После завершения магии красоты и произнесения заклинаний над сигнальной раковиной, – вся эта процедура занимает не более получаса – все мужчины в полном праздничном убранстве занимают свои места в лодках. Поскольку паруса были свернуты, а мачты разобраны, то на этой последней стадии нужно идти на веслах. Лодки плывут вместе, но не в каком-либо правильном порядке, а только держась одна близ другой. Лодка толи’увалаку, как правило, плывет впереди. Толивага в каждой лодке занимает предназначенное ему место посредине, рядом с гебобо (специальное строение, сооруженное для хранения груза). Один мужчина занимает место впереди, прямо против носа, а другой – на помосте у кормы. Все остальные члены экипажа сидят на веслах, а маленький мальчик или младший из команды сидит вблизи носа, готовый задуть в сигнальную раковину. Гребцы энергичными, быстрыми и длинными взмахами своих листовидных весел бьют по воде: она обдает их каплями, а блестящие лопасти весел сверкают на солнце: эти церемониальные удары аборигены называют кавикавила (молния).
Когда лодки трогаются в путь, трое до сих пор бездействовавших мужчин запевают заклинание, произнося магические формулы – каждый свою. Сидящий впереди человек, держа ладонь на табуйо (овальный конец носа), распевает заклинание кайикуна табуйо (раскачивание носа). Сидящий посредине толивага произносит сильную формулу каваликулику (заклинание землетрясения), которая может сделать так, что «гора задрожит и осядет». Мужчина на корме произносит то, что называется кайтавилена мойнавага – выражение, которое я не могу хорошо объяснить и которое буквально означает «изменение входа лодки». Так, укрепляемые магической силой, которая неудержимо извергается на горы, лодки приближаются к цели их экспедиции. С голосами произносящих заклинания смешиваются нежные проникновенные звуки сигнальных раковин, и все эти звуки разной высоты сливаются в диковинную, будоражащую гармонию. Здесь следует привести примеры трех упомянутых заклинаний.
Кайикуна Табуйо
«Моруборогу, Мосилава’у!
Ястребы-рыболовы, падите на добычу, схватите ее.
О, нос моей лодки, о, ястреб-рыболов, пади на добычу, схвати ее».
Эта ключевая фраза, взывание к ястребу-рыболову, повторяется с рядом слов, означающих вначале орнаментальные части лодки, затем – некоторые ее конструктивные части, и, наконец, горшочек для извести, ложечку для извести, гребень, весла, циновки, ливава (магический узелок) и усагелу (членов экипажа). Заклинание кончается словами:
«Я совершу кула, я схвачу мои (предметы) кула, и т. д.» – как в вышеприведенной формуле заклинания сигнальной раковины.
Первые два слова этого заклинания – эти имена мужчин, как на это указывает начальный слог Мо-, однако никакой информации о них получить не удалось. В главной части заклинания упоминание ястреба-рыболова указывает на связь между обрядовым действием, то есть раскачиванием табуйо (носа), с этой частью заклинания, поскольку один из синонимов украшенной части носа лодки звучит как бирибвари (ястреб-рыболов). С другой стороны, выражение «ястреб-рыболов, пади на добычу» несомненно тоже является магическим сравнением, выражающим такую мысль: «Как ястреб-рыболов падает на свою добычу и уносит ее, так пусть и эта лодка падет на драгоценности кула и унесет их». Весьма убедительна связь этого сравнения с тряской носом лодки. Это может быть попыткой уподобить всю лодку и все ее части падающему на добычу ястребу-рыболову благодаря украшенному носу лодки.
Заклинание, которое произносит сидящий посреди лодки толивага, звучит так:
Каваликулику
«Пристану у берега открытого моря, моя слава достигает Лагуны. Пристану на Лагуне, моя слава достигает берега открытого моря. Ударю в гору; гора рассыпается на куски; гора оседает; гора дрожит; гора падает; гора раскалывается. Ударю ногой землю, на которой стоит гора. Я соединяю, я собираю.
