Любовью одержим я стал.
Вся грудь любовью сожжена, но что тебе мой горький стон!
Как мотылек, палим я стал.
Едва лишь твой прекрасный лик луной передо мной возник,
Я изнемог в единый миг:
От кар соперников я сник и, божьей карою казнен,
Тебе совсем чужим я стал.
Я — раб печалей и обид, несчастный, плачу я навзрыд,
Ты мне — прибежище и щит:
О, сжалься, горем я убит, я потерял покой и сон —
Надеждою томим я стал.
Влачусь в разлуке день и ночь, и мне от мук моих невмочь,
Я в степь скорбей отторгнут прочь,
Страданий мне не превозмочь: стенаю я, бедой сражен, —
Измучен, нелюдим я стал.
О, сколь, Машраб, ты одинок! Где друг твоих лихих тревог,
И кто б тебе в беде помог?
Разрушил сердце грозный рок — увы, никем не навещен,
Хмелен собой самим я стал!
Я встретился с той ладной, как кипарис, прекрасной, —
Лишь бровью повела.
С повадкою усладной ты зов послала страстный —
Пойдем, мол, и — ушла!
Ей — дерзкой, огнесловой, как самоцвет пунцовой,
Дарован взор бедовый,
И я, на все готовый, смятенным стал, несчастный, —
Мой ум сгорел дотла.
За локон ее черный, за нрав ее задорный
С хвалою непритворной
Сто жизней бы покорно я отдал бы безгласно, —
Она меня сожгла.
Блестя красою статной, она ушла обратно —
Грудь мне пронзив стократно,
Презрев тысячекратно, она повадкой властной
Жизнь у меня взяла.
Машраба волей рока сгубила ты жестоко, —
О, сколь ты грозноока!
Ты речь ведешь — далеко всем слышен ежечасно
Твой зов, что злее зла!
Мечтаю свидеться с тобой, об этом вся печаль моя
Уже немалый срок.
С тобою разлучен судьбой, томлюсь я, в сердце боль тая,
Душой я изнемог.
Взываю я: «О, где Лейли?» и страсть к тебе меня томит,
Но ты, увы, молчишь.
Печален сердцем я, — внемли, страна невзгод — мои края,
Зол без тебя мой рок.
То, как Меджнун, чей рок суров, я одинок среди пустынь,
Лишь лани — мне друзья.
То, как Лейли, среди лугов вкушаю радость бытия,
И сам я — что цветок.
То я с венцом над головой властителен, как грозный шах, —
Мне счастье — быть с тобой.
И, странно, голью горевой тогда всевластно правлю я
И славой я высок.
Когда стезю любви найдешь, молитва — благо и добро,
И в том сомнений нет.
Но я стыжу ханжей-святош, — поверь, они мне не друзья,
Мой путь от них далек.
Когда Лейли узрел я вдруг, всю жизнь мою я отдал ей, —
О благе я мечтал.
Язвят Меджнуна в доле мук лихих страданий острия, —
О, путь любви жесток!
Я говорю ей: «О, постой, хотя бы миг со мной побудь!»
Она в ответ: «Терпи,
Другие, — говорит, — со мной, от них и так мне нет житья.
Узнают — гнев их строг!»
Всегда един, а не двояк всей сокровенной правды знак,
Клянусь, велик аллах,
А вот с людьми я — так и сяк: к ним двуязычна речь моя, —
Вот скрытых тайн клубок!
Стремлюсь к тебе я, и невмочь Машрабу муки одолеть,
Он изнемог в борьбе.
Рыдаю я и день и ночь, от мук не зная забытья, —
Я кровью весь истек.
Ты властвуешь над миром, ты всех земель владыка,
Превыше всех ты властна.
Влюблен я сердцем сирым, как я смятен, — взгляни-ка,
Чело твое так ясно!
О, заступи стопою мой прах, помилуй, сжалься,
Приди в мой дом убогий.
Во прахе пред тобою лежу я, горемыка, —
Краса твоя прекрасна.
В любви к тебе влачиться дано мне в муке смертной,
Ты — жизнь моя, весь мир мой.
Узреть бы, чаровница, мне свет твоего лика, —
В тебя влюблен я страстно.
Все таинства земные одна лишь ты постигла,
Ты властвуешь над всеми.
Лжецы — все остальные, притворство — их улика,
Их злая суть опасна.
Отверг я все земное, страдает одержимо
Машраб, скиталец горький.
Лишь мой танбур со мною, в нем боль моего крика,
А ночь разлук ненастна!
