Только те, что в беде безгласны, о моей горькой доле знают,
Только те, что мукам подвластны, о моей страшной боли знают, —
Это только добрый, прекрасный, знавший гнет злой недоли, знает.
У заблудших и ждущих зова о напастях судьбы спросите.
И как будто бы Феникс-птица из сплошного огня выходит,
Стон мой жаркий в устах дымится и огнем из меня выходит.
Лишь начну я в стенаньях биться — смута Судного дня выходит:
Все страдальцы — не счесть их лица — в состраданье стеня, выходят,
У горящих огнем пунцово о напастях судьбы спросите.
Было время ко мне суровым: что такое покой, не знал я,
Не обласканный добрым словом, доброты никакой не знал я,
Даже счета ранам багровым, насмерть сломлен тоской, не знал я,
И к кому бы припасть мне с зовом в суматохе людской, не знал я, —
Тех, чьи раны горят багрово, о напастях судьбы спросите.
От печалей совсем продрог я, и в груди моей — ни кровинки,
Слабым телом во прах полег я, от костей — лишь одни пылинки,
Словно тлен — с головы до ног я, — заметают мой след снежинки,
Плоть огнем моих бедствий сжег я, стал слабее малой былинки, —
Тех, кому тлеть от мук не ново, о напастях судьбы спросите.
О Машраб, вся темна округа — поглотила меня пучина,
Трудный путь мой закручен туго — в этом бедствий моих причина,
Что ни миг, я в плену испуга, что ни час — сердце жжет кручина,
Как ни кличу доброго друга — даже нет о нем и помина, —
У незнавших доброго слова о напастях судьбы спросите.
МУСАДДАС
Томно приоткрыв свой лик, взором повела не ты ли?
Жаром страсти в тот же миг жизнь мою зажгла не ты ли?
В кудри — в темный их тайник скрыла свет чела не ты ли?
Чтоб был верен, жала пик в очи мне впила не ты ли?
Ливень стрел меня настиг — мечешь стрелы зла не ты ли?
Раньше прочих горемык смерть мне принесла не ты ли?
Пряди твоих черных кос дышат благовоньем пряным,
Соловьи — в плену у роз: льнут к устам твоим румяным,
Чаша уст, что чище рос, — хмель соперникам- смутьянам,
Соловей твой перлы слез льет, увы, ручьем багряным,
Раб твой кар твоих не снес — нет покоя его ранам, —
Спутан роком, я поник, — вязь того узла — не ты ли?
Радость мне была дана — пил я хмель с тобой, бывало,
Хмелем страсти и вина тебе очи охмеляло,
Цвел твой лик в те времена от вина, что светит ало,
И с надеждой дотемна мотыльком душа порхала.
Градом бедствий сражена, вдруг душа поникла вяло, —
Пламень в душу мне проник, — жгла ее дотла не ты ли?
О краса моя, пригож облик трои в одежде алой,
Хоть прекрасна ты, а все ж взором глаз хоть раз пожалуй,
Грозным шахом ты слывешь, но молю: не мучь опалой!
Брови ты сурмишь — ну что ж: им покорен я, усталый,
Рдяный лик твой так хорош, а на нем — ресницы-жала, —
Ты — владыка всех владык, красотой светла не ты ли?
Пьешь вино ты, весела, словно роза вешних кущей,
Многим мертвым жизнь дала песней ты, усладу льющей,
А взлетит твоя стрела — рухнет каждый, тебя ждущий,
Всех жестоких превзошла дерзостью ты, смерть несущей,
Твоим жертвам нет числа: раб твой — каждый в мире сущий, —
Всех красой затмишь ты вмиг: как луна, бела не ты ли?
Дай же мне глоток вина — уст твоих хмельного сока,
Прежде, милости полна, ты не ведала зарока!
Знать бы, в чем моя вина, — погляди хоть краем ока,
Всюду ночь темным-темна, — так измучен я жестоко,
О, за что мне казнь дана — в жажде гибнуть одиноко? —
О, скажи — господь велик! — лживым словом зла не ты ли?
Взором злых своих очей мучишь ты меня сурово,
Шах — владыка палачей: лишь прикажет — казнь готова,
Пьешь ты хмель во тьме ночей, днем же кровь ты льешь бедово,
Сонмы жертв — не от мечей: убивает твое слово!
Звуком сладостных речей жизнь верни Машрабу снова, —
Ты — Иса, живой родник, мне же смерть несла не ты ли?
