«Ты взрослый, будь благоразумным!» Он слышит его сухой голос, он видит, как шевелятся его губы… «Будь благоразумным… благоразумным!..» Это возмутительно, — непрерывно слышать одни и те же слова. Когда началось его падение?.. Как это случилось, и что он мог сделать? Как сопротивляться? Кто его подбил на это? Ох! В человеке сидит демон и издевается над всеми его планами и решениями, а после того как запутает человека, рассматривает все его дела и становится ужасающе красноречив, четок и беспощаден. Тогда он говорит тебе: вот что ты сделал, а вот что нужно было сделать… И этого демона люди называют совестью! Этот демон радуется страху, охватывающему Космина, когда он думает зайти в библиотеку. Это он говорит Космину: «Иди посмотри на него, ты обязан посмотреть на него, но ты не осмелишься!..» А кто это идет? Шорох платья, тот шорох, который он слышал еще несколько дней тому назад… Что ей нужно?.. И теперь?.. Это отвратительно!..
Космин вскочил на ноги. Саша Малериан открыла дверь. Что это, она не нашла больше никого другого, кому рассказать, как это случилось? Вот существо, которое знает, чего она хочет, и даже теперь она в ладу с демоном, сидящим в ней.
— Что тебе нужно? — резко спросил Космин.
— Космин, — проговорила Саша, робко беря его за руку, — прошу тебя, сойди вниз…
— Куда вниз?
— В библиотеку. Два приятеля спрашивают о тебе — журналист и школьный инспектор. Они пришли за заметками — один для газеты, другой для выступления на похоронах.
— А что я им могу сказать?
— Пожалуйста, mon ange[25].
Космин отвел свой взгляд к окну. Саша смолкла на полуслове. Ждала ответа. Что скажут знакомые? Что скажут те два приятеля, если Космин не захочет сойти к ним? Вот что мучило ее, и она не осмеливалась сказать это ему. Ей казалось, что он болен. Космин мял в руках клочок бумаги. Что предпринять? Женщины бестактны. Не могла назвать его по-другому? Иоргуле, Космин; по-другому, только не «mon ange»! Что есть в нем ангельского? Какой человек имеет хоть частицу ангельского? «Mon ange» называла она его в ночи наслаждений и бесстыдства. Теперь, когда другой лежит, вытянувшись, со сложенными на груди руками, эти слова претили ему, напоминая о грязном счастье, вызывающем отвращение. Если бы ему не было стыдно, он спросил бы ее: заметка ли рана у покойника, закрыл ли он глаза, хорошо ли он закрыл их?.. Какой трус!.. Она — мужчина, а он — баба… Безвольный, больной.
— Прошу тебя… Ты должен пойти… — ласково уговаривала Саша.
— Да, ты права. Я должен пойти. Скажи этим господам, что я сейчас приду, — ответил Космин, не отрывая взгляда от окна.
— Иду, — благодарно, почти весело воскликнула Саша.
Саша ушла. Космин посмотрелся в зеркало. Худой, бледный, с покрасневшими веками. Он причесался и вышел из комнаты.
Открыл дверь библиотеки. Тяжелый запах цветов и свеч. Он увидел его! Да, они увидели друг друга! Холодный пот покрыл Космина от головы до пят. Какой громадный нос!.. Один глаз вытек, и на его месте приклеен кружок красноватого пластыря. Другой глаз был слегка приоткрыт, а в глубине его что-то поблескивало, или ему это казалось? Этот глаз был ужасен. Если бы никого не было, он бы убежал… «Жал-кий секретарь» — еще звучали в его ушах последние слова покойника… Что за голову он носит на плечах? В ней говорят все: и мертвые, и живые, и этот ликующий демон… Что с ним, он помешался? Эта мысль встряхнула и ободрила Космина, и он направился к своим приятелям. Подал им руку. Только бы она не задрожала! Нет, не задрожала; эта смелость присуща любому человеку в трудные минуты.
В библиотеке несколько женщин разговаривали стоя. Какая-то старуха, с пучком чебреца в руках, стояла у изголовья усопшего.
— Как вы себя чувствуете, господин Космин, после бессонной ночи? — тихо спросил его Лудовяну.
— Дорогой господин Космин, — улыбаясь, обратился к нему инспектор. — Я узнал от Кандиана, что вы уже два года как знакомы со стариком, вы жили под его покровительством…
Да, он знает его… это так… Под его покровительством… Ну так что же?.. Куда он клонит? О чем хочет спросить?..
— Да, — ответил Космин, — знаю его два года, он был связан с моим отцом…
Конечно, в нем сидит кто-то посторонний, который говорит: «Только с твоим отцом?» Нужно взять себя в руки, с этими людьми голову теряешь!
— Прекрасно, господин Космин, — продолжал инспектор. — Вы были с ним хорошо знакомы. Я уполномочен господином министром выступить с речью на похоронах уважаемого профессора. Если разрешите, я вам кратко и тихо изложу план своего выступления. Мне хотелось бы воспользоваться вашим мнением, поскольку вы знаете того, кто всю свою жизнь боролся «за порядок при помощи дисциплины и за прогресс при помощи просвещения».
