Этнограф, который благодаря исследованию такого рода объективных данных смог проникнуть в позицию аборигенов и сформулировать общую теорию магии, может после этого проверить свои выводы непосредственными опросами, поскольку тогда он уже сможет прибегнуть к туземной терминологии и двигаться в русле мышления аборигенов, а также, задавая свои вопросы, может принять ведущую роль информатора вместо того, чтобы сбивать и его, и себя наводящими вопросами. В частности, собирать мнения аборигенов о реальных происшествиях, он не будет ограничивать себя абстрактными обобщениями, но сможет перевести их в конкретные формы, относящиеся как к практическому применению, так и к туземному способу мышления.
Работа этнографа, если она приводит к подобным общим выводам о широком спектре аспектов первобытного человеческого мышления и обычая, является созидательной в той мере, в какой этнограф проливает свет на те феномены человеческой природы, которые, в их совокупности, оставались сокрытыми даже для тех, в ком они происходили. Эта работа созидательна в том же смысле, в каком таковой является выработка общих принципов естественных наук, где очень широко применяемые объективные законы остаются скрытыми до тех пор, пока их не откроет пытливый человеческий ум. Однако в том же смысле, в каком принципы естественных наук являются эмпирическими, таковыми являются и окончательные обобщения этнографической социологии, потому что, хотя сначала они эксплицитно постулируются исследователем, они тем не менее являются объективными реалиями человеческого мышления, чувствования и поведения.
III
Мы можем начать с вопроса о том, как аборигены представляют себе возникновение их магии. Если даже самому осведомленному информатору мы задали бы такие конкретно поставленные вопросы, как: «Где была создана ваша магия? Как ты себе представляешь ее изобретение?», то они неизбежно остались бы без ответа. Мы не получили бы даже искаженного или половинчатого объяснения. И тем не менее существует ответ на этот вопрос или, скорее, на его более обобщенный аналог. Изучая одну форму мифологии за другой, мы обнаруживаем, что в каждой из них присутствуют эксплицитно сформулированные или подразумеваемые представления о том, как человеку стала известна магия. По мере того, как мы фиксируем эти представления, сравниваем их и приходим к обобщениям, мы легко понимаем, почему наш воображаемый вопрос, поставленный перед аборигенами, должен остаться без ответа. Ведь, в соответствии с туземными верованиями, укорененными во всех традициях и всех институтах, магия никогда не воспринималась как сотворенная или изобретенная. Магия передается как то, что существовало всегда. Она воспринимается как неотъемлемая составная часть всего, что жизненно важно для человека. Слова, при помощи которых маг осуществляет свою власть над вещью или процессом, считаются сосуществующими с ними. Магическая формула и ее предмет родились одновременно.
В некоторых случаях традиция представляет их буквально «рожденными» одной и той же женщиной. Так дождь был создан женщиной с Касана’и, а вместе с ним пришла и магия, которая с тех пор передается в субклане этой женщины. Да и мифическая мать культурного героя Тудава дала жизнь, помимо других растений и животных, также и рыбе калала. Ей обязана своим существованием и магия этой рыбы. В коротком мифе о происхождении магии кайга’у – магии, защищающей тонущих моряков от ведьм и других опасностей – мы видим, что мать, которая родила собаку Токулубвейдога, передала ей также и магию. Однако во всех этих случаях миф не указывает на приобретение или создание магии этими женщинами. И впрямь: некоторые аборигены явно утверждают, что эти женщины научились магии от своих предков по материнской линии. В последнем случае миф говорит, что женщина узнала магию по традиции.
Другие мифы более примитивны, но хотя они и не так обстоятельно повествуют о происхождении магии, однако с той же несомненностью показывают, что магия является первобытным и, по сути, автохтонным в буквальном смысле того слова. Так, магия кула на Гумасила вышла из скалы Селавайа; магия лодки возникла из отверстия в земле и была принесена людьми, которые вначале вышли вместе с ней; земледельческая магия воспринимается как нечто вынесенное из-под земли первыми предками, которые вышли из изначального отверстия в этом месте. Ряд менее значительных форм магии местного обихода (таких, как магия рыбы, применяемая только в одной деревне; магия ветра и т. д.) тоже представляются вынесенными из-под земли. Все формы колдовства были переданы людям нечеловеческими существами, которые передали их, но их не создавали. Колдовство бвага’у своим появлением обязано крабу, который передал его мифическому персонажу, в дала (субклане) которого эта магия применялась и оттуда она распространилась по всем островам. Токвай (лесные духи) научили людей некоторым формам злой магии. На территории Киривина нет мифов о происхождении магии летающих ведьм. Однако из других районов я получил краткую информацию, указывающую на то, что людей обучило этой магии мифическое злобное существо по имени Таукурипокапока, с которым даже и еще теперь поддерживаются определенные отношения, кульминацией которых являются ночные собрания и сексуальные оргии, очень напоминающие оргии Вальпургиевой ночи.
