Боже правый, что за благо светит над тобою ныне!
Ни минуты нет покоя, лишь с бедой знаком
Машраб,
Ты сияешь красотою — вьется мотыльком
Машраб...
В этот мир закрыл я двери, мир грядущий близок мне, —
Что мне ангелы и пери! Стал им чужаком Машраб.
Любо мне теперь иное — с бедняками я дружу,
Днем и ночью пью вино я, лишь к вину влеком
Машраб.
Удивится беспредельно каждый видящий меня:
От людей живет отдельно, от себя тайком Машраб!
Словно молния сквозная, бродит по свету хмельной,
О себе вестей не зная да и не о ком, Машраб!
Нет, не тайною сокрытой славен я, а простотой:
Весь нагой, босой, разбитый, бродит простаком
Машраб.
На стезе нелицемерной ты, Машраб, обрел свой путь,
Истинному хмелю верный, сущ ты не в мирском,
Машраб!
От любви к тебе сгореть я, одержим тоской, мечтаю,
И своей окрасить кровью я весь мир-мирской мечтаю.
Если же хоть раз позарюсь на чужую красоту я,
Выколоть себе же очи я своей рукой мечтаю.
Если крови моей жаждешь ты, меча ресницы- стрелы,
Мотыльком лететь на светоч я, забыв покой, мечтаю.
Я в степях любви скитаюсь, дикой жаждой истомленный, —
Дай вина мне, виночерпий, пить я день-деньской мечтаю.
Пощади же, чаровница, и с чела сними завесу, —
Изнемогший, я упиться красотой такой мечтаю.
За тебя Машраб два мира позабудет, чаровница, —
Пожалей же, я увидеть лик твой колдовской мечтаю.
О твоей красе тоскуя, грустный, день и ночь я плачу,
Одержимый, в степь безумья вдаль бредущий прочь, я плачу.
Тайну, ранящую сердце, силы нет тебе поведать, —
Боли ран и муки горя мне не превозмочь, — я плачу.
О красавица, красою словно солнце и луна ты,
А уста и речь, что сахар, — до сластей охоч, я плачу.
Ты — весенний сад, раздолье кипарисам и тюльпанам, —
Соловьем в саду стеная, горько во всю мочь я плачу.
Я красу твою увидеть, о красавица, мечтаю,
У дверей твоих, не зная, как беде помочь, я плачу.
Из очей моих потоки слез кровавых горько льются, —
Образ твой едва лишь вспомню — мне совсем невмочь, я плачу.
В огне любви пылая, я, весь спален, рыдаю,
О чаровница злая, я от пламен рыдаю.
Моя мечта хмельная — хмель уст твоих багряных,
А я иду, стеная, в хмельной притон, рыдая!
Тьма кос твоих красивых меня томит безверьем, —
В притоне нечестивых я, посрамлен, рыдаю.
То соловьем зальюсь я, то горлицей томлюсь я,
В глуши совою злюсь я — глотая стон, рыдаю.
Меня лукавством юным ты, как Лейли, погубишь, —
В степи разлук с Меджнуном я, отрешен, рыдаю.
И мне ль брести скитальцем в глухие горы- долы, —
Ведь я и здесь страдальцем из тех сторон рыдаю.
Потопом расхлестнуться печаль мне повелела:
Джейхуном слезы льются — я, сокрушен, рыдаю.
Твоей красой прекрасной зажжен, весь мир пылает, —
Я — мотылек несчастный, Машраб, сожжен, рыдаю.
О, я к моей возлюбленной питаю страсть особую:
Нальет мне — хоть и сгубленный, а все ж вина попробую!
И рай не славословлю я с дворцами и чертогами:
Вот заведу торговлю я — продам его с утробою!
И вижу, горемыка я: весь мир — что тьма кромешная,
И в ней ты, среброликая, сверкаешь высшей пробою.
Всегда ханжой-святошею влюбленный порицается, —
Найду стрелу хорошую на злобу твердолобую!
В жар преисподней прогнанный, Машраб рыдает горестно, —
Твоей любовью огненной расплавить ад попробую!
Едва игривый взор твой заблестит —
И тотчас застенаю я навзрыд.
О злая, твоя злость меня убьет,
Меня гнетешь ты тяжестью обид.
