Ночное небо. Холод. Тишина.
Усталый ветер в полудреме стонет.
Любимая, мне нынче не до сна,
Ты спи, а я побуду на балконе.
Я постою тихонько на краю,
На том краю, где разум замирает,
Где душу обнаженную мою
От глаз небесных дымка закрывает.
Где так легко вспорхнуть и улететь,
Шагнув туда, за легкие перила,
Где бродят розно жизнь моя и смерть,
И где душа до этого бродила,
И где потом бродить ей суждено…
На эту землю возвращаясь снова,
Рубить в пространство звездное окно
И ожидать пришествия второго.
«Предзимье в лесу. Не зима и не осень…»
Предзимье в лесу. Не зима и не осень.
Безвременье. Снег ли, листва шелестит,
И слышится поскрип, кряхтение сосен,
И небо, как чистая простынь висит.
Предтечье, предвестье чего-то иного,
Чему-то еще замерзать или течь,
Еще не написано первое слово,
Уже отзвучала заздравная речь.
Еще я живу в ожидании чуда,
Еще в преломленье сойдутся лучи,
И писем, еще не написанных, груда
Пожаром лесным вдруг взметнется в ночи.
Загадки, разгадки природных явлений,
В предчувствии света – душа распахнись!
Уже промелькнули холодные тени,
Еще зарождается новая жизнь.
Предзимье в лесу. Безотчетность и смута.
Уже поднебесье темнеет, грозит.
Еще в ожиданьи звенящего утра
По мокрым дорогам поземка скользит.
«Голову на плаху положу…»
Голову на плаху положу,
На сучок древесный погляжу…
Гикнет, ахнет весело палач —
Разнесется по деревне плач.
Горлом хлынут гулкие слова,
Застучит по склону голова,
С той горы, что Лобною зовут,
Бренные останки унесут.
А потом устроят правый суд.
На тот суд округу соберут —
Не виновен, скажут, был мужик…
А точило вжик, себе, да вжик,
А топорик стук, себе, да стук —
Крепок в плахе этот самый звук,
Да и плаха вроде бы крепка,
И, топор держащая рука.
Не работа, а «искусство» рук…
Головы невинные секут.
Что там думать, проще – топором,
Разберутся, дайте срок, потом.
«Распутица, сумятица и слякоть…»
Распутица, сумятица и слякоть,
Храп и стенанье взмыленных коней,
О Родине не только петь и плакать,
Еще и думать надобно о ней.
Истерзанные русские равнины,
Могилы предков пылью занесло.
Добро бывает часто без причины,
Осмысленным бывает чаще зло.
И потому мне больно и тоскливо,
Мотивы зла понять я не могу.
Два берега. Жизнь, как река, бурлива
И на каком остаться берегу?
Распутица. Тащу сапог из глины,
Сезон осенних проливных дождей,
Заезженные русские равнины —
Храп лошадей и – взмыленных людей.
«Творение, забвение, хаос…»
Творение, забвение, хаос —
Тащу и я свой непосильный воз.
Скольжение, падение, подъем —
Родившись в муках, в муках и живем.
Сомнение, затмение и… свет —
Звездой падучей обозначен след.
Смирение, течение судьбы —
Все чаще лбом в бетонные столбы.
Падение, горение и… мрак —
Все было так и, видно, будет так.
И пусть горька и беспощадна жизнь —
Я говорю судьбе: «Не суетись!
Не торопись, не подгоняй года —
Еще горит, горит моя звезда».
«Когда сменяются цари…»
Когда сменяются цари —
Один другому петлю вяжет,
Пока погода, до зари —
Мужик с молитвой поле пашет.
Когда сшибаются вожди —
Один другому яму роет,
Пока не грянули дожди —
Мужик соломой избу кроет.
Когда грозятся небеса
И над землею гром грохочет,
Гуляет по полю коса —
Мужик о будущем хлопочет.
«Громко крикну, в ответ отзовется…»
Громко крикну, в ответ отзовется
Голос мой из ночной тишины,
Слово доброе добрым вернется,
Злое – злым отлетит от стены.
И ударит больнее больного,
И тогда вдруг, поймем, что творим.