Любовную магию и магию грома и молнии объясняют определенными событиями. Однако ни та, ни другая не дают нам оснований полагать, что формула была изобретена. По сути, во всех этих мифах имеется своего рода petitio principii, поскольку, с одной стороны, они дают объяснение происхождения магии, а с другой стороны, во всех них магия представлена как нечто готовое, данное. Однако petitio principii объясняется лишь тем ложным подходом, который сложился у нас по отношению к этим повествованиям. Ведь по мысли туземцев они повествуют не о том, как возникла магия, но о том, как магия стала доступна той или иной локальной группе или субклану на Бойова.
Создавая на основании всех этих данных обобщение, можно сказать, что магию никогда не изобретали. В давние времена, когда происходило то, что описано в мифах, магия вышла из-под земли или была дана человеку неким нечеловеческим существом или была передана потомкам их изначальной прародительницей, также вызвавшей к жизни явления, управляемые магией. В реальных же случаях нынешних времен или тех недавних поколений, людей из которых нынешние аборигены знали лично, магия дается одним человеком другому – как правило, отцом сыну или родственником по материнской линии. Однако сама суть магии такова, что человеку ее невозможно ни создать, ни изобрести и что она совершенно сопротивляется каким бы то ни было изменениям или модификациям со стороны человека. Она существовала всегда с начала времен; она творит, но сама она никогда не была сотворена; она изменяет, но никогда не может быть изменена.
Теперь легко понять, что никаких вопросов о происхождении магии (вроде тех, которые мы сформулировали выше) невозможно задать аборигену, не исказив при этом картины самим актом вопрошания, тогда как более общие, достаточно абстрактные и бесцветные вопросы ему непонятны. Он вырос в мире, где определенные процессы, определенные виды деятельности обладают своей магией, которая является таким же их атрибутом, как и все остальные. Некоторых людей по традиции научили тому, как действует эта магия и они ее знают; о том, как люди были созданы магией, говорится в многочисленных мифических повествованиях. Такова правильная формулировка туземной точки зрения. Придя к такому заключению индуктивно, мы можем, конечно, проверить наши выводы прямыми вопросами или же вопросами наводящими. На вопрос «Где люди нашли магию?» я получил следующий ответ:
«Всю магию они нашли давно в подземном мире. Мы не находим даже и заклинания во сне; если мы скажем, что это так, то это будет ложью. Духи никогда не дают нам заклинаний. Песни и танцы они нам дают, это правда, но не магию».
Это положение, очень отчетливо и прямо выражающее поверье, было подтверждено, повторяемое с вариациями и дополнениями, очень многими информаторами. Все они подчеркивали тот факт, что магия уходит своими корнями в традицию, что она является ее наиболее постоянным и самым ценным элементом и что она не может проникнуть в человеческое знание путем какого-либо человеческого общения с духами или с какими-либо нечеловеческими существами – такими, как токвай или таува’у. То, что магия была воспринята от предыдущих поколений, является столь неотъемлемым ее свойством, что невозможно себе представить какой-либо разрыв в этом наследовании, а какое-либо дополнение, сделанное ныне живущим человеком, сделало бы магию поддельной.
В то же время магия воспринимается как нечто сущностно человеческое. Это не сила природы, тем или иным способом захваченная человеком и поставленная ему на службу; по сути своей она является утверждением присущей человеку власти над природой. Говоря так, я, конечно, перелагаю туземное верование на язык абстрактных понятий, которым они сами не стали бы пользоваться для выражения верований. Тем не менее это убеждение воплощено во всем их фольклоре, в способах применения магии и представлений о ней. Во всех традициях мы обнаруживаем, что магия всегда находится в распоряжении человека или, по крайней мере, антропоморфных существ. Она была вынесена из-под земли человеком. Ее не воспринимают как нечто постороннее его сознанию, чем потом овладели. Наоборот, как мы видели, часто те самые вещи, которые управлялись магией, были вызваны к жизни человеком – как, например, дождь, рыба калала или болезнь, созданная антропоморфным крабом.
Тесная социальная связь магии с данным субкланом подчеркивает это антропоцентрическое представление о магии. Действительно, в большинстве случаев магия скорее относится к видам человеческой деятельности или к реакциям природы на человеческую деятельность, нежели к одним только силам природы. Так, в земледелии и рыболовстве магия направлена на поведение растений и животных, выращиваемых или добываемых человеком; в магии лодки, в магии резьбы по дереву ее объектом является изготовленная человеком вещь, а в магии