— Знаешь, Матэ, в чем твоя беда? — с молодцеватым задором обратился он в тот же вечер к своему коллеге Матэ Юхасу. — Беда твоя в том, Матэ, что ходишь ты оборванец оборванцем.
— Я?..
— Вот именно! Прямо поражаюсь, что за обноски всегда на тебе надеты. Можно подумать, будто ты вкупе со всеми остальными педагогами перекупаешь свои костюмы у старьевщика.
— Извини, но дорогие вещи мне не по карману.
— Не по карману, не по карману! Неужто ты думаешь, будто хороший портной обходится дороже? Ошибаешься, дружище. Иметь дело с хорошим портным гораздо выгоднее, иначе в трубу вылетишь. А вы только попусту деньгами разбрасываетесь. Не миллионеры же вы в самом деле, чтобы обращаться к услугам доморощенных швецов! Вот у меня, — Бошан интригующе понизил голос, — теперь появился настоящий портной. Лучший из лучших! Хочешь, дам адресок?
— Как-нибудь при случае.
Матэ Юхас так и не понял, куда гнет его приятель.
Примерок было две.
Первая состоялась на дому у заказчика. Подмастерье явился со сметанным на живую нитку костюмом. Он делал какие-то пометки мелом, закалывал в нужных местах булавками. Впрочем, костюм с первой же примерки сидел на учителе как влитой. Оно и не удивительно, сказал подмастерье, на такую фигуру работать одно удовольствие.
На вторую примерку Бошан самолично явился в мастерскую. Его поставили перед трельяжем, чтобы он мог видеть себя одновременно и анфас, и с боков, и даже со спины, поскольку барышня держала сзади четвертое зеркало. Мастер и подмастерья не нашли в костюме ни малейшего изъяна… Бошан — тоже. Вот только в подмышках вроде бы жмет. Однако после того, как мастерским приемом на нем одернули пиджак, исчезло и это неприятное ощущение, без которого — как ему пояснили — немыслим каждый новый костюм, пока «данное лицо» не привыкнет к нему. А если такого ощущения не возникает, это даже плохо.
Бошан ушел из мастерской в новом костюме. Едва успев выйти на улицу, он остановился у витрины книжной лавки. Отражение подсказало, что он помолодел на десять лет. По дороге домой он полюбовался собою еще у витрин торговца сыром и гробовщика и остался весьма доволен увиденным.
Лишь одно казалось ему странным: никто не замечал происшедшей с ним перемены — ни ученики, ни учителя, ни Матэ Юхас.
Но затем Бошан сообразил, что тут вовсе нет ничего удивительного.
Одна из характерных особенностей истинно элегантного костюма как раз и заключается в том, чтобы не быть броским, кричащим. Подобно душе, духу, он привлекает наше внимание лишь в том случае, когда не существует.
В начале сентября возвратился домой Вили и вскоре нанес визит учителю. На нем был красновато-бурый костюм, которого Бошан прежде не видел.
Юноша порассказал, как текла жизнь австрийского курортного городка в августе, передал сплетни насчет общих знакомых.
— Кстати, — поинтересовался вдруг Вили, — изволили вы заказать костюм у Шрайнера?
— А как же! — ответил Бошан. — Вот уже месяц как он готов. Хочешь взглянуть?
Учитель не носил дома новый костюм, берег его, надевая лишь по воскресеньям, в тех редких случаях, когда бывал приглашен в гости.
Он прошел в спальню и минут десять был занят переодеванием.
— Ну как? — спросил он, появляясь в дверном проеме. Медленной, скованной походкой приблизился он к Вили, который сидел в кресле.
Юноша встал.
— Ну как? — повторил Бошан уже настойчиво.
Взгляд Вили помрачнел.
— Постойте, пожалуйста, на месте, господин учитель.
Бошан застыл на месте.
— А теперь извольте повернуться спиной.
Бошан повернулся.
— Благоволите, господин учитель, поднять руки.
Бошан поднял руки.
— А теперь потрудитесь сесть.
Бошан вздернул брючины и сел.
Улыбнувшись столь ребяческому проявлению тщеславия, он подмигнул Вили:
— Ну, что скажешь, великий знаток?
— М-да, — промямлил Вили.
— Может, изъян какой углядел?
— Изъян? — переспросил Вили. — Вы изволили заказывать у Шрайнера?
— А у кого же еще!
Лицо Вили потемнело, словно в него плеснули чернилами.
Костюм был тесен и в то же время непомерно широк. Брюки в одних местах прилегали в обтяжку, в других — висели мешком, а на коленях вздувались такими пузырями, каковых не должно было появиться даже после многолетней носки. Плечи у пиджака топорщились, тянули вкривь и вкось, образуя справа на спине несуществующий горб, а слева — уродливую впадину. На физиономии девяностолетнего старца невозможно было бы обнаружить морщин более, чем их собиралось здесь на каждом крохотном клочке материи. Пиджачный ворот отступал, вроде бы и не намного — всего на каких-нибудь сантиметра три, и тем не менее болтался вокруг тощей шеи, являя собою неимоверно удручающее зрелище. Смотреть на Бошана поистине не было мочи.
— Прошу прощения, господин учитель, я вас совсем замучил. И все же встаньте-ка еще разок. Выпрямьтесь, пожалуйста. Вот, вот, именно так: по струнке.
