Госпоже Гиолице сделалось дурно.
Субпрефект и адвокат Чиупей унесли ее.
Судорожно дрыгая руками и ногами, Гиолица вопила истошным голосом: «Отмщение! Отмщение!» — хотя, как и все другие, она была убеждена, что потеряла сознание.
Субпрефект и адвокат Чиупей уложили ее на постель в спальне.
У Гиолицы все время судорожно дергались то ноги, то руки.
— Надо распустить ей корсет, — предложил адвокат Чиупей господину субпрефекту.
— Я ничего не смыслю в этом, — ответил тот в замешательстве, несколько раз откашлявшись, — но ввиду того, что опасность велика… и мы все это сознаем… если ты смыслишь в этом деле, дорогой Чиупей… сделай мне одолжение… ввиду того, что опасность велика…
Адвокат Чиупей наклонился над молодой и упругой грудью госпожи Гиолицы.
Субпрефект, убежденный, что он, как человек хорошо воспитанный, не должен оставлять собравшихся, и зная также, что Гиолица падает в обморок довольно часто, оставил ее на попечении Чиупея и перешел в гостиную.
Увидев его, все поклялись отомстить за госпожу Гиолицу.
Адвокат Чиупей тоже вернулся и весело сообщил:
— Не беспокойтесь, ей уже лучше, она открыла глаза и приказала нам отомстить за нее!
— Отомстить… н-н-нда, отомстить! — поддержал временный, вспомнив, что однажды видел, как госпожа Гиолица прогуливалась при луне с «бывшим подлецом» и пела: «Только одни глаза любила я в жизни своей!»
— Отомстить! — пробормотал адвокат Андрин, вспомнив, что как-то раз, проходя по прибрежной роще на берегу Олта, он услышал возглас: «Ах!» и поцелуй и, притаившись на опушке, увидел собственными глазами сначала «бывшего подлеца», а потом и госпожу Гиолицу.
— Отомстить! — сказал лекарь, вспомнив, что несколько месяцев тому назад, когда господина Ницэ не было дома, он, придя к госпоже Гиолице, принялся за кофе; сидя на веранде, он по своей системе «лечился» ромом — «от микробов»; а «бывший подлец» прогуливался с госпожой Гиолицей; лекарь же, приналегши на ром «от микробов», заснул, уронив голову на стол; очнувшись, он уже не увидел ни «бывшего подлеца», ни госпожи Гиолицы.
— Отомстить! — пробормотали еще двое перепившихся господ с красными глазами и усами, мокрыми от вина.
— Благодарю вас. Я вижу, что вы любите мою жену, этого ангела, которого вы все знаете. А теперь поклянемся и, ввиду того, что опасность велика, выпьем.
Уже восемь раз приносили по четыре бутылки красного вина. А затем еще и еще…
Они пили за правительство, за префекта, за субпрефекта и за госпожу Гиолицу.
— Мое мне-нение, — пробормотал временный, — н-н-нда, что за любимую нашу госпожу Ги-ол-ицу мы должны выпить три раза.
После того как они выпили еще по три стакана, субпрефект, едва ворочая языком, приказал адвокату Чиупею:
— Приказываю тебе, Чиупей, как друг и как б… б… брат… прика-азываю… пойди… узнай… которую все мы знаем… что?.. ввиду того, что о… о… опасность велика… лучше ли Гиолице… которую мы все… я тебе при… ка… казываю, как друг и как брат. А когда я… я, Ницэ Кандел, приказываю… ты должен по… по… повиноваться… должен… по… по-пойти, даже… даже если бы я тебе сказал не… не ходи, ты все равно должен пойти… если я приказываю, то уж приказываю!
Ноги у субпрефекта подкосились, и он повалился на стул.
Адвокат Чиупей залпом выпил стакан вина, разгладил бакенбарды и, улыбаясь, ответил:
— Если вы приказываете, господин Ницэ, даже когда приказываете не делать, я все равно делаю. Если вы приказываете, то уж приказываете!
— Когда кто-нибудь по… повинуется… — пролепетал, заикаясь, субпрефект, тщетно пытаясь встать со стула, — когда… кто умеет повиноваться, как ты, тот пойдет, далеко пойдет…
Адвокат Чиупей ушел, тихонько прикрыв за собой дверь гостиной.
Ни один из присутствующих уже не мог подняться со стула.
Слуга, после того как господин субпрефект крикнул ему, указав на бутылки: «Приказываю!», едва успевал наполнять стаканы вином.
Все говорили одновременно.
Лекарь защищал свою теорию, восхваляя вино как лучшее «противоядие против микробов, которые витают в воздухе э-э-э-э… вот так… миллиардами миллионов даже в доме господина субпрефекта…»
Старик Андрин твердил все время: «Да здравствует правительство! Правительство, которое не назовешь ни так, ни этак, а вот как… я слышал… нет… не потому, что постыдно сказать, просто, черт побери, на языке слово вертится, а не поймаю».
Временный все повторял: «Я староста, господин Ницэ, н-н-нда, и разом — всех этих болтунов в каталажку, н-н-нда!..»
Телеграфист Прикор и субпрефект громко спорили, хотя держались одного мнения и выражали его одинаково: «Переубедить бывшего подлеца, бывшего бандита, переубедить, да так… — хлоп, трах, шлеп… чтобы с копыт долой!»
