Трактора перекрашивать в танки.
У врагов появилось вдруг чувство вины,
Знать достигли такого предела,
Что готовы поплакать у древней стены,
Той стены, что от слез отсырела.
Неужели проснулось в них чувство любви,
Вопреки застоявшим устоям —
Там, где нынче стоит белый храм на крови,
Храм любви на любви мы построим.
«Свою женщину я никому не отдам…»
Свою женщину я никому не отдам,
Ни пространствам чужим, ни прошедшим годам,
Ни летящим поземкой степным холодам,
Никому свою женщину я не отдам.
Ни врагам своим близким, ни дальним врагам,
Никому, никому я ее не отдам.
Сколько б не было в жизни комедий и драм —
Никому свою женщину я не отдам.
Никому, никогда, ни за что не отдам –
В честь ее я воздвигну на острове храм.
Не смиряясь с разлукой – грядущим векам
Ее образ божественный я передам.
«Не подгоняй задачу под ответ…»
Не подгоняй задачу под ответ,
Когда ответа у задачи нет.
Не возводи напраслину из слов,
Пока ты к спору, друг мой, не готов.
Не философствуй за пустым столом,
Не говори в раздумье о пустом,
Не повторяй, что истина в вине,
Не только грешным мучиться в огне.
Слова и мысли в споре береги,
Не лги себе и ближнему не лги.
Есть ясный ум, а есть безумный бред,
На все вопросы не найти ответ.
Плач разлучный
Проведет рукой по голове —
«Милый мой, не верь худой молве».
Проведу рукою по руке —
Все сомненья где-то вдалеке.
Кривда, правда – как их отличить,
Все ль любовью можно излечить?
«Да» отвечу и отвечу «нет»,
За окошком сумеречный свет
И звезды рассыпавшийся след.
«Опадает осенью листва…»
Опадает осенью листва,
Голый лес, да не имеет срама.
Не бывает дальнего родства —
Все мы дети Евы и Адама.
Все мы дети первого греха,
Плод познанья яблоком зовется.
Пуповиной связаны века,
Нить времен вовек не оборвется.
Нет на свете большего родства,
Каждый век – мой брат единокровный.
По весне зеленая листва
Нежным шумом наполняет кроны…
Каждый век по-своему любим,
Что есть жизнь – комедия и драма.
Сквозь листву и предрассветный дым
Проступают очертанья храма.
«Не бывает пророчества гладкого…»
Не бывает пророчества гладкого,
То туда, то сюда занесет…
Сколько горького, столько же сладкого —
Познается в сравнении все.
Не бывает без близкого дальнее
И без тьмы не почувствовать свет,
И должно что-то быть очень тайное,
Из которого выхода нет.
«Не торопи, не торопись…»
Не торопи, не торопись,
Ведь время – это наша жизнь,
И чем быстрей проходят дни,
Тем бесполезнее они.
Попробуй мыслить не спеша,
Чтоб мысли правила душа.
Живи сегодня – здесь, сейчас,
Не торопи свой смертный час.
«Кто знает, где тот миг последний…»
Кто знает, где тот миг последний —
Не подглядеть, не подсмотреть.
Вот я на фото – пятилетний,
Еще не знаю, что есть смерть.
Еще не знаю, что с годами
Все переменится вокруг —
Уйдет отец, не станет мамы
И навсегда покинет друг.
Еще не знаю, что со мною
В морозный день произойдет.
Ведь жизнь под солнцем и луною
У всех по-разному идет.
Просветы в думах и затменья
Разбавлены хмельным вином,
И ты на грани откровенья,
Чуть-чуть и тронешься умом.
Чуть-чуть и веточка сирени
Уже к стволу не прирастет
И привидений чьи-то тени
Ночной устроят хоровод.
Но ночь пройдет и день весенний
Вселит надежду на потом.
Вот я на фото пятилетний
И снег кружится за окном.
«Давай из комнат выйдем…»
Печаль моя светла
Давай из комнат выйдем
И спустимся во двор,
Какой простор увидим,
Безоблачный простор.
За синью синь другая,
Небесных красок грусть
И в суть судеб вникая,
Я говорю – не трусь.
Я говорю – смелее,
За далью снова даль.
Нет ничего роднее,
Чем русская печаль.
Чай «на дорожку» выпьем
И ясным, светлым днем
Вдвоем из дома выйдем
И по земле пойдем.
«То зной, то снег, то слякоть…»
То зной, то снег, то слякоть,
Дней скучных череда.
Мы разучились плакать
И в этом вся беда.
Мы разучились нежить
И от любви дрожать,
И потому все реже
Волнуется душа.
Мы разучились плакать,
А надо бы уметь,
Среди житейских тягот —
Страдать, любить, жалеть.
«Я снова загнан в угол…»
Я снова загнан в угол,
Где тьма, где белый свет?
Но нет во мне испуга
И страха тоже нет.
Бывало и похуже,
Вы помните, друзья,
Как в наши души стужа
Вползала, как змея.
Но мы любовью жили,
Молитвою Творца —
И в стужу не остыли
Ни души, ни сердца.