Пиджачный ворот отреагировал на это указание весьма своеобразно: теперь он уже не отставал от шеи, зато молниеносным образом подскочил на затылке кверху — тоже сантиметра на три, — да так и застыл в этом положении, неколебимо, как ни пытался Вили одернуть его книзу.
— Что-нибудь не так? — поинтересовался Бошан.
— Вы и деньги уже изволили заплатить?
— Да.
— И сколько же?
— Расплатился сполна.
— Отчего так?
— Он не пожелал делать в рассрочку.
— Ума не приложу, — сказал Вили, отведя взгляд от учителя. — Прямо не знаю, что и думать. Такого сроду с ним не случалось. Костюм он обузил.
— Где?
— Да везде! — воскликнул Вили с отчаянием. — Материал, судя по всему, неплохой. — Юноша пощупал материю. — Нет, похоже, чистая шерсть. Да какая там шерсть — одна бумага. А уж приклад — подкладка, пуговицы — стыд и срам! Нет, я этого так не оставлю. Пусть шьет заново, другой костюм, уж об этом я позабочусь. В любое время, господин учитель, как только улучите свободную минутку, готов сопроводить вас. Я сумею призвать его к ответу.
Долгое время не удавалось им выбраться к портному, поскольку у Бошана были уроки и с утра, и пополудни. Но однажды вечером — перед закрытием мастерской — они направились к портному.
Вили прошел вперед, поднимаясь по лестнице старого, запущенного белварошского дома.
Он вел переговоры с каким-то полным, краснощеким господином — тихо, но взволнованно. Тот возражал, столь же тихо и взволнованно. При этом оба бросали взгляды в сторону Бошана. Учитель стоял в уголке, озирался в полном недоумении, словно попал не туда, куда нужно, подозрительно оглядывая мастерскую, которая была просторнее и светлее, хотя во многих отношениях напоминала прежнюю.
— Шрайнер, — представился краснощекий, усатый толстяк. — По-моему, тут какое-то недоразумение. Насколько мне помнится, вы, господин учитель, не заказывали у меня ни одного костюма.
— Значит, вы не здесь заказывали, господин учитель? — допытывался Вили.
— Нет.
— Ага, теперь все ясно! — воскликнул Шрайнер. — Та мастерская находится в доме номер десять, а это — двенадцать «б». Вы попали к Шрайберу, а я — Шрайнер. Рад познакомиться, — он еще раз протянул посетителю руку. — Многие нарывались на неприятности с этим Шрайбером. — Тут он наклонился к уху Вили: — Известный мастер… добро переводить.
Он подвел Бошана, до которого никак не доходил смысл происшедшего, ближе к лампе, чтобы получше разглядеть портновскую работу.
— Да, — подтвердил толстяк с широкой, злорадной ухмылкой. — Узнаю: это его рук дело.
Подмастерья, оторвавшись от работы, вскинули взлохмаченные головы. Иглы замерли у них в руках. Стук швейной машинки оборвался. Все ухмылялись. Один из подмастерьев, не в силах совладать с охватившим его весельем, держась за живот, неровной походкой удалился из мастерской.
— Небольшая ошибочка, — чуть посерьезнев, утешил Бошана Шрайнер. — С кем не случается.
— Неужели нельзя ничего поправить? — поинтересовался Вили, впрочем, безо всякой надежды.
— Поправить — этакую работу? — расхохотался Шрайнер и принялся дергать пиджак вниз-вверх, будто палач повешенного. — Тут уж, прошу прощения, ничего не поправишь. Советую вам, господин учитель, донашивать его дома, а мы вам справим новый, отличный костюм на осень. Позвольте снять мерку?
— Нет, — покачал головой Бошан.
— Как вам будет угодно. Всегда к вашим услугам, — он протянул учителю рекламную карточку фирмы, отпечатанную типографским способом. — Ваш покорный слуга, в любой момент благоволите обратиться. За качество фирма ручается. 126, второй этаж, Шрайнер, но не Шрайбер, — кричал он вслед посетителям, когда те шли уже по галерее. — Не путать со Шрайбером!
Бошан отправился поужинать в скромный ресторанчик. Сел, не дав себе труда вздернуть штанины. Заказал дежурное блюдо и стакан красного вина.
Лишь теперь он почувствовал, до какой степени пиджак жмет под мышками — нож не врезается с такою силой. В зеркале напротив он увидел себя и отвернулся.
Медленно потягивал он красное вино. После ужина закурил сигару. Пепел сыпался ему на жилет, но Бошан не стряхивал его.
Он сидел недвижный, опустошенный, уставясь в пространство прямо перед собой, как это свойственно очень старым людям.
1930
Перевод Т. Воронкиной.
МОТОРНАЯ ЛОДКА
Нет людей счастливых вполне. Нет и быть не может.
И все-таки, оказывается, бывают. Я сам, например, знаю одного — правда, лишь одного, который вполне счастлив. Счастливей его, наверное, на свете нет.
Это Берци. Вейгль Берци.
Берци — единственный сын нашей прачки.
Вырос он, можно сказать, у меня на глазах. Еще таким вот малышом торчит, бывало, у нас вечерами, пока мать стирает. Бледненький, невзрачный мальчуган — и молчун. Молчит, будто тайну какую знает и не выдаст ни за что.