С горой можно встретиться во время кула; мы встречаем гору во время кула».
Выражение кубара, такуба, кубара, которое мы здесь перевели как «встречать гору во время кула», и т. д., затем повторяется с длинным рядом слов, означающих разные виды драгоценностей, которые нужно получить в ходе кула. Заклинание заканчивается уже цитированным завершением: «Моя слава как гром, мои шаги как землетрясение».
Две начальные фразы понятны; в них содержится типичное магическое преувеличение и столь же типичная перестановка слов. Затем идет страшная словесная атака на «гору», во время которой на словах происходит ее ужасное разрушение. «Гора» (койа) означает здесь сообщество партнеров, самого партнера, его сознание. Очень трудно перевести выражение кубара, такуба кубара. Оно имеет явно архаический характер, и я находил его в ряде формул мвасила. Похоже, оно означает нечто подобное столкновению между подплывающей флотилией и койа. Слово, обозначающее морскую битву, на тробрианском языке звучит как кубилиа, а на языке островов Амфлетт и Добу – кубара, но поскольку зачастую в эти формулы включаются слова языка партнера, данная этимология и перевод выглядят правильными.
А вот третья формула, произносимая человеком на корме, звучит так:
Кайтавилена Мвойнавага
«Крокодил, бросайся, хватай человека! Тащи его вниз под гебобо (часть лодки, где складывают груз).
Крокодил, принеси мне ожерелье, принеси мне багидо’у и т. д.».
Эта формула заканчивается обычной фразой: «Я совершу кула, я схвачу мои (предметы) кула и т. д.», – такой же, как в двух цитировавшихся выше заклинаниях (Та’уйо и Кайикуна табуйо).
Эта формула является, очевидно, парной к первому из этих трех заклинаний, а призываемый здесь вместо ястреба-рыболова крокодил имеет то же значение. Остальная часть заклинания понятна: к крокодилу взывают для того, чтобы он добыл все разнообразные виды драгоценностей из раковин спондилуса.
Интересно поразмышлять над психологической значимостью этих магических формул. Здесь чувствуется глубокая вера в их эффективность – вера, лелеемая не только теми, кто плывет, распевая ее, но и теми, которые ждут гостей на берегу. Добу прекрасно знают, что на них действуют мощные силы. Они должны ощущать медленно приближающуюся волну магического воздействия, которая распространяется над их деревнями. Они слышат зов сигнальной раковины, которая своим неотразимым зовом привлекает к ним магию. Они могут расслышать лепет сопровождающих ее звук многих голосов. Они знают, чего от них ожидают, и стараются вести себя соответственно этому. В то же время для группы прибывающих эта магия, многоголосое распевание, смешанное с та’уйо (сигнальная раковина), выражает их надежды, желания и их растущее возбуждение – их попытку «потрясти гору», сотрясти ее до самого основания.
В то же время в их сознании рождается новое чувство – ужас и дурное предчувствие, и в этой ситуации им на помощь должна прийти другая форма магии, чтобы выразить этот страх и смягчить его – магия безопасности. Заклинания этой магии были уже произнесены ранее – возможно, во время отдыха на берегу Сарубвойна, или даже еще раньше, во время одной из промежуточных стадий путешествия. Но сам обряд следует совершать в момент схождения на берег, а поскольку это также является психологическим моментом, которому соответствует магия, его следует здесь описать.
С рациональной точки зрения выглядит абсурдным, что аборигены, зная, что их ждут и что их пригласили приехать, тем не менее чувствуют неуверенность относительно доброго расположения своих партнеров, с которыми они так часто совершали обменные операции, которых они принимали у себя и которых они сами многократно навещали. Почему же они, прибывая с обычными и миролюбивыми целями, ощущают некое предчувствие опасности и прибегают к специальным магическим действиям для встречи людей с Добу? Это рассуждение логично, но обычай основывается не на логике, а эмоциональное отношение человека оказывает на обычай большее влияние, чем разум. Отношение аборигена к другим, чужим людям в основном враждебное и недоверчивое. Тот факт, что всякий чужак является врагом для туземца, известен в этнографии и подтвержден во всех частях света. Тробрианец в этом отношении не представляет собой никакого исключения, а находящаяся за его собственным узким социальным горизонтом стена подозрения, непонимания и скрытой враждебности отделяет его даже и от ближайших соседей. кула пробивает эту стену в определенных географических точках с помощью особых обрядовых операций. Но, как и все необычное и исключительное, это отступление от всеобщего табу по отношению к чужим должно быть обосновано и преодолено магией.