МУСАББА
Ты в садах красы нетленной — вешней радости цветок,
Ты — вовеки несравненный свежей прелести росток.
Твои родинки — напасти, смута — черных кос клубок, —
Камнепад лихих несчастий надо мною так жесток!
Дивная! В твоей я власти, образ твой красой высок.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Блещет родинка сурмяно возле уст наедине,
Губят душу, глядя пьяно, очи в томной пелене,
То не рать ли Индустана в Сулеймановой стране?
Не зерно ли то тимьяна в нежной ямке, в глубине?
Не Юсуф ли бездыханно гаснет в кладезе на дне?
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Роза, мой цветок румяный, тонкостенный мой тюльпан,
Кипарис мой сребростанный, взор тебе истомный дан.
В странах красоты желанной ты — властительный султан.
О, приди — я, бездыханный, пред тобой паду, заклан,
Силы, для терпенья данной, в сердце нет от мук и ран.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
На твоем прекрасном лике — высшей тайны письмена,
Волей высшего владыки красота им придана,
Подойди же к горемыке — хоть враждебна, хоть дружна!
Райским пальмам животворным ты подобна — так стройна,
И в кудрях — в венце их черном ты прекрасна, как луна.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Дивная, тебе подвластным — томно-страстным нет числа,
О челе твоем прекрасном ходит слава-похвала.
Розы вчесаны высоко в косы около чела,
Словно бы десница рока тебя к свадьбе прибрала,
Ты, — лишь глянут издалека — рай забудут, так мила.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Ты пройдешь, косясь лукаво и величие храня, —
Я совсем сгораю, право, — позабыла ты меня.
Поросль на устах — курчава, чуть черна и чуть синя.
Глянешь ты — тебе забава, у меня ж в душе — грызня,
Брови-сабли — что расправа, лик твой жжет сильней огня.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
За твой дивный взор все люди — все подряд — готовы пасть,
Даже все степные лани за твой взгляд готовы пасть,
Все за локон твой единый, говорят, готовы пасть,
За наряд, тобой надетый, Рум, Багдад готовы пасть,
И смятеньем пред тобою я объят, готовый пасть, —
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Ты меня осиротила, я стенаю каждый миг,
За тобой брожу уныло много лет я, нищ и дик.
Стан твой вспомню — в муке пыла плачу стоном горемык,
Я умру, мне жизнь постыла, от твоих я кар поник,
А в тебе — краса и сила: ты — владыка всех владык.
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
Твои локоны кудрятся, лунный лик кольцом обвив,
Суждено и мне вплетаться нитью жизни в их извив,
Тучей стрел ресницы мчатся прямо в цель — насупротив,
Любо косам извиваться, кольца в сети превратив, —
Ну да что мне их бояться: ведь Машраб и сам строптив!
Ты красива, словно диво, ты — судьба, предвечный рок:
Как ни мучишь ты гневливо — мне ни горя, ни тревог.
КОММЕНТАРИИ
Адхам — шейх Ибрагим ибн Адхам — основатель школы мистиков. Впоследствии герой узбекской мистической поэмы (кисса).
Балх — провинция Хорасана, сейчас провинция Северного Афганистана.
Брахман — индийский жрец, священнослужитель.
Газель (газаль) — лирическое стихотворение, главным образом лирического содержания, написанное бейтами, связанными одной рифмой.
Гулистан — буквально — цветник, розовый сад, символ цветущей страны.
Гурия — райская дева, красавица, служащая наградой правоверным.
Джам — легендарный царь древнего иранского эпоса, обладавший чашей, в которой отражался весь мир.
Джейхун — старое, арабское название Амударьи.
Зуннар — пояс, который носили христиане, подданные мусульманских правителей. Надеть зуннар означало отречься от ислама.
Ибрагим — см. Адхам.
Изгой — человек, отвергнутый общественной средой или порвавший с ней, отщепенец.
Иса — Иисус Христос; причисляется мусульманами к числу великих пророков.
Искандер — Александр Македонский (356-322 гг. до н. э.).
Ирам — райский сад, Эдем.
Ишан — глава и наставник мусульман, общины, обычно принадлежащей к одному из мистических орденов.
Кааба — мусульманская святыня в Мекке.
Меджнун и Лейли — классическая влюбленная пара, чья любовь оканчивается трагедией.
Мекка — священный город у мусульман.
Михраб — сводчатая ниша в мечети, указывающая направление к Мекке.
Музаффар — имя современника Машраба.
Мусабба — форма восточной поэзии, семистишия. Две последние строки повторяются в каждой последующей строфе.