кукумали совершенно бесполезными и не имеющими для аборигенов ценности, тогда как большие все еще сохраняли свою ценность как материал для изготовления больших лезвий, служивших символами богатства. Поэтому за большие кукумали все еще нужно было платить. Поэтому и последовало щедрое предложение брать столько маленьких кукумали, сколько захочется – предложение, воспользоваться которым посетители с соответствующей деликатностью отказались[88].
Другим героем этих рассказов был старый Ибена, один из Табалу (членов высшего ранга) из Касана’и, деревни, похожей на Омаракана. Он провел много времени на острове Ива и очень хорошо знал мифы и магию восточного архипелага. Он мог целыми часами сидеть и рассказывать всевозможные истории о знаменитых экспедициях кула, о мифических событиях и примечательных обычаях восточных островов. Именно от него я впервые получил информацию о мулукуауси и их повадках, о крушении лодок и способах спасения экипажа, о любовной магии на Ива, и узнал о многих других фактах, которые мог знать и досконально понимать только человек с таким огромным опытом и культурой, как Ибена. Он был хорошим информатором, не лишенным воображения и жаждущим поучать и выказывать свою мудрость и свои знания. О распутных и любвеобильных женщинах из Кайталуги (см. главу X) и о том, что должен был там терпеть мужчина, он говорил так, как если бы там побывал. На этот раз он был особенно разговорчив и говорил о кула и сопутствующих обычаях, вдохновляемый надеждой снова увидеть свои старые места, а также восхищением и почтением, которые ему выказывали его слушатели, не исключая и меня.
Других его слушателей больше интересовали его рассказы о том, как возделываются огороды на Китава, Ива и Гава; об особых исполняемых в этих местах танцах, о технической стороне кула и об исключительной эффективности любовной магии на Ива.
В это время мне удалось получить больше информации о кула – при этом гораздо легче и быстрее, чем несколькими месяцами раньше я получил ее в результате больших усилий. Используя преимущество тех периодов, когда интерес туземцев сконцентрирован вокруг определенного вопроса, можно легче собрать этнографические данные, которые будут к тому же еще надежнее. Аборигены будут охотнее говорить об обычаях и правилах, точно и с интересом сообщая о конкретных случаях. Здесь, например, они проследят тот путь, которым данная пара браслетов прошла через руки нескольких людей так, что теперь она должна, сделав круг, снова очутиться на Китава: именно таким образом можно получить у туземцев конкретные этнографические данные, познакомиться с реалиями их мышления и подробностями верований, вместо того чтобы довольствоваться вымученными искусственными фразами.
Я наблюдал за такими событиями, как церемониальный спуск на воду лодок вождей в Касана’и и в Омаракана (см. главу VI), когда собралось много аборигенов и проходили разного рода празднества. Позднее, когда все уже было готово к плаванию, на берегу собралась такая же толпа, хотя она была уже не такой многочисленной, как раньше, поскольку там собрались только соседние деревни, а не весь район. Вождь обратился к толпе, наложив строгое табу на посещение деревень посторонними в отсутствие мужчин. Такие табу (по крайней мере формально) строго соблюдаются, как я имел возможность наблюдать во время двух предыдущих отъездов То’улува. Ранним вечером всякий удалялся в свой дом, костры гасились, и когда я проходил по деревне, она была совершенно пустой – за исключением нескольких стариков, которые специально караулили, не было видно никого. Чужакам нужно было остерегаться, чтобы после захода солнца не пройти даже по краю деревни, и чтобы только миновать рощу в Омаракана, им нужно было идти другим путем.
Даже мужчинам из родственной деревни Касана’и запрещалось входить в столицу, и однажды, когда двое или трое из них захотели навестить своих приятелей, их остановили несколько стариков, властно выказавших при этом немалое возмущение. Через несколько дней после этого события, но все еще до возвращения экспедиции кула, один из любимых сыновей То’улува по имени Набвасу’а, который не участвовал в экспедиции, был застигнут на месте преступления в прелюбодеянии с младшей женой очень старого вождя Касана’и. Жители этой деревни были очень рассержены – правда, не без примеси злорадного удовольствия. Один из тех, кого два дня назад изгнали из Омаракана, взял сигнальную раковину и под ее звуки возвестил всему миру о позоре и скандале Омаракана. Поскольку в сигнальную раковину дуют только в очень важных и торжественных случаях, это было пощечиной якобы добродетельному сообществу и укором его в лицемерии. Человек из Касана’и громким голосом обратился к жителям Омаракана:
«Вы не позволяете нам войти в вашу деревню; вы называете нас прелюбодеями (токайласи); но мы только хотели навестить наших приятелей. Взгляните-ка сюда: Набвасу’а совершил прелюбодеяние в нашей деревне!».