И, действительно, традиционное поведение жителей Добу и гостей выражает это положение вещей с необычайной точностью. Обычное правило таково, что тробрианцев сначала принимают с напускной враждебностью и свирепостью, обращаясь с ними почти как с оккупантами. Однако это отношение полностью исчезает после того, как гости, пристав к берегу, ритуально поплюют в сторону деревни. Аборигены выражают свои мысли на этот счет весьма характерно:
«Человек с Добу не такой хороший, как мы. Он свирепый, он людоед! Когда мы прибываем на Добу, мы его боимся: он может нас убить. Но смотри! Я плюю заговоренный корень имбиря, и их отношение меняется. Они откладывают свои копья, они принимают нас хорошо».
III
Эта показная враждебность приняла форму определенного церемониального отношения, когда на добуанскую деревню, состоящую из нескольких хуторов, было наложено табу. Если в каком-либо из этих хуторов умирает имеющий вес человек, то все сообщество обязано соблюдать табу под названием гвара. Согласно ему, самим добуанцам (а еще менее – чужакам) запрещается взбираться на кокосовые и бетелевые пальмы, растущие в деревне и вокруг нее, а также касаться их плодов. Такое положение дел имеет различную длительность в зависимости от значимости умершего и других обстоятельств. Лишь по истечении срока гвара, когда оно уже приближается к концу, люди из Киривина, которых заранее уведомили об этом, отваживаются прибыть в гости на Добу. Однако потом, когда они прибудут, жители Добу выказывают настоящую враждебность, поскольку гости должны нарушить табу, влезать на пальмы и срывать запрещенные плоды. Это соответствует широко распространенному в Папуа-Меланезии обычаю заключительных периодов действия табу: во всех случаях кто-то из тех, на кого не распространяется табу, должен положить ему конец или же вынудить наложившего табу его нарушить. Во всех этих случаях происходит своего рода демонстрация силы и агрессивности со стороны того, кто должен позволить его нарушить. В этом случае аборигены из Киривина формулируют это так:
«Допустим, что мы не совершили ка’убана’и (магию безопасности), мы боимся, когда на Добу есть гвара. Добу раскрашиваются в военную раскраску, берут в руки копья и пулута (плоскую дубину); они сидят и смотрят на нас. Мы бежим в деревню; мы влезаем на дерево. Он бежит за нами; «Не влезайте», – кричит он. Тогда мы плюем в него леййа (корень имбиря). Он бросает свое копье, возвращается и смеется. Женщины забирают копья. Мы плюем вокруг всей деревни. Тогда он доволен. Он говорит: «Лезьте за вашими кокосовыми орехами, за вашими орехами бетеля; срывайте ваши бананы».
Таким образом нарушается табу и кончается гвара и приходит конец предписанному обычаем и театрализованному моменту напряженности, который, тем не менее, стоит обеим сторонам нервного напряжения.
Я здесь приведу ту пространную формулу, которую толивага произносит над несколькими кусками корня имбиря, которые потом распределяют среди членов его экипажа так, чтобы каждый из них имел при себе, сходя на берег, его кусочек.
Ка’убана’и
«Плывущий дух Никиники!
Дудуба, Киракира» (непереводимые слова).
«Он слабеет, слабеет!
Твоя ярость слабеет, слабеет, о человек с Добу!
Твоя военная раскраска слабеет, слабеет, о человек с Добу!
Твое жало слабеет, слабеет, о человек с Добу!
