Выше, в главе о мифологии, мы видели, что магия соединяет собой пропасть между сверхъестественным миром мифа и нормальными, обычными происшествиями нашего времени. Однако само это соединение должно затрагивать сверхъестественное, вести в эту сферу. А если так, то не должна ли магия по необходимости тоже обладать сверхъестественным характером? Нет сомнений, что это действительно так. Результаты действия магии, хотя их постоянно наблюдают и считают фундаментальными фактами, считаются чем-то отличным от результатов других видов человеческой деятельности. Аборигены довольно хорошо понимают, что скорость и плавучесть лодки обязаны знаниям и труду строителя, они прекрасно разбираются в свойствах хорошего материала и хорошего мастерства. И тем не менее магия скорости добавляет еще что-то даже и самой хорошо построенной лодке. Это сверхъестественное дополнительное качество рассматривается как во многом подобное качествам мифической лодки, благодаря которым она летала по воздуху, хотя в лодках нашего времени эти качества снизились до простого качества развивать превосходящую скорость.
Язык заклинаний выражает эту веру с помощью постоянных ссылок на миф, на сравнения, в которых современную лодку призывают подражать лодке мифической. В своих эксплицитных комментариях к мифу Кудайури аборигены также определенно утверждают, что та чудесная скорость, которую развивают правильно заколдованные лодки, является наследием и аналогом древней скорости полета. Таким образом, результаты применения магии выступают неким сверхъестественным добавлением к другим результатам, производимым человеческими усилиями и естественными свойствами. То же самое мы находим в любовной магии. Вполне понимая значение красоты лица и фигуры, орнаментов, украшений и приятных запахов как способствующих привлекательности, тем не менее почти каждый мужчина приписывает свои успехи совершенству своей любовной магии. Сила магии считается чем-то независимым от силы всякого другого личного шарма и даже превосходящей его. Эту мысль очень хорошо передает часто встречающаяся фраза:
«Смотри, я не хорошо выгляжу, и тем не менее так много девушек хочет меня. Дело в том, что я знаю хорошую магию».
Применяя земледельческую магию, аборигены вполне сознают роль почвы, дождя, правильной обработки. И тем не менее никому даже и в голову не пришло бы обрабатывать огород, не совершив над ним полного магического действа. Считается, что именно земледельческая магия и создает то различие, которое человек надеется получить от «случая» или «удачи», когда он видит, что все вокруг него работают так же упорно, как это может делать он сам, и во всех остальных отношениях в таких же, как и у него самого, условиях. Так что мы видим, что во всех этих случаях магическое влияние действует параллельно результатам человеческого труда и естественным условиям и независимо от них. В результате магического влияния и происходят все эти различия и возникают те неожиданные последствия, которых нельзя объяснить никакими иными причинами.
До сих пор мы видели, что магия представляет, так сказать, особый вид реальности. Когда я называю этот особый вид «сверхъестественным» или «сверхнормальным», один из используемых здесь критериев заключен в эмоциональной реакции аборигенов. Это, конечно, наиболее выражено в случае черной магии. Колдуна боятся не только из-за его злых намерений. Его также боятся так, как мы боимся привидений, как боимся страшных явлений. Аборигены боятся встретиться с ним в темноте не столько потому, что он мог бы причинить им какой-то вред, но потому, что его явление вызывает страх, и потому что в его распоряжении находятся все те силы и способности, которых нет у тех, кто не сведущ в черной магии. Его пот светится, ночные птицы сопровождают его, чтобы предупредить об опасности; по своему усмотрению он может стать невидимым и вызвать парализующий страх у тех, кого он встречает. Короче говоря, тот же самый истерический страх, который у нас связан с мыслью о местах, в которых являются привидения, в сознании аборигенов вызывают колдуны. Необходимо добавить, что аборигены вообще не испытывают такого рода страха по отношению к духам умерших. Ужас, который они испытывают перед бвага’у, еще сильнее в случае мулукуауси, которым приписываются всякого рода жуткие свойства. Они пожирают трупы, а их способность летать, становиться невидимыми, превращаться в ночных птиц – все это внушает аборигенам крайний ужас.
Другие колдуны и их искусство не вызывают у туземцев столь сильных чувств, и уж во всяком случае это не чувство страха. Системы локальной магии очень высоко ценятся; аборигены к ним очень привязаны, а результаты их действия безусловно считаются благом для всего сообщества.
