В течение одного-двух дней пребывания жителей Синакета в Каватариа там идет оживленная торговля. Туземцы Кубома всегда хотят покупать ямс, поскольку они живут в неплодородном районе и больше занимаются ремесленным производством, чем земледелием. Еще с большей охотой они приобретали бы кокосовые орехи и бетель, которых у них очень мало. Кроме того, они желают в обмен за свои изделия получить изготовленные на Синакета и Вакута диски из красных раковин и перстни из черепахового панциря. За предметы большой ценности жители Синакета готовы заплатить большими глиняными горшками, которые они получают прямо с островов Амфлетт: ведь они получают разнообразные товары в зависимости от того, с какими именно деревнями они совершают обмен. Из Бвойталу они получают прекрасно исполненные и украшенные деревянные блюда разных размеров, глубины и отделки, выполненные из твердой или мягкой древесины; из Бвайтелу, Вабутума и Будувайлака – браслеты из переплетенных волокон папоротника и деревянные гребни; из Будувайлака, Йалака и Кадуквайкела – горшки для извести разных размеров и качества. Из деревень Тилатаула (северо-западный район Кубома) в прежние времена привозились полированные лезвия топориков.
Я не буду входить в технические детали этого обмена и не стану приводить существующего примерного прейскуранта. Нам нужно проследить путь полученных по обмену товаров, следуя дальше на Добу, где мы увидим, как и на каких условиях они опять меняют хозяев. Это позволит нам сравнить цены и тем самым оценить природу сделок в целом. А потому будет лучше отложить рассказ о деталях на потом.
IV
Однако здесь нам представляется необходимым сделать еще одно отступление от непосредственного рассказа о кула и дать очерк различных форм торговли и обмена в том виде, в каком мы их видим на Тробрианах. Ведь главной темой этой книги является кула, то есть форма обмена, и потому я изменил бы главному принципу моего метода, если бы я дал описание только форме обмена, вырванной из ее глубинного контекста, то есть если бы я рассказал о кула, не дав хотя бы общего очерка форм киривинских платежей, даров и обмена.
В главе II, говоря о некоторых чертах тробрианской племенной жизни, я подверг критике расхожие взгляды на экономику первобытного человека. Сторонники этих воззрений рисуют его существом ленивым, независимым и беспечным, хотя в то же время руководимым исключительно строго рациональными и утилитарными мотивами и ведущим себя логично и последовательно. Во втором разделе этой главы я опять вернулся к этой теме, указав на другие ложные положения этой концепции, показав, что неверно считать, будто дикарь способен только к очень простым, неорганизованным и несистематическим формам работы. Другой ошибкой, более или менее явно выражаемой во всех работах о первобытной экономике, является мнение, будто туземцы обладают лишь рудиментарными формами торговли и обмена и что эти формы не играют существенной роли в племенной жизни и осуществляются только спорадически, редко под давлением необходимости.
Идет ли речь о широко распространенной ложной концепции первобытного «золотого века», для которого прежде всего характерно отсутствие какого бы то ни было различия между «мое» и «твое»; идет ли речь о более изощренной концепции, согласно которой существовали этапы индивидуального поиска пропитания и обособленного домашнего хозяйства; или же если мы примем во внимание те многочисленные теории, которые в первобытной экономике не видят ничего, кроме простого поиска еды для существования – ни в одной из этих концепций мы не найдем даже и намека на то реальное положение вещей, которое мы встречаем на Тробрианах, – то есть на то, что вся племенная жизнь пронизана постоянным процессом отдавания и получения и что всякая церемония, всякий правовой и установленный обычаем акт сопровождается материальным даром и ответным даром и что богатство, отдаваемое и принимаемое, является одним из основных инструментов социальной организации, власти вождя и связей родства и свойства[54].
Эти взгляды на первобытную торговлю, – преобладающие, хотя и ошибочные, – кажутся, несомненно, довольно последовательными, то есть при наличии некоторых предпосылок. Теперь эти предпосылки кажутся правдоподобными, хотя и являются ложными, так что было бы неплохо внимательнее их рассмотреть, с тем чтобы иметь возможность отбросить их раз и навсегда. Они основаны на особой разновидности рассуждения, то есть: если в условиях тропиков существует такое обилие всякого рода благ, то зачем хлопотать об обмене этими благами? Зачем, далее, приписывать им какую-либо стоимость? Существует ли какой-либо повод стремиться к богатству там, где каждый без больших усилий может получить столько, сколько захочет? Существуют ли вообще основания для системы ценностей, если они являются результатом как дефицита, так и полезности, если речь идет о таком обществе, где полезные вещи имеются в изобилии? Но, с другой стороны, в тех диких обществах, где так мало предметов жизненной необходимости, очевидно, нет возможности их накапливать и тем самым создавать богатство.