Неверная, ты сердце отняла,
И птицею оно к тебе летит.
Едва ты яркой розою мелькнешь —
Безумец, я твоей красой убит.
Страдалец, от тоски сгорел Машраб,
Зимой и летом стон его томит.
С Меджнуном мы за годом год в пустынях, изнывая, шли —
Среди лишений и невзгод искали вместе мы Лейли.
О, смилуйся и, не гоня, внемли моей немой мольбе:
Кого еще, как и меня, мученья страсти извели!
И сотней жизней наделен, все брошу пред тобой во прах:
Зачем мне Сулейманов трон? Я пред тобой влачусь в пыли.
Лукавой красотой пьяня страдальца, павшего во прах,
Увы, прошла мимо меня моя красавица вдали.
И старцы, в свитке прочитав о диве красоты твоей,
Безумно бросились стремглав — к тебе, согбенные, пошли.
И сердце в медленном огне сгорает от любви к тебе, —
О, как бы муки страсти мне совсем все сердце не сожгли!
Сто мук на голову мою обрушила в разлуке ты, —
Влюбленный, плача, я молю: «Приди, печали утоли!»
О, пощади, будь не строга, доверься мне и другом будь, —
Я — раб, смиренный твой слуга, все совершу — лишь повели!
«О ты, создатель всех людей», — взывает твой несчастный раб, —
«Страдальцу в просьбе порадей — молящего возвесели!»
Предвечный кравчий мне налил, и я пригубил хмель иной, —
Поверь: уже не стало сил хмелеть от блага сей земли.
«О, сжалься, мой прекрасный друг!» — взывает горестно Машраб, —
Увы, страдания разлук мне тяжко на плечи легли!
Я о любви лишь молвлю слово — весь мир в единый миг сгорит,
Скажу, в чем тайн моих основа, — и враз любой тайник сгорят.
Когда в любви горят от пыла и проливают реки слез,
Влюбленных покидает сила — вся грудь у горемык сгорят.
Один, я с муками моими сгораю в пламени разлук, —
Едва твое я вспомню имя — от радости язык сгорит!
Как о тебе, меня томящей, мне, горемыке, рассказать?
Вся плоть моя — огонь палящий уж до костей проник — сгорит.
Когда я тщетно жду свиданья, жестокий крик терзает грудь, —
Я закричу — все мирозданье в ответ на этот крик сгорит.
Дано сгубить меня напастям, а ты — в печалях о другом,
Ты не придешь ко мне с участьем — от стона сердце вмиг сгорит.
Машраба памятью минуя, о нем и слова не скажи:
Едва лишь в Судный день вздохну я — сам райский сад-цветник сгорит.
Взглянуть на дивный, милый лик пришел я, одержимый,
И сто уловок хитрых вмиг увидел от любимой.
Сто жизней бы имел — сполна все ей принес бы в жертву, —
Самой бедой идет она, и взор — неотразимый.
О сумасброд, в любви хмельной, пади безгласной жертвой, —
Чернеют косы за спиной волною непрозримой.
Я в суетной толпе мирской влачился в лютой жажде,
И кубок милою рукой мне дан был несравнимый.
Пасть жертвой будь, Машраб, готов за сахар уст-рубинов
И за жемчужный ряд зубов красы неизъяснимой.
Принарядилась, хороша, краса моя прекрасная, —
Знать, кровь мою пролить спеша, она оделась в красное!
Не знаю, с кем в лукавстве злом вином она потешилась,
А раскраснелась вся челом, как будто солнце ясное.
Нет, не волшебен, а жесток взор ее, томно- сладостный, —
Ее на горе создал бог себе рукою властною.
Она зашпилит пряди кос красивыми заколками —
Блеснет красой волна волос, с ее красой согласная.
На прахе, о Машраб, твоем взрастут цветы багряные, —
То пламенным горит огнем твоя душа несчастная.
Испив багряного вина, она, челом красна, пришла,
Сверкая взором и грозна, игрива и хмельна, пришла.
И стрел ее удар был лют, и зло закушены уста,
И сердца моего сосуд она, разбив до дна, пришла.
И, распустивши пряди кос, она сверкала красотой,
Как будто, благовоньем роз овеяна, весна пришла.
С отточенным мечом в руках, с колчаном, полным острых стрел,