толи’увалаку, который предварительно получил в виде их вклада в распределение пищи особые подарки как от своих родственников, так и от родственников жены. Если же мы попытаемся обрисовать все разновидности даров и приношений, связанных с таким распределением провизии, то мы убедимся, что их переплетение составляет такую запутанную сеть, что даже то подробное описание, которое было приведено в предыдущей главе, не дает полного представления об этом.
После того как помощники вождя приготовили груды провизии, они их обходят, проверяя правильность распределения; кое-что из пищи они перекладывают туда-сюда и запоминают, кому какую кучу следует дать. Часто при последнем обходе толи’увалаку проверяет эти груды сам, а потом возвращается на свое прежнее место. Теперь наступает кульминационный момент раздачи. Один из прислужников вождя (это всегда человек низшего ранга), сопровождаемый помощниками вождя, проходит вдоль ряда куч и около каждой из них очень низким голосом выкрикивает:
«О, Сийагана, твоя куча здесь, о, Сийагана, о!» У следующей груды он называет имя другой лодки: «О, Гумавора, твоя куча здесь, о, Гумавора, о!»
Это он проделывает над всеми кучами, предназначая каждую из них одной из лодок. После окончания этой церемонии от каждой лодки приходит мальчик и забирает содержимое кучи. Все это приносится к своему костру, где мясо дожаривается, а ямс, сахарный тростник и бетель распределяются между всеми членами экипажа, которые теперь усаживаются и едят – каждая группа сама по себе. Мы видим, что, хотя толи’увалаку и отвечает за пир и принимает за это от туземцев почет, его активное участие в самой процедуре невелико и скорее номинально, нежели реально. В этих случаях его, пожалуй, было бы неправильно называть «организатором церемоний», хотя в других случаях он, как мы еще увидим, выполняет эту роль. И, тем не менее, для туземцев он является центром процедуры. Всю работу выполняют его люди, а в некоторых случаях к нему обращаются с просьбой разрешить некоторые вопросы этикета.
После еды туземцы отдыхают, жуют бетель и курят табак, поглядывая на воду в направлении заходящего солнца (сейчас, вероятно, уже поздний вечер) – туда, где над пришвартованными лодками, которые качаются и плещутся на мелководье, стелются неясные силуэты гор. Это далекие Койа, высокие холмы на островах д’Антркасто и Амфлетт, к которым более старшие аборигены уже не раз плавали и о которых более молодые так много раз слышали в мифах, рассказах и магических заклинаниях. В разговорах в таких случаях будет преобладать тема кула, а имена далеких партнеров и личные имена особо ценных ваигу’а будут перемежать разговор и делать его чересчур темным для непосвященных в технические подробности и исторические традиции кула. Воспоминания о том, как некое большое ожерелье из спондилуса пару лет назад побывало в Синакета, как такой-то и такой-то передал его такому-то и такому-то в Киривина, который опять дал его одному из своих партнеров в Китава (при этом, понятное дело, упоминаются все личные имена) и как оно пришло оттуда на остров Вудларк, где его следы потерялись; такого рода воспоминания приведут к предположениям о том, где это ожерелье может быть сейчас и есть ли шанс встретить его на Добу. Вспоминаются знаменитые обмены, споры по поводу обид в ходе кула, случаи, когда человек был убит магией из-за чрезмерного успеха в кула. Все эти случаи рассказываются один за другим и выслушиваются с никогда не ослабевающим интересом. Мужчины помоложе развлекают себя менее серьезными, пожалуй, спорами об опасностях, ожидающих их на море, о лютости колдуний и о страшных существах на Койа, тогда как многих молодых тробрианцев предостерегут теперь, рассказав о неуживчивости женщин добу и о свирепости мужчин этого народа.
С наступлением ночи на берегу разжигают несколько небольших костров. Над каждым из отходящих ко сну помещается плотная циновка из пандануса, согнутая посредине так, что она образует небольшую крышу, и весь экипаж идет на ночлег.
III
На следующее утро, если ветер благоприятен (или, по крайней мере, есть надежда, что он будет таковым), туземцы поднимаются спозаранку и принимаются лихорадочно работать. Некоторые из них устанавливают мачты и оснастку на лодках, делая это гораздо тщательнее и аккуратнее, чем когда это делалось предыдущим утром: ведь им предстоит целый день плавания и, может быть, при сильном ветре и в опасных условиях. Когда все уже сделано, когда уже подняты паруса и когда разные канаты приведены в порядок, все члены команды занимают свои места, и каждая лодка в нескольких ярдах от берега ждет своего толивага (капитана лодки). Он остается на берегу, чтобы совершить один из нескольких магических обрядов, которые на этом этапе плавания прерывает чисто обыденный ход событий. Все эти магические действия совершаются над лодками, чтобы сделать их быстрыми, мореходными и надежными. Первый обряд состоит в том, что толивага заколдовывает несколько листьев, сидя над ними на берегу на корточках и произнося магическую формулу. Ее слова указывают на то, что это магия скорости, и это туземцы признают сами.
Заклинание Кадумийала
В начале этого заклинания взывают к летающей рыбе и к прыгающей морской рыбе. После этого толивага упрашивает свою лодку взлететь с кормы и с носа. Потом, в длинной тапвана он повторяет слово, означающее магическое придание скорости, вместе с названиями разных частей лодки. Последняя часть звучит так: «Лодка летит, лодка летит утром, лодка летит на восходе, лодка летит как летающая ведьма», что завершается звукоподражательными словами: «Саудиди, татата, нумса», которые представляют хлопанье лент пандануса на ветру, или, как говорят другие, те звуки, которые издают летающие ведьмы, когда они носятся в воздухе в бурную ночь.
