Я несколько опередил ход некоторых событий последовательного рассказа о крушении лодки для того, чтобы привести сначала две предыдущие магические формулы, чтобы потом не прерывать ими рассказ нашего толивага, к которому мы теперь возвращаемся. Мы оставили его в тот момент, когда, произнеся первые две формулы кайга’у над имбирем и горшочком с известью, он садится в лодку, держа обе эти вещи в руке, и кладет рядом с собой несколько камней бинабина. С этого момента его рассказ становится более драматическим. Он описывает приближающийся шторм:
Рассказ о крушении лодки и спасении экипажа
«Лодка плывет быстро; ветер поднимается; накатываются большие волны; ветер гудит ду-ду-ду-ду… Паруса трепещут, ламина (балансир) поднимается высоко. Все усагелу приседают на ламина. Я произношу магическое заклинание, чтобы успокоить ветер. Большое заклинание Сим-сим. Они знают все о йавата (северо-западный ветер муссон). Они живут в глазу йавата. Ветер не ослабевает даже и слегка. Он гудит, он все усиливается, он громко гудит ду-ду-ду-ду. Все усагелу напуганы. Мулукуауси пронзительно кричат у-э, у-э, у-э, у; в ветре слышны их голоса. Они воют и летят вместе с ветром. Вева (бечева) вырывается из рук токабинавева. Парус свободно трепещет на ветру; ветер его срывает. Он летит далеко в море, он падает в воду. Волны заливают лодку. Я встаю. Я беру камни бинабина и произношу над ними кайга’у – гийотанава, заклинание Преисподней. Короткое заклинание, очень сильное заклинание. Я бросаю камни в глубину. Они толкают вниз акул, винейлида; они закрывают Зияющую Глубину. Рыба не может нас увидеть. Я встаю, я беру мой горшочек с известью, я разбиваю его. Известь я бросаю на ветер. Она окутывает нас туманом. Такой туман, что никто не может нас увидеть. Мулукуауси теряют нас из виду. Мы слышим, как они кричат рядом. Они кричат у-э, у-э, у-э, у-э. Акулы, бонубону, сока не видят нас; вода стала мутной. Лодка затоплена, в ней вода. Она плывет тяжело, волны заливают нас. Мы ломаем ватотува (палки, соединяющие поплавок с помостом). Ламина (поплавок балансира) разбит, мы прыгаем с лодки, мы хватаемся за ламина. На ламина мы плывем. Я произношу великое заклинание Кайтариа; подплывает большая рыба иравийака. Она поднимает нас. Она берет ламина на свой хребет и несет нас. Мы плывем, мы плывем, мы плывем.
Мы приближаемся к берегу; иравийака доставила нас сюда, иравийака высаживает нас на мель. Я беру толстый шест, я поднимаю его, я произношу заклинание. Иравийака возвращается в глубокое море.
Мы все находимся на дайага (прибрежном рифе). Мы стоим в воде. Вода холодная, мы все трясемся от холода. Мы не выходим на берег. Мы боимся мулукуауси. Они устремляются за нами на берег. Они ждут нас на берегу. Я беру дакуна (кусок кораллового камня), произношу над ним заклинание. Я бросаю камень на берег; раздается громкий стук; это хорошо; мулукуауси там нет. Мы идем на берег. Я бросаю камень еще раз, мы ничего не слышим; мулукуауси на берегу; они хватают его; мы ничего не слышим. Мы остаемся на дайага. Я беру немного леййа (имбиря). Я выплевываю его на берег. Я бросаю другой камень. Мулукуауси его не видят. Он падает на землю, мы это слышим. Мы выходим на берег; мы садимся на песок в ряд. Мы сидим в одном ряду, один рядом с другим так же, как и на ламина (в том же порядке, в каком они плыли на ламина). Я совершаю колдовство над гребнем; все усагелу чешут им свои волосы, они очень долго чешут их. Они очень озябли; мы не разжигаем огонь. Вначале я навожу порядок на берегу; я беру кусок леййа, я выплевываю его на берег. Когда леййа кончается, я беру несколько листьев касита (на берегу их всегда много). Я кладу их на берег; я кладу на них камень, произнося заклинание – потом мы разжигаем огонь. Все сидят вокруг и греются у огня. Днем мы не идем в деревню; мулукуауси полетели бы за нами. Мы идем туда, когда стемнело. Так же, как на ламина, мы идем в том же порядке, один за другим. Я иду последним; я произношу заклинание над растением либу. Я стираю наши следы. Я кладу либу на нашем пути; вместе с либу я кладу сорняки. Я затираю тропинки. Я заколдовываю паука, чтобы он сплел паутину. Я заколдовываю дикую курицу, чтобы она перевернула землю. Мы идем в деревню. Мы входим в деревню, мы проходим через главную площадь. Нас никто не видит; мы в тумане, мы невидимы. Мы входим в дом моего вейола (родственника по материнской линии); он дает немного заколдованного леййа; он плюет (магически) на всех нас. Мулукуауси чуют нас; они чуют соленую воду на нашей коже. Они подходят к дому, дом трясется. Большой ветер трясет дом, мы слышим большой шум перед домом. Владелец дома заколдовывает леййа и плюет на нас; они не могут видеть нас. В доме загорается большой огонь. Большое количество дыма наполняет дом. Леййа и дым ослепляют их. Пять дней мы сидим в дыму; наша кожа пахнет дымом, наши волосы пахнут дымом; мулукуауси не могут учуять нас. Потом я заколдовываю немного воды и кокосовый орех; усагелу моются и умащиваются. Они покидают дом, они садятся на каукведа (место перед домом). Хозяин дома выгоняет их: «Идите, идите к своим женам». Мы все идем, возвращаемся в наши дома».
