Мы снова должны прервать наш рассказ – на этот раз для того, чтобы попытаться описать отношение аборигенов к мифологическому аспекту кула. Именно прибегая к такому описанию, мы постоянно пытались представить читателю картину мира такой, как она отражена в сознании туземцев. Частые ссылки на окружение давались не только для того, чтобы оживить повествование или же дать возможность читателю зримо представить тот фон, на котором разворачиваются местные обычаи. Я пытался показать, каким представляется туземцам место, где они живут, пытался описать их впечатления и чувства в таком виде, в каком мне удалось увидеть их в их домашних разговорах и в их фольклоре, в поведении на фоне самой окружающей их природы.
Поэтому мы должны здесь попытаться реконструировать влияние мифа на этот обширный пейзаж, понять, какой миф придает ему колорит и смысл, преобразуя его в нечто живое и знакомое. То, что было всего лишь скалой, оживает и становится личностью; то, что было точкой на горизонте, становится путевым знаком, предстающим в ореоле романтических приключений героев; не имеющие смысла сочетания деталей ландшафта обретают значение – хотя и, несомненно, неясное, но полное сильных эмоций. Плавая с аборигенами (а в особенности – с новичками в кула), я часто видел, каким глубоким был их интерес к тем деталям ландшафта, которые пронизаны легендарным смыслом, как старшие показывали и объясняли, а молодые смотрели и дивились, а их разговор был полон мифологических имен. Именно добавление человеческого интереса к природным чертам, которые сами по себе в меньшей степени воздействуют на аборигенов, чем на нас, и вызывает это различие в отношении к окружающему миру. Камень, брошенный одним из героев в море за убегающей лодкой; морской пролив, прорезанный между двумя островами магической лодкой; два человека, превращенные в скалы; окаменевшие вага – все это превращает ландшафт в бесконечный рассказ или в кульминационное, драматическое событие известной легенды. Эта сила преображения ландшафта, видимой среды является одним из тех многочисленных влияний, которые миф оказывает на общее мировоззрение туземцев. Хотя здесь мы изучаем миф лишь в его связи с кула, но даже и в этих узких пределах отчетливо проступают некоторые его более широкие связи, в особенности его влияние на социальную организацию, магию и обряды.
Первым вопросом, который встает перед нами при попытке постичь туземный взгляд на этот предмет, является следующий: «Что такое миф для аборигенов? Как они его понимают и определяют? Существует ли какая-то разделительная линия между мифологической и реальной действительностями, а если да, то как они ее проводят?»
Их фольклор, то есть их устная традиция, собрание рассказов, легенд и текстов, переданных от предыдущих поколений, складывается из следующих видов: во-первых, то, что туземцы называют либогво, «рассказы о давних историях», но что мы назвали бы традицией; во-вторых, это кукванебу или волшебные сказки, которые рассказывают для развлечения в определенные времена года и содержащие явно невероятные события; в-третьих, это воси, различные песни, и винавина – песенки, исполняемые во время забав или в других особых обстоятельствах, и, наконец, хотя и не в последнюю очередь – мегва или йопа, магические заклинания. Все эти категории строго различаются по названиям, функциям, социальной роли и некоторым формальным характеристикам. Этот краткий очерк фольклора Бойовы вообще здесь достаточен, поскольку мы не можем входить в дальнейшие подробности, а единственной категорией, которая нас сейчас интересует, является первая из них, либогво.
Эти «рассказы о давних историях», корпус древней традиции, считаются истинными, состоят, с одной стороны, из исторических повествований (таких, как деяния прежних вождей, подвиги в Койа, рассказы о кораблекрушениях и т. д.) С другой стороны, категория либогво содержит также и то, что туземцы называют лили’у, то есть мифы, рассказы, которым аборигены глубоко верят и относятся с почтением и которые оказывают активное влияние на их поведение и племенную жизнь. Аборигены четко отличают миф от исторического предания, однако это различение трудно сформулировать и можно установить лишь через своего рода рассуждение.
Прежде всего различие это должно быть врожденным, потому что туземец не станет спонтанно затруднять себя анализом такого рода различений и их словесной формулировкой. Если этнографу удастся ясно поставить проблему перед умным информатором (а я это пытался сделать, и мне это удалось), то абориген просто скажет:
«Мы все знаем, что рассказы о Тудава, о Кудайури, о Токосикуна являются лили’у; так нам рассказывали наши отцы, наши кадада (дяди со стороны матери); мы постоянно слышим эти рассказы; мы хорошо их знаем; мы знаем, что кроме них нет никаких других рассказов, которые были бы лили’у. Поэтому всякий раз, когда мы слышим какой-то рассказ, мы знаем, лили’у это или нет».