Экипаж увалаку, к которому мы теперь возвращаемся, в течение нескольких часов переправится через море и прибудет на Китава. Присущий им способ плавания, размещение людей в лодке и связанные с плаванием табу – все это точно такое же, как в Синакета. Об их магии лодки я знаю гораздо меньше, чем о магии южной Бойова, но думаю, что она включает в себя намного меньше обрядов. Плавание по этим морям в целом легче, поскольку здесь меньше рифов, а два преобладающих ветра либо прибьют лодки к восточным островам, либо отнесут их назад к длинному берегу Бойова. Аборигены Киривина, с другой стороны, являются гораздо менее опытными моряками, чем жители Синакета.
У них имеются те же самые поверия, связанные с опасностями на море, а в особенности – с участием летающих ведьм в кораблекрушении. История такого рода бедствия и способы его избежать, приведенные в одной из предыдущих глав (глава Х), относятся как к этим морям, так и к морскому рукаву Пилолу.
Эти аборигены, равно как и туземцы юга Бойовы, чувствуют и ценят романтику плавания; их, видимо, возбуждает мысль о морском путешествии, радует даже сам вид открытого моря на восточном берегу за райбваг (коралловый хребет), и они часто выплывают туда просто ради удовольствия. Восточный берег гораздо красивее берега Лагуны: крутые, темные скалы чередуются с красивыми песчаными пляжами, высокие деревья джунглей покрывают возвышенные и низменные части побережья. Однако морской путь на Китава не представляет таких контрастов, как плавание с юга Бойова на острова д’Антркасто. Туземцам спокойно в мире выступающих из моря коралловых островов, которые они знают по своим родным местам. Даже остров Муйува (или Муруа, остров Вудларк), где я ненадолго останавливался, не представляет определенного контраста в ландшафте, как контраст между Тробрианами и Койа. По личному опыту Маршалловы острова мне не известны, но, судя по великолепному описанию проф. Зелигмана, они представляются хорошими образчиками небольших возвышенных атоллов[89].
Что касается магии, то наиболее важные вступительные обряды над лилава и сулумвойа выполняет в деревне толивага (ср. выше, глава VII). Магию над четырьмя кокосовыми орехами в лодке на Киривина не совершают. По прибытии на берег Китава совершаются все обряды магии красоты, равно как и магии сигнальной раковины: заклинания читаются так же, как на Сарубвойна (глава XIII). Однако здесь аборигены последнюю стадию своего путешествия должны пройти пешком.
Группа, возглавляемая маленьким мальчиком, вероятно, самым младшим сыном толивага, за которым следуют вождь и другие, должна направиться в деревню, расположенную здесь за возвышающимся кряжем. Если путешественники взяли с собой соулава (ожерелья) – что, как мы помним, никогда не бывает в случае увалаку – то их торжественно понесут на палках следующие за вождем. В этом случае, то есть тогда, когда гости приносят дары кула, совершается церемония йоулавада. Вступив в деревню, группа проворно, не смотря ни направо, ни налево, идет вперед, и пока мальчик изо всех сил дует в сигнальную раковину, все участники похода издают церемониальные прерывистые восклицания, тилайкики, некоторые из них бросают камни и копья в кавалапу – украшенные орнаментом резные и разукрашенные доски, которые в виде готической арки огибают навес дома вождя и раскрашенные хранилища ямса. Почти все кавалапу в восточных деревнях слегка повреждены, а кавалапу дома То’улува с одного конца отколота. Эти повреждения не чинятся, так как они являются знаками благородства.
Этот обычай неизвестен в кула между Синакета и Добу или Синакета и Киривина. Он исполняется, начиная с восточного побережья Тробрианских островов и вплоть до Тубетубе, где его исполнять прекращают, поскольку на Вари (остров Тесте) или на отрезке пути между Тубетубе и Добу он не совершается. Я лично никогда не видел, как его исполняют на Тробрианах, однако подобный обычай я наблюдал у массим с южного берега Новой Гвинеи. Во время праздника со’и, свидетелем которого я был в трех разных деревнях по мере того, как перемещался из одной деревни в другую, группа, которая принесла с собой в подарок свиней одному человеку, пыталась повредить его деревья или его дом. Свинью всегда привязывают за ноги к длинному и прочному шесту, головой вниз (см. снимки V и LXIII): этим шестом аборигены стучат по молодым кокосовым пальмам, пальмам бетеля или по другим плодовым деревьям, и если хозяин их не остановит, они их сломают или вырвут с корнем. Свинья визжит, а женщины из потерпевшей ущерб группы верещат в унисон. После этого группа, пришедшая в деревню с подарками для одного из ее жителей, бросает в его дом миниатюрные копья. В этом случае аборигены обеих сторон отчетливо выказывают свирепость и враждебность. Хотя эта в некоторой степени театрализованная атака и легкий, но реальный ущерб собственности и были санкционированы племенным обычаем, однако у южных массим в связи с этим зачастую возникали серьезные стычки и потасовки. Этот обычай наблюдался профессором Зелигманом у аборигенов Залива Бартл. «Когда человек проходил мимо дома, они били по стене ветками, которыми они размахивали, и оставляли их воткнутыми в стены». И далее: «…люди, которые принесли их (свиней), несли ветки деревьев или палки с привязанными к концам пучками травы и ударяли ими дом человека, которому давали свиней»