— Да, — ответил Космин.
— А молодой Лудовяну записал все происходившее. Они вдвоем издадут книгу о Малериане, и все это будет стоить всего тысячу лей. Не правда ли, это хорошо, господин Космин?
— Да, — процедил Космин.
— Всего только тысячу, мама? — переспросила Валерия.
— Да, ma chère, они согласились написать так дешево только потому, что твой отец был великим человеком. Не правда ли, дешево, господин Космин?..
Саше было очень трудно называть Космина официально — господином, но при Фирике иначе нельзя было.
— Да, — ответил Космин.
Фирика снова принялась болтать, но уронила вилку, и, пока она пыталась достать ее, Саша мгновенно повернулась к Космину и тихо спросила его:
— Ты болен?
— Нет.
Фирика подняла голову из-под стола. Она была вся красная, как свекла, по ее круглым щекам текли струйки пота.
— Слышь, Саша, а кто это был тот, в церкви святого Георгия? Вот уж избави бог, к чему привязался. Да даже если бы дядя Паул и родился не тогда, а тогда, то что же из этого? Прости, господи, меня, грешницу, но ведь смех разбирает.
Фирика начала смеяться и креститься. Выпила еще один стакан. Загрустила. Поднесла к глазам салфетку. Начала плакать, вздыхать и приговаривать:
— Только подумаю о дяде Пауле и сразу… Какой был человек, Саша!.. Какой человек!.. Именье, дом, виноградник, деньги, трудовые деньги… и как раз, когда мог бы наслаждаться всем этим… выдать замуж дочерей… Ох, Валерия, ох!
Валерия тоже плакала, хотя ни о чем не думала.
— Плачь, Валерия, плачь, дочка, — вздыхая и охая, причитала Фирика, — то, что ты потеряла, того уж больше никогда не найдешь!..
«Потерять то, чего уж больше никогда не найдешь!» Эта фраза взволновала Сашу, и, видя, что сестра смотрит на Валерию, она тихо и нежно, как в счастливые вечера, спросила Космина: «Ты болен? Скажи мне, что с тобой?»
Космин попросил разрешения покинуть их.
У порога его комнаты Саша взяла его под руку.
Он весь задрожал, будто дотронулся до змеи. Саша посмотрела на него горящими глазами.
— Ты болен? Жорж, что с тобой? Позвать доктора? Приготовить тебе чаю?.. Я принесу его попозже… ты болен… у тебя жар!..
Она говорила свистящим шепотом, не отрывая взгляда от его глаз.
Космин высвободил свою руку и, открывая дверь, ответил:
— Прошу тебя, очень прошу, пусть в этот вечер ко мне никто не приходит. Я устал. Ни доктора, ни чаю, ничего, ничего, ничего!
Космин заперся в комнате. Саша долго смотрит на дверь. Никогда он не был таким резким и нервным. «Никто!..» Но каково же ей знать, что он болен, и не заботиться о нем?! Инспектор так много наговорил… это взволновало его… да… покой ему поможет.
Космин зажег свечу. Расхаживает по комнате. В голове громоздятся впечатления, обрывки мыслей. Ему хотелось бы остаться одному в необъятной степи, чтобы не видеть людей, не слышать движения. Лечь средь пустынной степи, уснуть и больше не проснуться. Не чувствовать, не желать, не видеть ничего, кроме бесконечного простора земли.
Весь мир смеялся над ним, кроме одного-единственного существа! Только те ясные и голубые глаза плакали от жалости, от любви, от боли… От какого невыносимого сна он пробуждается! Нет, это был не сон, а действительность и позор! Он обогревался в доме старика, насыщался за его столом… И он же, который остался в живых, что сделал? Поджег его дом? Отнял его имущество?.. Он насмеялся над его жизнью, а затем сунул ему в руку револьвер и сказал: или застрелись, или увидишь, как твой дом станет домом терпимости. Несчастный избрал смерть, а он, грязный, продавшийся человек, остался хозяином в доме, в который не принес ничего, кроме позора! На глазах великодушного старика и этого божественного создания никогда не совершалось преступления, более глупого в начале и более отвратительного в конце!.. Ошибся?.. Один раз, второй, десятый раз… Он должен был остановиться… Должен был уйти не медля, не оглядываясь. Не тут-то было, — он хладнокровно, равнодушно развлекался, блаженствовал, чувствовал себя счастливым, успокаивая себя мыслью, что мстит старику за поруганную природу. Он верховный судья? Он?.. Безвольный, никчемный, бесчувственный, опустившийся пьяница, грязный паразит!
Космин остановился посреди комнаты и, обведя ее помутневшими глазами, обеими ладонями ударил себя по лицу. Из глаз брызнули искры.
Он действительно слышит или ему кажется? Кто-то стучит в дверь… Лишь бы она не посмела войти! Он был в состоянии рассказать ей все, что они сделали, и спросить ее: какими словами назвать их дела?.. Стук повторился… На кладбище все еще раздается «Вечная память!» А она стучится к нему в дверь. Если так, то пусть войдет и скажет ему, как называется то, что они совершили: безумие или преступление? Космин ринулся к двери и рванул ее так, что ударил о стену. Он лишился разума?.. На него смотрели глаза Малериана!..
Ноги Космина подкосились, он оперся об угол печи, уронил голову на грудь и пробормотал:
— Пожалуйста, барышня, пожалуйста…
Перед ним стояла Джелина в траурном платье, в котором она была на кладбище.