Я воспроизвел здесь туземное повествование в том виде, в каком я часто его слышал с характерным оживлением: оно рассказывалось короткими, отрывистыми фразами, насыщенными звукоподражаниями, причем одни черты при этом преувеличивались, а другие опускались. Повествователь с монотонной настойчивостью всегда будет вновь и вновь превозносить совершенство своей магии и твердить о ярости стихий в критические моменты. Он будет отклоняться от рассказа, чтобы коснуться близких тем, забегать вперед, опуская некоторые этапы, возвращаться назад и так далее, так что в целом этот рассказ может показаться белому слушателю бессвязным и непонятным, хотя туземная аудитория прекрасно следит за его перипетиями. Ведь следует помнить, что, когда повествователь рассказывает такого рода историю, ее события известны его слушателям, которые, вырастая, свыкались с их не слишком богатым племенным фольклором. Наш толивага, рассказывая эту историю еще раз на песчаной отмели Йаким, особенно подробно останавливается на тех моментах, где он мог бы похвалиться своим кайга’у, описать ярость шторма и выступить свидетелем традиционно признанного эффекта магии.
Этнографу необходимо выслушать такого рода рассказ несколько раз, чтобы иметь возможность составить о нем сколько-нибудь ясное представление. Потом, благодаря непосредственному наблюдению, он сможет успешно расположить факты в правильной последовательности. Спрашивая информаторов о подробностях ритуала и магии, он получит потом возможность получить толкования и комментарии. Таким образом ему удастся реконструировать весь рассказ, расположив в правильном порядке все его фрагменты с сохранением всей их спонтанной свежести. Именно это я и сделал в моем повествовании о крушении лодки[71].
Теперь нужно в нескольких словах прокомментировать текст вышеприведенного повествования. В нем упоминается несколько магических обрядов, помимо тех, которые уже были описаны раньше с их заклинаниями. Следовало бы более детально рассказать о заклинаниях последовательных магических действий. Их около одиннадцати. Первым является ритуальное обращение к рыбе, помогающей потерпевшим крушение мореплавателям. Этому обряду соответствует заклинание кайтариа: это важная магическая формула, знать которую, как предполагается, должен каждый толивага. Возникает вопрос о том, совершался ли когда-либо этот обряд в действительности? Некоторые из действий, предпринимаемых потерпевшими крушение (такие как отламывание поплавка в тот момент, когда покидают лодку), вполне рациональны. Было бы опасно плыть в большой и громоздкой лодке, которую волны могли бы постоянно кружить на одном месте, а если бы она разбилась на куски, то могла бы покалечить команду. Именно это, вероятно, и является эмпирической основой веры в то, что некоторые части лодки «съедают» потерпевших крушение. А вот округлая, симметричная колода ламина будет служить прекрасным «спасательным кругом». И если потерпевшие крушение спасутся, то, вероятно, будут утверждать и, без сомнения, верить в то, что на их зов приплыла рыба и так или иначе помогла им спастись.