Произнеся это заклинание над листьями, толивага передает их одному из усагелу (членов команды), который, обходя вокруг вага, натирает ими сначала добвана – «голову» лодки, затем среднюю часть ее корпуса и, наконец, ее у’ула (основание). Обходя лодку кругом со стороны балансира, он снова натирает ей «голову». Здесь стоит напомнить, что, в понимании туземцев, нос лодки и ее корма в отношении плавания взаимозаменимы, поскольку лодка должна всегда плыть так, чтобы ветер дул со стороны балансира, а это заставляет часто менять местами корму и нос. Но, стоя на лодке так, что стабилизатор находится слева, а корпус лодки справа, туземец назовет конец лодки перед ним – «головой» (добвана), а тот, который сзади, – ее основой (у’ула).
После завершения всех этих действий толивага входит в лодку, поднимают парус, и лодка начинает плыть вперед. Теперь к оснастке и мачте привязывают две или три ленты из листьев пандануса, которые предварительно толивага заколдовал еще в деревне. Заклинание, которое произносилось над ними, звучит так:
Заклинание Бисила
«Бора’и, Бора’и (мифическое имя), Бора’и летит, оно полетит; Бора’и, Бора’и встает, оно встает. Вместе с Бора’и сидидиди. Прорвись сквозь переправу в Кадимвату, пронзи мыс Саламва. Иди и прикрепи ленты из пандануса в Саламва, иди и поднимись на склон Лома».
«Подними корпус моей лодки; ее корпус – как порхающая паутинка, ее корпус как сухой лист банана, ее корпус как пух».
В сознании туземцев существует определенная ассоциация между лентами из листьев пандануса, которыми они обычно украшают мачту, снасти и парус, и скоростью лодки. Декоративный эффект полос – белых, сверкающих, желтых – действительно великолепен, когда лодка мчится так быстро, что они трепещут на ветру. Подобно маленьким флажкам из какой-то жесткой золотистой ткани, они облекают парус и снасти светом, колоритом и движением.
Ленты из листьев пандануса, в особенности их трепетание, являются характерной чертой тробрианской культуры (см. снимок XXIX). В некоторых танцах туземцы используют длинные беленые ленты пандануса, которые мужчины держат в обеих руках и развевают их во время танца. Только блистательные танцоры делают это правильно, что считается одним из главных их достижений. Во многих торжественных случаях бисила (ленты пандануса) привязываются к жердям, на домах для украшения. Они вплетаются в ожерелья и пояса как личные украшения. Когда ваигу’а (драгоценности) готовят к обмену кула, их украшают полосками бисила. В кула вождь посылает какому-либо далекому партнеру ленту бисила, над которой было прочитано специальное заклинание, что должно вызвать у партнера желание подарить драгоценности тому, кто эти ленты послал. Как мы уже видели, широкая лента бисила привязывается к лодке толи’увалаку в качестве его почетного знамени. Считается, что лентами из листьев пандануса летающие колдуньи пользуются для того, чтобы обрести скорость и невесомость во время их ночных полетов.
После того как магические ленты пандануса были привязаны к оснастке помимо немагических, чисто орнаментальных лент, толивага садится на бечеву вева – шкот, с помощью которого парус растягивают для приема ветра и, двигая им туда-сюда, читает заклинание.
Заклинание Кайикуна Вева
Два глагола, означающих магическое воздействие, повторяются несколько раз с префиксом бо-, что подразумевает понятия «ритуального», «сакрального» или «табуированного»[63]. Потом толивага говорит: «Я магически подействую на мою лодку – на ее среднюю часть, я подействую на ее корпус. Я возьму мой бутиа (венок из цветов) из сладко пахнущих цветов и возложу его на голову моей лодки».
Потом он произносит длинную серединную строфу, в которой все части лодки называются следующими друг за другом двумя глаголами: «увенчать лодку ритуально» и «ритуально покрасить ее красным». Приставка бо– перед глаголами переведена здесь как «ритуально».
Заклинание завершается заключением, похожим на концовки многих других формул магии лодки:
«Моя лодка, ты как воздушный вихрь, как исчезающая тень. Исчезни в дали, стань как туман, вперед!»
Таковы три обычных обряда, совершаемых ради быстроты лодки в начале путешествия. Если же, несмотря на это, лодка останется медленной, то совершается еще и вспомогательный обряд: кусочек сухого бананового листа кладется между обшивкой лодки и одной из внутренних реберных палок и над ним произносится заклинание. Потом листом банана ударяют по обоим концам лодки. Если же лодка и после этого остается слишком неповоротливой и отстает от других, то на циновку кладется кусочек кулейа (приготовленного и несвежего ямса), и толивага заколдовывает его заклинанием, которое переносит неповоротливость лодки на ямс. Это заклинание – то же самое, которое мы уже встречали, когда рассказывали о туземцах, тянущих в деревню тяжелую деревянную колоду. Тогда ее ударяли пучком травы, сопровождая это чтением заклинания, а затем пучок выбрасывали[64]. В данном случае кусочек ямса, вобравший в себя тяжесть лодки, выбрасывается за борт. Однако иногда даже и это не помогает. Тогда толивага сам садится на платформе рядом с рулевым и произносит заклинание над скорлупой кокосового ореха, которую затем выбрасывает в воду. Этот ритуал, называемый бисибода патиле, относится к черной магии (булубвалата) и имеет целью заставить другие лодки плыть сзади. Если и это не помогает, туземцы заключают, что некоторые из тех табу, которые относятся к лодке, должны быть нарушены, а толивага тогда имеет основания сомневаться в поведении своей жены или жен.