метод был весьма умело адаптирован Малиновским к обществам, не имеющим письменности, то есть не имеющим никаких устойчивых источников и документов. В таких условиях исследователь сам создает свои источники на основе наблюдения человеческого поведения, а также записанных высказываний информаторов, о чем было сказано во Введении. Антропология поэтому по необходимости расширительно трактует старый принцип quod non est in scriptu non est in vita[137], который до недавнего времени был нерушимым каноном гуманитарного знания.
Но антрополог, который не располагает, как историк, письменными источниками, вынужден еще и по-другому применять исторический метод, а тем самым также и модифицировать его до некоторой степени. Так, антрополог, исследующий общества с примитивной культурой, не имеющие письменности, если он желает придерживаться принципа эмпиризма, должен ограничиться исследованием не слишком далекого прошлого, следы которого еще остались в человеческой деятельности, в наблюдаемой традиции, или в сохранившемся реликте материальной культуры. Он должен помнить, что живущие, как правило, в жарком климате общества вообще не сохраняют на своей территории следов своих простых технологий. В этих условиях антрополог должен быть особенно чуток к тому, что всякая отдаленная по времени, реконструированная история может с легкостью завести его в ловушку, стать историей без источников, пустой спекуляцией.
С другой стороны, некоторые ограничения связаны с самими полевыми исследованиями, где момент, когда исторический факт подгоняется под чью-либо идеологию, очень трудно определить. У полевого исследователя нет достаточных причин и оснований для того, чтобы утверждать, являются ли, например, собранные им генеалогии достоверными историческими документами, или же в них делаются определенные поправки и дополнения под углом зрения актуальных потребностей какой-то группы, которая пыталась бы таким образом обосновать, например, свои притязания на землю.
При всех этих оговорках исторический метод, применяемый к фактам, не слишком отдаленным по времени, соблюдающий все строгие правила исторического эмпиризма, остается и впредь основным инструментом каждого полевого исследователя и весьма существенным элементом описания всякой социальной действительности. Он дает объяснение в категориях причинности, устанавливает причинно-следственную связь, когда функцию можно определить как следствие ранее существовавшего состояния.
Исторический метод, однако, – не единственный исследовательский инструмент, каким пользуется антрополог при полевых исследованиях, и не является исключительным способом описания социальной действительности. Исторический метод в системе Малиновского очень удачно сопряжен с методами точных и естественных наук. Важным для профессии этнографа следствием этого сочетания является использование при описаниях социальной жизни систематических, продолжительных и всесторонне контролируемых наблюдений, то есть метода, используемого естествоиспытателем в лабораторных экспериментах. Применение этих методов придает социальной антропологии характер теоретической науки, и на них основана теоретическая конструкция научного описания социальной действительности. Как уже было сказано, благодаря этому методу возможны общие утверждения, устанавливаются социальные закономерности, позволяющие предвидеть будущее, хотя не в такой степени, как, например, в физических науках. Поэтому социальные законы, хотя они выводятся так же, как законы точных наук, будут иметь несколько иной характер. Они по необходимости контекстуальны и не всегда могут быть выражены в количественных категориях.
Понятие функции в этом случае аналогично математической функции f(x), поскольку здесь необходима определенная адаптация к особенным социальным условиям. Не входя в подробности, напомним, что такие адаптации впервые совершил Дюркгейм, который определил функцию в социальных науках как вклад некоторого элемента (то есть некоторых действий) в полную систему таких же действий, в которую входит этот элемент. Другими словами, у Дюркгейма функция содержится в целостной системе, которая существует как таковая благодаря совместному действию всех входящих в ее состав элементов[138]. Акцент у Дюркгейма поэтому ставится на структурные аспекты, тогда как Малиновский, в особенности в своих более поздних работах, придает понятию функции значение более динамическое и вместе с тем оперативное. Его существенный смысл он видит в связывании между собой отдельных элементов или аспектов культуры в определенную последовательную и значимую для данной действительности схему взаимозависимости. В этой системе поэтому важны не столько законы исторической причинности, сколько законы корреляции, которые в описаниях социальной жизни всегда исторически обусловлены, имеют значение только в рамках данной группы. В социальных описаниях законы корреляции не всегда можно сформулировать в количественных категориях, но в очень многих случаях могут быть выражены только качественно.
Сочетание исторического метода с методами точных наук не обеспечивает, однако, исчерпывающего описания социальной действительности. Здесь имеет место также третий момент, который играет принципиальную роль в системе Малиновского. Все человеческие действия имеют телеологический аспект, целенаправленность, они совершаются ради удовлетворения человеческих потребностей. Поэтому всякое научное описание социальной действительности должно также учитывать и этот момент, дать ответ на вопрос «для чего все это существует или действует?». Для системы Малиновского характерно установление определенной иерархии потребностей, а также культурного аппарата, служащего их удовлетворению. В ее основании лежит удовлетворение фундаментальных биологических потребностей, которые постепенно становятся все более дифференцированными, далекими от биологии, все более производными.