Бумерангом становится слово,
Возвращаясь к истокам своим.
В этом мире всему есть начало —
Жизни, слову и добрым делам…
Слышу – птица в ночи прокричала,
Что-то крикнула коротко нам.
Как же ей не ответить, пичуге?
Может, голос мой зло отпугнет,
Или чьи-то жестокие руки
В этот миг от нее отведет.
Ну, а может, такое случится:
Заблужусь я в пространстве ночном —
Громко крикнет знакомая птица
И дорогу укажет крылом.
80-е годы. «Дороги, долгие дороги»
Библейский мотив
Забываем: кто мы и откуда
Наши корни, стволы и листва?
Не расслышать средь страшного гуда
Наших предков святые слова.
Не расслышать средь грохота пушек,
Как шуршит и метет листопад.
Вновь глаза сердобольных старушек
На восход боязливо глядят.
Что взойдет там за серою далью?
Что так долго в округе темно?
Воздух полнится пылью и гарью,
Черный ворон стучится в окно.
Снова дети уходят на битву,
Унося свою душу и плоть,
Вслед читают старушки молитву:
«Сохрани и помилуй, господь!
Не убий и убитым не будешь,
Не кради у голодного хлеб,
Если заповедь эту нарушишь —
Разорвется сплетенье судеб.
Все вы нам одинаково любы,
Погоди же, сыночек, погодь, —
Тихо шепчут старушечьи губы, —
Сохрани и помилуй, Господь!».
Тобольск, 1989
Подгорный город. Веет стариной
От деревянных рубленых строений —
За древнею, кремлевскою стеной,
Как призрак бродит позабытый гений.
Он по утрам звонит в колокола,
Но этот звон не каждый в мире слышит.
Колокола?– пустые купола
И временем простреленные крыши.
Внутри соборов… господи, прости!
Не дай мне впредь узреть еще такое!
Неужто честь сегодня не в чести,
А совесть в состоянии покоя…
Глядят церква глазницами эпох.
Тяжелый взгляд на мне остановился.
Не по себе мне – будто смотрит Бог.
Немой вопрос: а ты зачем явился
В подлунный мир – творить иль разрушать?
И что уже ты сотворил на свете?..
Глядит в окно стареющая мать.
Глядит, глядит и что мне ей ответить?
«По часовой, по часовой…»
По часовой, по часовой
Вращается пропеллер.
И душу леденящий вой
Подхватывает ветер.
По круговой, по круговой
По вековому счету
Ворочается шар земной,
Расплескивая воду.
По верстовой, по верстовой
Мороз-наждак по коже.
Стрелою жизнь по часовой —
В обратную не может.
По часовой, по верстовой
То смех, то плач, то жуткий вой.
«Я играл трагическую роль…»
Гул затих. Я вышел на подмостки…
Я играл трагическую роль,
Падал на разбитые колени,
И принцесса плакала на сцене,
Но на сцене властвовал король.
Я играл трагическую роль,
Погибал, как водится, в финале,
Но меня с подмостков поднимали —
После смерти кланяться изволь.
Я вставал и говорил: «Позволь!
Сколько мне играть такую роль».
Подливали в кубок мне вино:
«Воскресать не каждому дано».
Я играл трагическую роль —
Где моя, а где чужая боль?
Монолог ребенка, погибшего от голода
И надо ж было мне родиться
В голодном, вымерзшем году —
Прийти. Увидеть злые лица
И снова кануть в темноту.
И снова ждать тысячелетья,
И к свету вновь искать пути,
Но дай мне Бог – не в лихолетье,
А в год достатка в мир прийти.
И дай мне Бог не заблудиться —
Вернуться к вам сквозь смерть и тьму,
Увидеть ласковые лица
И улыбнуться самому.
И дай мне Бог умом постигнуть,
Что этот мир не так уж плох,
И дай по имени окликнуть,
Хотя бы раз, тебя, мой Бог.
Памяти сына
Осиротел мой дом,
Душа осиротела,
Лишь тень в углу пустом
От маленького тела.
Тяжелый скрип дверей
И прошлых звуков – звуки…
Я глажу тень кудрей