Серая скатерть, вышитая госпожой Гиолицей желтым, красным и синим, была вся залита вином.
Спустя полчаса явился и адвокат Чиупей; он раскраснелся, влажные глаза его поблескивали; сев рядом с господином Ницэ, он сказал:
— Не беспокойтесь. Она спит… спит, как младенец!
— Браво, Чиупей, — пробормотал субпрефект, голова его моталась во все стороны, — дай-ка я тебя по… поцелую, Чиупей, я вижу… вижу… что ты мне… что ты мне… вижу теперь, что ты мне настоящий друг!..
Пытаясь отереть слезы радости, субпрефект хлопнул себя рукой по носу и поцеловал Чиупея.
Временный заснул. Он похрапывал, уронив голову на стол; старик Андрин клевал носом; бывший арендатор базара, развалившись на диване, сплевывал пепел сигареты: он сунул ее в рот не тем концом.
Лекарь, опустив голову на стол и закрыв глаза, бормотал: «Микробы, микробизм, материализм и даже бог — это необъятный микроб, состоящий э-э-э-э… из миллиардов миллионов микробов, и поэтому он бесконечен, бессмертен и обитает повсюду».
Только Прикор и Чиупей держались отлично. Субпрефект продолжал пить, пытаясь что-то сказать.
— Мы должны его завтра же вечером переубедить за столом у грека, — заявил Прикор.
— Да, — согласился Чиупей, залпом выпив стакан вина.
— Я… я, — бормотал субпрефект, вертя головой, словно это был ком земли, насаженный на жердь, — я… я могу… могу только ре… реквизировать у него лошадей… для мане… маневров…
— Браво, господин Ницэ, браво, прекрасная идея!
— Я… я могу… как субпрефект, уважающий себя… могу только… только… заставить его сторожить но… ночью… се… село…
— Браво, господин Ницэ, прекрасная идея!
— Я… я… я… могу только как субпрефект вымести его из… из во…
— Из волости, — подсказали двое других.
— Да, — прошептал субпрефект; он больше не мог произнести ни слова и, указав рукой на грудь, закрыл глаза.
— У него горит нутро, — прошептал Прикор.
— Горит нутро, — повторил тихо Чиупей.
— Господин Ницэ, может быть, отнести вас на диван?
Субпрефект кивнул головой.
Прикор и Чиупей уложили его на диван.
Субпрефект повел мутными глазами, широко открыл рот, но не мог уже вымолвить ни слова.
— Переубедим его?
Субпрефект кивнул головой.
— Бывшего подлеца…
Субпрефект кивнул головой.
— Завтра же вечером…
Субпрефект кивнул головой и закрыл глаза.
Все заснули.
Одни посапывали, другие храпели. Три часа ночи.
Снаружи слышны голоса сторожей, которые выкрикивают по очереди: «Кто идет! — Кто идет!..»
На третий день утром по селу прошел слух, что бывший судья, адвокат Панаитеску, «так избит, что неизвестно, выживет ли он».
Бывший судья — это бывший подлец.
Они его переубедили!
P. S. Только что закончились выборы. Жители Некуле еще не успели позабыть вкуса яств на банкете у господина Ницэ Кандела, субпрефекта волости Думбрэвь, как печальная весть привела в ужас всю местную партию: сменяется правительство!
Субпрефект огорчен, лекарь еще усерднее «лечится» от микробов, адвокат Чиупей уже реже приходит к госпоже Гиолице, председатель временной вздыхает, бормоча: «н-н-нда…», старик Андрин все спрашивает себя, жаловалось ли какое-нибудь правительство на его политические принципы, телеграфист Прикор все время выстукивает депеши по приказу господина Ницэ Кандела и разузнает у префекта Колибана о новых политических тайнах.
Весть о том, что правительство, которое в сущности «не было ни таким, ни этаким (не потому, что это стыдно сказать)», пало, низвергло все политическое сооружение, воздвигнутое обывателями Некуле. Собраний они больше не устраивают, а лишь встречаются по два, самое большее по три человека, пристально смотрят друг на друга, качают головой и говорят:
— Это верно?
— Да, н-н-нда…
— А что я говорил?
— Что?
— Ну, сами знаете…
— Ну да… так оно и есть!
И до тех пор пока не сформировалось новое правительство, политиканы Некуле обменивались только взглядами и говорили односложно.
Восторг, охвативший партию, достиг апогея, когда стало известно, что старик опять взял в руки бразды правления. Окруженный всеми членами партии, состоящей из восьми, а если считать субпрефекта, то из девяти человек, Андрин кричал:
— Все он, бедняга! Причем здесь свобода, причем конституция?! Ему наплевать на все эти глупости!
Но когда бедняга был сменен коалиционным правительством, разочарование снова охватило «деятелей» Думбрэвь. И Ницэ Кандел, устраненный новым правительством, говорил печально, но вполне справедливо:
— Я понимаю: правительства сменяются, но при чем же тут субпрефект?
А председатель временной, изгнанный из примэрии новым субпрефектом, недоумевал по этому же поводу:
— Н-н-нда…
Перевод М. П. Богословской.
СОРКОВА[33]
Причудливые громады сугробов высятся возле домов. Стаи снежинок вихрем носятся по ветру, рассыпаясь на перекрестках и рассеиваясь по широким пустырям местечка Олэнита. Дороги уже не видно. Снег по колено.