Твой гнев слабеет, слабеет, о человек с Добу!
Твое преследование слабеет, слабеет, о человек с Добу!»
Дальше перечисляется длинный ряд разных выражений, означающих враждебный настрой, нежелание проводить обмен кула; перечисляются все военные принадлежности. Так, по очереди называются такие слова, как «отказ от кула», «ворчание», «сердитость», «нежелание», а потом перечисляются такие слова, как «оружие», «бамбуковый нож», «плоская дубинка», «копье с большими зубцами», «копье с малыми зубцами», «круглая дубинка», «черная военная раскраска», «красная военная раскраска». Кроме того, после того как весь перечень будет произнесен на киривинском языке, он повторяется на языке добу. После окончания этого перечня в отношении человека с Добу повторяется его часть с добавлением «О, женщина с Добу» – хотя при этом опускается упоминание об оружии. Однако этим еще не заканчивается эта чрезвычайно длинная формула. После завершения этого пространного перечня заклинатель продолжает: «Кто появляется на вершине Кинана? Я (здесь заклинатель называет свое имя) появляюсь на вершине Кинана».
Потом весь перечень повторяется снова, но на этот раз ключевое выражение «слабеет, слабеет» заменяется выражением «собака обнюхивает». В сочетании со всеми другими словами в вольном переводе это звучало бы примерно так:
«Твоя злость, о человек с Добу, такая, как когда собака обнюхивает», или более понятно:
«Твоя злость, о человек с Добу, должна ослабеть, как слабеет злость собаки, когда она подходит и обнюхивает пришедшего». Сравнение с собакой должно быть очень глубоко укоренено в магической традиции, так как в двух других версиях этой формулы, полученных у разных информаторов, в качестве ключевых выражений выступают такие, как «собака резвится» и «собака послушна». Заключительная часть этой формулы идентична окончанию вышеприведенного в этой главе заклинания кайкакайа:
«Нет уже моей матери, моя мать – ты, о женщина с Добу, и т. д.». Заклинание заканчивается выражением, которое начинается со слов «Недавно умерший и т. д.».
В комментарии к этой формуле прежде всего фигурирует имя, упоминавшееся в первой строке, – имя Никиники или, как его обычно произносят, Моникиники, с приставкой мо-, означающей принадлежность к мужскому полу. О нем говорят так: «Это мужчина, древний мужчина; о нем нет мифа; он говорил магию». И действительно, главная система магии мвасила называется его именем, однако ни один из моих информаторов не знал никакой легенды о нем.
Первое ключевое слово средней части довольно ясно. Им описывается ослабление страстей жителей Добу и их показного коварства. Стоит обратить внимание, что употребляемое здесь слово «слабеет», взято не из киривинского языка, а из языка добу. Упоминание о собаке, объяснение которого я уже дал, может стать понятней из комментария туземцев. Одно из объяснений просто:
«Они взывают к собаке в мвасила, потому что когда приходит хозяин собаки, собака становится на задние лапы и лижет его; такие же склонности имеют люди с Добу».
Второе объяснение более тонкое:
«Дело в том, что когда собаки резвятся, они сближаются носами. Допустим, мы упомянули это слово, как это было принято в старину. То же самое происходит и с драгоценностями. Допустим, что мы подарили браслеты, придет ожерелье, они встретятся».
Это значит, что, обращаясь к собаке в этой магической формуле – соответственно древней магической традиции, мы воздействуем также и на подарки кула. Это объяснение, несомненно, надуманное и, вероятно, не выражает подлинного смысла заклинания. Он не имеет смысла в связи с перечнем страстей и оружия, но я привел его в качестве примера туземной схоластики.
Собака также табуирована в связи с этой магией. Когда человек, обычно совершающий магию ка’убана’и, сидит за едой, и в это время поблизости вдруг завоет собака, то он должен перестать есть, иначе его магия «затупится».
Под защитой этой магии мореходы с Тробрианских островов пристают к берегу Ту’утауна, где мы встретимся с ними в следующей главе.