Гораздо труднее представить, какой именно элемент такого рода опыта мог дать начало мифу о том, что туземцы, высадившись на берегу, заколдованной палочкой магически поднимают рыбу с мелководья. Это и впрямь выглядит совершенно фантастическим, и мой главный информатор, Молилаква из Обураку, от которого я услышал заклинание кайтариа, не знал заклинания палки, и потому должен был бы предоставить чудесную рыбу иравийака ее собственной судьбе на мелководье. Я также не слышал, чтобы кто-нибудь утверждал, что он знает это заклинание. Формула, произнесенная над камнем, который должен быть брошен на берег, была тоже неизвестна в кругу моих информаторов. Очевидно, во всех такого рода случаях, когда знание человека, применяющего какую-либо систему магии, обнаруживает пробелы, обычно он совершает обряд без заклинания или произносит какое-то другое наиболее подходящее заклинание из этой же системы. Так при бросании камня, когда нужно удостовериться, поджидают ли их мулукуауси, можно произнести над камнем заклинание гийорокайва – заклинание мулукуауси. Над гребешками, равно как и над травами, на берегу произносится, если верить моим информаторам, заклинание гийрокайва, но, вероятно, оно отличается от того заклинания, которое произносилось над корнем имбиря. Молилаква, например, знает два заклинания гийорокайва, причем оба они годятся для того, чтобы произносить их, соответственно, над имбирем и над берегом. Потом идет другое заклинание, которое должно произноситься над растением либу и быть адресованным дикой курице. Молилаква сказал мне, что это же заклинание можно произносить в трех случаях, но ни он, ни кто-либо другой среди информаторов не мог дать мне это заклинание. Магические действия, совершаемые в деревне в то время, когда потерпевшие крушение остаются в задымленной хижине, все должны сопровождаться заклинаниями леййа (имбиря).
Один случай из вышеприведенного рассказа мог бы поразить читателя, показавшись противоречащим общей теории веры в мулукуауси. Состоит он в том, что рассказчик утверждает, будто экипаж на берегу должен ожидать наступления ночи – только тогда ему можно будет войти в деревню. Общее поверие, выраженное как во всех легендах о мулукуауси, как и в табу кайга’у, состоит в том, что ведьмы действительно опасны лишь ночью, когда они могут лучше видеть и слышать. Такие противоречия, как я уже говорил, встречаются в туземных поверьях довольно часто, и в этом, кстати сказать, дикари не отличаются от нас. Мой информатор, от которого я услышал эту версию, просто сказал, что наступления ночи надо ждать потому, что таково правило и обычай. В другом же рассказе мне было поведано, что экипаж должен отправляться в деревню сразу же после совершения нескольких обрядов на берегу, независимо от того, происходит ли это ночью или днем.
В связи с этим рассказом также возникает главный вопрос относительно повествования. На него мы уже намекали, и заключается он в том, в какой степени он отражает обычное поведение во время кораблекрушения, а в какой степени он является разновидностью стандартизованного мифа? Нет сомнения в том, что кораблекрушение в этих морях, окруженных во многих частях островами, скорее всего не завершится спасением экипажа. Это опять-таки приводит к возникновению таких объяснений, которые содержатся в нашем рассказе. Разумеется, я пытался запечатлеть все действительные случаи кораблекрушений, сохранившиеся в памяти туземцев. Примерно два поколения назад один из вождей Омаракана по имени Нумакала погиб в море, и вместе с ним погибла и вся его команда. Лодка из другой восточной тробрианской деревни, Тилакайва, была отнесена ветром далеко на север, выброшена на берег в Кокопава, откуда она вернулась назад со всей командой, как только ветер переменился на северо-западный. Хотя эта лодка в действительности не потерпела крушения, однако люди верят, что своим спасением она обязана магии кайга’у и рыбе иравийака. В ответ на некоторые мои придирки один из очень умных моих информаторов сказал так: «Если бы эта лодка разбилась, они все равно бы спаслись».
Экипаж из Муйува (остров Вудларк) спасся на побережье Бойова. На юге острова вспоминают несколько случаев, когда экипажи разбитых лодок находили спасение на островах д’Антркасто или Амфлетт. Однажды весь экипаж выбрался на берег во враждебном районе на острове Фергюссон и был съеден каннибалами; спасся только один человек, который бежал вдоль берега по направлению к юго-востоку, к Добу. Таким образом, за верой в спасающую силу магии стоит и некая историческая очевидность, а смесь фантастических и действительных элементов делает наш рассказ хорошим образчиком того, что можно было бы назвать стандартизованным или универсализированным мифом, то есть таким мифом, который относится не только к историческому событию, но к целому типу универсально происходящих событий.