Лудовяну пристально посмотрел на него. Эта фраза взята у него, но ради приятеля… Ведь и он позаимствовал у школьного инспектора образ Брута, несмотря на то, что какое-то высокопоставленное лицо указало ему, что Брут принадлежит к демагогам.
— Я начну с человека в себе, — продолжал инспектор, взяв Космина за пуговицу его сюртука, — с человека в себе. Кто он был, кто он сейчас и кем будет завтра? В этой части речи я остановлюсь на добродетели. Добродетель — это доминирующая черта в человеке, который уходит из жизни, оставляя безутешную жену…
«Он мне еще всю речь сейчас отбарабанит!» — подумал Космин. Просто невыносима эта комедия, которую разыгрывает перед ним этот картежник, всю ночь мошенничавший в карты.
— Безутешную жену, — продолжал инспектор, — и двух безутешных осиротевших дочерей, оставил безутешными всех тех, над которыми он простер свою щедрость…
— Эта часть сойдет, — прервал его Космин, задыхаясь от духоты. — Вторую часть…
— Сию минуту. Старика я хочу сравнить с героем первой эпохи римской республики, хотя бы с Цинциннатом. Жену я сравню с почтенной матроной, идеал которой только домашние лары[26]. (Слово «лары» было произнесено грубо, неумело.) Для нее все сводится к безупречной чистоте домашнего очага, к воспитанию детей в добродетели.
Космин через стекла книжного шкафа читал: «Виргилий Марон, Марк Туллий Цицерон». Инспектор дернул его за рукав. Чистота, добродетель, домашние лары — он должен был выслушать все это.
— Думаю, что достаточно, — заметил Космин инспектору. — Эта часть будет превосходна.
— И для чего я приведу все эти сравнения? — повысил голос инспектор. — Для того, чтобы прийти к заключению, что под современным небом существует еще древний храм, храм добродетели: дом Малериана! А потом в своей надгробной речи я обращусь непосредственно ко всем знавшим его (инспектор вошел в раж: в комнату вошла молодая элегантная особа) примерно так: «Его друзья, скажите, чем является его дом?! Дети его великодушия, скажите вы, где любимое жилище добродетели?!» (Заметив, что вошедшая элегантная особа не слушает его, он понизил тон.) И закончу, призывая господа бога, чтобы все очаги были такими, как дом Малериана, во имя расцвета и славы румынского народа.
Космин почувствовал, что у него останавливается дыхание. Если и другие места речи будут такими же, то комедия будет разыграна как по нотам. Все будут издеваться над этим несчастным Малерианом. Какое преступление он совершил, чем заслужил подобное издевательство? Космин почувствовал глубокую жалость, на глаза навернулись слезы, и он начал плакать, напрасно пытаясь остановить их. Слишком поздно просил он себе прощения. Если бы он имел больше мужества, он бросился бы на колени, покрыл бы руки мертвеца поцелуями и закричал бы: «Прости меня, последнее прощение божественно и вечно!..»
Инспектор, едва сдерживая удовлетворение, взял Космина под руку и дружески прошептал:
— Таковы все великие сердца! Прошу вас, выйдем. Скажу откровенно, бывают такие моменты, когда и меня… и я плачу.
Космин высвободил руку, пробормотав «прошу», но инспектор его не понял. Выйдя из библиотеки, Космин быстро поднялся по лестнице. В коридоре с кем-то столкнулся. Поднял голову. Это была Джелина в траурном платье.
— И вы плачете, господин Космин? — Она посмотрела на него долгим, ясным взглядом.
Ах! Эти живые глаза похожи на глаза покойного! Ответить? Что ответить? Есть люди, не имеющие права плакать. Ведь его слезы — это часть комедии инспектора, часть лживых кривляний всех тех, которые вчера вечером играли и мошенничали за карточным столом. А Джелина, как святая мученица, стояла неподвижно и, не сводя глаз, смотрела на Космина, ожидая ответа. Что она хочет?.. Что ей надо?.. Ее молчание осуждало его, выносило приговор, казнило… «Лучше пусть она будет злой, пусть оскорбляет, отхлестает по щекам, только бы не смотрела такими глазами!..» Наконец, он сорвался с места, убежал в свою комнату, бросился на постель и уткнулся лицом в подушку. Здесь можно свободно выплакаться, но слезы уже высохли.
После ухода Космина из комнаты умершего Саша Малериан вошла туда, чтобы лично встретить жену известного доктора. Саша вежливо выслушала изысканные соболезнования посетительницы, которая сожалела, что усопший не был осмотрен «доктором», она уверена, что последний спас бы старика. Она не хочет расхваливать своего мужа, но ведь он делает настоящие чудеса. Одного больного он спас от смерти после того, как ему уже вставили в руку свечу. Саша Малериан, вытерев глаза, выразила сожаление, что не догадалась прибегнуть к помощи доктора, и потом начала рассказывать, как все это случилось и как несчастье обрушивается на человека. «Я себе представляю, дорогая госпожа Малериан, как вы страдаете и какую потерю вы понесли!» Саша проводила «столь любезную» даму до самой лестницы, а затем подошла к инспектору и Лудовяну.
Лудовяну пообещал ей, что «если сударыня соизволит сообщить ему через несколько дней больше подробностей», он напишет целый научный труд.
— Непременно, — ответила она молодому писателю, — пожалуйста, заходите в любое время…