И опять-таки если в диких сообществах, щедро или скудно обеспеченных природой, каждый имеет в равной степени свободный доступ ко всем необходимым для жизни благам, то существует ли при этом какая-либо потребность обменивать их? Для чего дарить полную корзину плодов или овощей, если каждый имеет практически такое же их количество и средства для их добычи? Зачем делать из этого подарок, если он не может быть возвращен иначе, как в той же самой форме[55]?
В основании этого ложного рассуждения лежат две ошибочные предпосылки. Первая состоит в том, что отношение дикаря к материальным благам является чисто рациональным и что, следовательно, в его условиях нет оснований для возникновения понятия богатства или стоимости. Вторая ошибочная предпосылка заключается в том, что нет необходимости в обмене в том случае, если каждый, при определенном трудолюбии и умении, может произвести все, что представляет какую-либо ценность по своему качеству или количеству.
Что касается первого утверждения, то оно неверно ни в отношении того, что может быть названо первичным богатством (то есть пищи), ни в отношении предметов роскоши, которые, безусловно, имеются в тробрианском обществе. Что касается провизии, то аборигены не рассматривают ее просто как пропитание и не считают ее ценной просто потому, что она полезна. Они накапливают провизию не столько потому, что знают, что ямс можно сохранить и употребить в будущем, сколько потому, что им нравится выставлять напоказ свое имущество в виде продуктов питания. Хранилища ямса строятся у них таким образом, чтобы можно было оценить количество продуктов, чему способствуют широкие щели между балками (см. снимки XXXII и XXXIII). Ямс укладывается так, чтобы лучшие его клубни лежали с внешней стороны и были хорошо видны. Специальные сорта ямса, вырастающие до двух метров в длину и весящие по несколько килограммов каждый клубень, оправляются в дерево, украшаются рисунками и вывешиваются на внешней стороне хранилища. То, что право демонстрировать продукты ценится так высоко, можно определить по тому факту, что в деревнях, где проживают вожди высокого ранга, хранилища обычных членов племени должны заслоняться пальмовыми листьями для того, чтобы не конкурировать с хранилищами знати.
Все это свидетельствует о том, что накопление провизии является результатом не только хозяйственной предусмотрительности: нет, оно подстегивается еще желанием показывать ее и повышать свой социальный престиж через владение богатством.
Говоря об идеях, лежащих в основе обычая накопления продуктов на Тробрианах, я имею в виду нынешнюю, действительно существующую психологию туземцев, и я должен настойчиво подчеркнуть, что не предлагаю здесь никаких гипотез относительно «происхождения» или «истории» обычаев и их психологии, оставляя это теоретическим и сравнительным исследованиям.
Другим институтом, проливающим свет на туземные представления о сохранении продуктов, является магия под названием виламалиа, совершаемая после уборки урожая над собранными плодами и во время одной или двух других стадий земледельческих работ. Эта магия должна обеспечить долгую сохранность провизии. Прежде чем наполнить хранилище ямсом, чародей кладет на пол особого рода тяжелый камень и произносит длинное магическое заклинание. Вечером того же дня, после того, как хранилища уже заполнены, он опрыскивает их заколдованным корнем имбиря и совершает обряд над всеми ведущими к деревне дорогами и над центральной площадью. Все это приведет к обилию пищи в этой деревне и будет способствовать длительному хранению продуктов. Но, что здесь для нас важно понять, что эта магия, по представлениям туземцев, должна воздействовать не на пищу, но на жителей деревни. Она приводит к уменьшению аппетита людей и склоняет их, как это представляют туземцы, к употреблению диких плодов с кустарников, плодов манго и хлебного дерева, растущих в деревенской роще, и сдерживает их от поедания ямса (или, по крайней мере, вынуждает их есть в очень малом количестве). Они будут хвастаться тем, что если эта магия совершена хорошо, то половина ямса сгниет в хранилищах и его нужно будет выбросить на вава, мусорные кучи на задворках домов, чтобы очистить место для нового урожая. Здесь мы опять встречаемся с типичным мнением о том, что главной целью собирания продуктов является их выставление напоказ в хранилищах ямса, где он лежит до тех пор, пока не сгниет, чтобы потом быть замещенным новой «выставкой».
Наполнение хранилищ включает в себя двукратный показ продуктов и ряд иных церемониальных действий. Первый показ клубней происходит в огородах сразу же после их выкапывания. Для этого воздвигается шалаш из жердей, крыша которого покрывается толстым слоем побегов таиту. В таких шалашах на земле колышками обозначается круг, и в него бережно, в виде конусообразной кучи, складывается