Увы, любовью страстной сжигает мне все тело
Твой локон непокорный.
Как соловей стогласный, я льну осиротело
К той розе животворной.
Моей беде безмерной, увы, не сострадала.
Та, что подобна розе.
Нет, не дано быть верной ей, лгущей столь умело
Обманщице притворной.
Как мотылек спаленный, в огне любви горел я
От безысходной муки.
А ею, непреклонной, охота жечь владела, —
О, что за нрав упорный!
Сожжен я страстью лютой к твоей красе чудесной,
Невмочь терпеть страданья.
Весь мир ты полнишь смутой, но до других нет дела
Красе твоей задорной.
Мне душу мука гложет — как в мире жить мне сиро,
Томясь по луноликой?
Открыться ей — быть может, меня бы пожалела, —
Я жертвой пал покорной.
Сколь тяжек путь Машраба: открыл он тайну сердца,
Измученный скитаньем.
Хоть раз ко мне пришла бы! Нет, видно, нет предела
Немилости той черной.
Ее увидел я опять — души моей беду,
Ее уста — бутон.
Ей любо сердце мое взять — пощады я не жду,
Увы, всего лишен.
Но если мне еще узреть жестокую дано, —
Поймите же, друзья:
Погибший, как о ней я впредь рассказ-то поведу!
Лик ее — свет пламен!
Я умираю, перестань разлукою терзать,
Помилуй, пощади.
Хоть раз на муки мои глянь, забудь ко мне вражду,
Жизнь моя — тяжкий сон.
Ты — шах, а я с бедой знаком: бессильный, чуть влачусь,
Мечтая о тебе.
Я бесприютным бедняком, от мук согбен, бреду,
Всегда смущен, смятен.
Любовь к тебе огнем невзгод все сердце мне сожгла, —
О боже, как мне быть?
Кто стоны мук моих сочтет, поймет мою страду —
Мой неизбывный стон?
Томясь от тьмы кудрей твоих, я помраченным стал,
И сил нет никаких.
Тяжелый гнет смятенья лих — кричу я, как в бреду,
В пустыню отрешен.
Я, сердце мукою губя, мечусь, не зная сна,
Я жизнь тебе вручил.
Помилуй: может, у тебя лекарство я найду,
О диво всех времен.
Безмерен моей муки жар, — о, исцели меня
Вином желанных встреч.
Спаси меня от этих кар — быть каждый миг в аду, —
Я весь окровавлен.
Печаль и боль тебе даны, о горестный Машраб, —
Стезя твоя грустна.
Скиталец чуждой стороны, я торжищем иду,
Отвержен испокон.
Она меня совсем сожгла своей лукавой красотой,
Прелестен стан ее — самшит.
Серебряной красой чела и статью, светом залитой,
Она всех райских дев затмит.
Ее уста — живой родник для всех соперников моих,
А вот что мне сулит она:
Сто жизней у меня за миг отнимет нрав ее крутой,
И я от мук кричу навзрыд.
И рать разлук со всех сторон тебе, душа, грозит враждой, —
В неведенье не будь о том.
Как лук, согбен мой стан, а стон — пускай он, как стрела, взвитой,
Во вражескую рать летит.
И пусть в любой чертог уйдет, сокрывшись от моих очей,
Спеша покинуть сей предел:
Кто сказочно прекрасен, тот умчится горней высотой,
Как будто быстрым ветром взвит.
И ежели и чист и благ Машраба просветленный слог,
Тут удивленью места нет:
Дан богом его сердцу знак, и ты смирись пред тайной той,
Вовек не ведая обид.
Сладкогласна, прекрасна, красива,
Ты красивее всех людей.
Но ко мне ты жестока на диво,
Словно алчущий жертв злодей.
Помрачен я, терзается страстью
Сердце горестное мое.
Стрелы мук в меня мечет гневливо
Та, что всех суровей и злей.
Если ищешь ты верного друга,
Знай: таких, как я, не найти.
Кто еще, как я, терпеливо
Все сносил от любви твоей?
Я, смиренно согнувшись, склонился:
Словно свиток, твой лик — коран.
И видны мне меж строк два извива —
Оба лука твоих бровей.
Свет чела, тьма кудрей ее — братья, —
Так весь люд вселенский решил, —
Хиндустан и Хитай столь ревниво
Равно чтут их в любви своей.
Что ни миг, луки-брови пронзают
Грудь мою тучей стрел-ресниц,
Но меня не слабей их порыва
Создал зодчий — рок-чудодей.