Каждой форме магии сопутствует также и свойственное ей магическое знамение – карийала. Во время произнесения магической формулы в природе происходит мощный переворот. Например, во время совершения земледельческой магии раздастся гром и появится молния; при определенных формах магии кула на небе появляется радуга. Другие виды магии вызывают дождевые тучи. О знамении небольшой бури, сопровождающей открывание магического узелка (лилава), уже говорилось. Кайга’у может вызвать приливную волну, тогда как землетрясение будет результатом других форм магии. Военная магия неожиданно буколическим образом воздействует только на некоторые растения и на птиц. В некоторых видах магии знамение появляется всякий раз, когда бы ни произносилась формула, тогда как в других оно появляется не с такой регулярностью, но вот карийала неизбежно появляется тогда, когда умирает колдун. Когда аборигенов спрашивают, какова реальная причина какого-либо из перечисленных природных явлений, они отвечают:
«Магия – вот реальная причина (у’ула): это карийала магии».
Другой точкой, в которой магия соприкасается со сверхнормальным или сверхъестественным, является связь между духами и определенными магическими действиями. Особый вид магической платы, ула’ула, одновременно является и приношением балома (духам). Маг отделяет небольшую часть принесенной ему пищи и кладет ее на специальное место со словами:
«Ешьте, о духи, ваше ула’ула и сделайте так, чтобы моя магия оказалась удачной».
Во время некоторых церемоний ожидается присутствие духов (см. фото LIX). Когда с магией происходит что-нибудь плохое или когда она неправильно совершена, «духи сердятся», как об этом не раз говорили аборигены. Иногда балома являются в снах и советуют колдуну, что ему следует делать. Поскольку это наиболее активный вид вмешательства духов в дела людей – в той мере, в какой затрагивается магия – я приведу в вольном переводе некоторые высказывания на эту тему.
«Обладатели магии рыбы часто видят во сне много рыбы. Причиной тому – дух предка мага. Такой маг скажет потом: «Ночью дух предка посоветовал мне, что мы должны отправляться ловить рыбу». И правда, когда мы приплываем туда, мы обнаруживаем много рыбы, и мы забрасываем сети. Мокудейа, дядя по матери Наруго (который является главным магом рыболовства в Обураку), приходит к своему племяннику во сне и советует ему: «Завтра забросьте сети в Квабвава». Тогда Наруго отвечает: «Давайте отправляться, старик посоветовал мне это прошлой ночью». Маг калома (раковины спондилуса) из Синакета видит сон о большом количестве раковин калома. На следующее утро он нырнет и оторвет их от рифа. Или же ему снится лодка, и тогда он идет на веслах и бросает якорь в этом месте. То’удавада, Лувайам, Синакади видят во сне, что они отломали много раковин. Когда на следующее утро мы плывем туда, там их очень много».
Во всех этих примерах (кроме последнего) мы видим, что духи действуют как советчики и помощники. Они выполняют роль хранителей традиции – когда сердятся из-за плохого выполнения обряда или действуют в качестве товарищей и доброжелателей, когда делят с магом его ула’ула. Однако они не действуют непосредственно. В тробрианской демонологии маг не приказывает духам приходить и браться за работу. Работа выполняется при помощи заклинания и сопровождающего его обряда, совершаемого соответствующим магом. Духи находятся в таком же отношении к магической силе (а только она одна здесь и действует), в каком и сам исполнитель. Они могут помочь ему правильно применить магию, но они никогда не могут стать его орудиями.
Подводя основные итоги того, что мы узнали о сверхнормальной природе магии, можно сказать, что она обладает определенным собственным характером, отличающим ее от немагических действий человека. Способ, которым, по мысли туземцев, действует магическая сила параллельно обычным усилиям, но независимо от них; эмоциональная реакция на определенные типы магии и мага; знамения карийала; контакт с духами во время обрядов – все эти качества отличают магию от обычных видов деятельности человека.
В туземной терминологии область магического называется словом мегва, что значит «магическое действо», «заклинание», «сила» или «эффект» магии; это слово может употребляться и как прилагательное для обозначения вообще всего того, чему присущ магический характер. Используемые в качестве глаголов слова мегва, мига-мегва, мига (а все они производны от одного и того же корня) означают «совершать магию», «произносить заклинание», «совершать обряд». Если аборигены хотят сказать, что определенные действия совершаются в связи с магией, а не работой и что определенные результаты обязаны магическим силам, а не каким-то другим действиям, то они используют слово мегва как существительное или прилагательное. Им никогда не пользуются ни для описания какого-либо свойства, присущего человеку или вещи, ни для обозначения какого-либо действия, не зависимого от заклинания.
Связанное с этим понятие табу обозначается киривинским словом бомала (с суффиксом притяжательного местоимения). Оно означает «запрет» – нечто такое, что человеку не позволено делать ни при каких обстоятельствах. Оно используется для обозначения магических табу, для запрещений, связанных с рангом, для ограничений в пище, которая вообще считается нечистой – как, например, мясо ящериц, змей, собак и человека. Вряд ли имеется хоть след смысла «сакральный» в приложен