И впрямь, всякий раз, когда рассказывают рассказ, каждый туземец, даже мальчик, может сказать, является ли он одной из его племенных лили’у или нет. Для других рассказов, то есть исторических, у них нет особого названия, но эти события они будут описывать как происшествия, которые случились с «такими же людьми, как и мы сами». Таким образом, традиция, от которой перешло множество повествований, передает их из поколения в поколение под названием лили’у, а определение лили’у свидетельствует об истории, передаваемой под этим названием. Но даже и это определение составляется самими фактами, а не эксплицитно высказывается аборигенами посредством имеющегося в их распоряжении запаса слов.
Однако для нас этого недостаточно, и нам приходится производить дальнейшие исследования, чтобы обнаружить, имеются ли другие признаки, другие характерные черты, которые позволили бы отличить мир мифических событий от мира событий реальных. Естественным ходом мысли тут должен был бы быть следующий: «Наверняка аборигены относят содержание своих мифов к давним, доисторическим временам, а исторические события – к недавнему прошлому». В этом замечании есть доля истины, поскольку большинство тех исторических событий, о которых рассказывают туземцы, произошли сравнительно недавно – в том же сообществе, где о них рассказывают, и могут быть непосредственно связаны с теми людьми и условиями, которые существуют и по сей день, сохраняясь в памяти живущих людей благодаря генеалогиям или другим свидетельствам. С другой стороны, когда рассказывают об исторических событиях, случившихся в других районах, – о событиях, которые нельзя непосредственно связать с современностью, было бы ошибкой представлять, будто аборигены помещают их в определенные рамки времени, отличающегося от времени мифа. Ведь надо учитывать, что эти аборигены не представляют себе прошлое в виде протяженной длительности, разворачивающейся в виде последовательных временных этапов. У них нет понятия о длительной веренице исторических событий, становящихся все менее отчетливыми по мере их удаления к дальнему фону легенд и мифов – как чего-то такого, что кажется совершенно отличным от наших ближайших планов. Такой взгляд на прошлое, столь характерный для распространенного среди нас наивного исторического мышления, совершенно чужд туземцам. Всякий раз, когда они говорят о каком-то событии прошлого, они всегда отмечают, происходило ли оно на их памяти или памяти их отцов, или нет. Однако стоит только оказаться за пределами этой ограничительной черты, как все прошлые события помещаются ими на один уровень, где нет градаций между «давно» и «очень давно». Какое бы то ни было представление об эпохах времени им чуждо; прошлое – это один огромный склад событий, и демаркационная линия между мифом и историей не совпадает ни с каким делением на отдельные и различные временные периоды. И впрямь: я очень часто обнаруживал, что когда мне рассказывали какую-то историю из прошлого (на мой взгляд, несомненно мифологическую), они считали необходимым подчеркнуть, что это происходило не во времена их отцов или дедов, но давно и что это – лили’у.
Кроме того, у туземцев нет понятия о том, что можно было бы назвать эволюцией мира или эволюцией общества; то есть они, в отличие от нас, не вглядываются в прошлое, чтобы увидеть в нем череду последовательных изменений в природе или в человеческой жизни. Мы – с точки зрения наших как религиозных, так и научных представлений знаем, что земля и человечество стареют, и мыслим о них в этих категориях; для них же и земля, и люди вечно одни и те же, вечно молодые. Таким образом, судя о давности традиционных событий, они не могут пользоваться постоянно изменяющимися координатами социальных условий, разделенных на эпохи. Конкретным примером могут служить мифы о Торосипупу и Толикилаки: мы видим, что им присущи те же интересы и заботы, те же приемы рыбной ловли, те же средства передвижения, что и современным туземцам. Мифические персонажи туземных легенд, как мы вскоре увидим, живут в таких же домах, едят ту же пищу, пользуются тем же оружием и теми же инструментами, что и нынешние туземцы. В то же время у нас в каждом историческом предании, легенде или мифе присутствует целая совокупность изменившихся культурных условий, что позволяет нам соотнести каждое событие с определенной эпохой и что позволяет нам почувствовать, что далекое историческое событие (и, более того, мифическое) происходит в обрамлении культурных условий, совершенно отличных от тех, в которых мы живем сейчас. В самом пересказе историй о, скажем, Жанне д’Арк, Соломоне, Ахиллесе или короле Артуре мы поневоле упоминаем о разнообразных вещах и условиях, давным-давно исчезнувших из нашей жизни, что заставляет даже поверхностного и необразованного слушателя сообразить, что эти рассказы относятся к далеким от нас временам, непохожим на нынешние.
Я уже отмечал, что мифические персонажи в тробрианской традиции ведут такой же образ жизни и действуют в таких же социальных и культурных условиях, что и современные туземцы. Однако это требует некоторого дополнения, которое послужит для нас очень важным критерием для разграничения между легендарным и историческим: в мифическом мире, хотя в нем и существуют подобные нашим условия, все происходящие события отличаются от тех, которые происходят теперь, а люди обладают такой силой, какой нет ни у нынешних людей, ни у их исторических предков. В мифические времена люди выходили из земли, превращались в животных, а те снова становились людьми; мужчины и женщины возвращали себе молодость, меняли свою кожу, летающие лодки передвигались в воздухе, а разные предметы превращались в камни.