— Господин Космин, — сказала Джелина, и ее чистый голос задрожал, как сопрано в соборе, — я хотела поговорить с вами как можно скорее и откровеннее. Мама легла, Валерия спит…
Джелина покраснела, поднесла к глазам платочек и на мгновение остановилась. Космин со спокойствием человека, который уже ничего не чувствует, подал ей стул и попросил сесть и говорить, так как он «с удовольствием выслушает ее. Как же, конечно! С удовольствием…»
Он был бледен как мел.
— Господин Космин, — снова начала Джелина, пристально глядя на него. — Вот был трудолюбивый, честный и великодушный человек, и теперь его больше не стало. Я любила его не потому, что он был моим отцом, а потому, что, с тех пор как я его помню, он мне всегда казался страдающей жертвой. Достаточно ему было взглянуть на меня, как я уже понимала, чего он хочет, что у него болит. Сколько бы раз мы ни были рядом, мы всегда понимали друг друга и вместе страдали. Однако однажды, с год тому назад, в горестный для меня день, я осталась одна и поняла все, о чем он еще не догадывался. С этого дня я мучилась за нас обоих, мучилась за обоих и оплакивала ту великую мечту, которая погасла в один ужасный миг… Почему вы так смотрите? Вы думаете о чем-то другом? Не понимаете меня, господин Космин?
— Да, да, я понял, понял! — ответил Космин, испуганно вздрогнув.
— Много дней и ночей я старалась не верить этому; пыталась сказать своим глазам, что они лгут, не видят! Однажды, потеряв голову, я хотела их выколоть, но не решилась… Он решился. Я не решилась и продолжала смотреть… О! Господин Космин, господин Космин!..
Он опустил глаза. Ее слова витали в воздухе, кружились вокруг его головы; он чувствовал, как они сверлят его сознание. Не в силах больше сдерживаться, он поднял голову и раскрыл рот, чтобы сказать ей: «Покончите сразу, выносите приговор!».
— Я вас слушаю, барышня… понимаю… да, почему же нет!..
Это он сказал?
Его окончательно подавило ясное сознание, что он сказал не то, что хотел сказать, что он был подл и смешон.
Джелина посмотрела на него долгим, проницательным взглядом. Ее ласковое лицо словно просветлело.
— Хотите, чтобы я кончила, господин Космин? Кончаю. Здесь находятся три существа, которые не могут жить под одной кровлей. Одному из них необходимо уйти. Я, вы и… Но ее никто не имеет права выгнать из дома. Остаемся мы с вами, и вы должны решить. Скажите, кому из нас необходимо уйти сейчас же?
У Космина брызнули слезы.
— Я уйду, Джелина! — простонал он, закрывая глаза обеими руками. — Уйду сейчас же, но прошу вас, умоляю, скажите мне, простите ли вы когда-нибудь меня?
— Да! — ответила Джелина, поспешно направляясь к выходу. Однако на пороге она остановилась, посмотрела на него глазами, полными слез, и добавила: — От моей великой мечты ничего не осталось, кроме великой боли, но все же… Благодарю вас, сейчас вы не могли сделать для меня большего!..
Дверь закрылась. До Космина еще донеслись из коридора приглушенные рыдания…
Он вытер глаза. Взял пальто и шляпу. Задул свечу. Спустился по узкой лестнице, ведущей в глубину двора. Открыл калитку и поспешно вышел на улицу.
Отвратительная картина пронеслась у него в сознании: ему показалось, что он был похож сейчас на отяжелевшего паразита, который покидает чужую постель, едва двигаясь, ожиревший и разбухший.
Космин ускорил шаги… Есть, есть место на свете, если хочешь быть честным!.. Но куда идти?..
«Все равно куда!»
Перевод А. В. Сироткина.
НЕГИНИЦЭ
Жила-была на свете старуха, старая-престарая. И такая она была маленькая и сморщенная, что ее едва было видно. Целыми днями она вязала чулки и мысленно молила господа бога подарить ей ребенка. Ведь у нее был только старик муж, да и он то в лесу, то на гумне, то на базаре, а старуха день-деньской одна, как сыч, и такая стояла в доме тишина, что у нее начинало в ушах звенеть. Только ее кашель и чиханье нарушали порой эту тишину. Старуха разговаривала сама с собой от скуки, сама себе отвечала на вопросы. И, нанизывая петельки, она смеялась над собой так, будто смеялась над кем-то другим:
«Дорого бы мы дали, если б у нас на старости лет был парень!»
«Неужто б ничего не пожалели?»
«Ничегошеньки».
«Значит, ты была бы не рада девушке?»
«Да как сказать, пожалуй, и девушке я была бы рада».
«Да, но девушке надобно приданое».
«Нашлось бы и приданое, ведь у нас с дедом все есть; да и много ли нам надо: три аршина полотна белого да два гроба, а девушке остались бы быки деда, плуг его да наш дом».
«Хорошо, тетушка, но где же такую девушку раздобыть? Сама знаешь — засохшее дерево плодов не дает!»
Заохала старуха, засмеялась: «Ох-ох-ох! Хи-хи-хи!»
«Все возвращается, даже реки текут вспять по воле божьей, только молодость не возвращается. Чего не было во-время, тому уж не бывать никогда. Я была бы рада даже маленькому мальчику, совсем крохотному».