В христианстве контраст между жизнью основателя и его учеников, отраженной в Писании, и жизнью господствующей церкви, особенно в эпоху позднего Средневековья и Ренессанса, был особенно велик. Вполне естественно, что папы, купающиеся в роскоши, занимающиеся развратом и более интересующиеся интенсивно изучающейся и раскрывающейся в это время культурой языческой античности, чем Христом и Евангелиями, воспринимались многими верующими как просто антихристы.
Достаточно было непредвзято прочесть Новый Завет, чтобы понять, что внешне христианский мир вокруг – это на самом деле мир, где правит Сатана. Между тем общий рост культуры приводил к тому, что способных прочесть Писание становилось все больше и церковь пыталась ограничить чтение Писания, запрещая переводы на живые языки и самостоятельное чтение Писания мирянами, что только усиливало напряжение. И в XVI веке возникает мощное движение, потрясшее всю Европу, – Реформация. Реформаторы провозглашают принципы всеобщего священства и спасения верой. Это означает отрицание права церкви устанавливать истину в последней инстанции. Отныне все верующие равны перед Богом (в одном из направлений Реформации, кальвинистском, отсюда выводится даже демократическое, выборное устройство религиозных общин) и все и свободны, и обязаны читать Писание и применять его к жизни, как им подсказывают разум и совесть. При этом верующий не должен совершать какие-то особые, спасающие его душу дела, ведь спасение – вера в Христа, и никаких особых действий, формальных предписаний Писание, к которому обратились реформаторы, не содержит. Он должен жить и работать в миру, прилагая все свои силы к тому, чтобы соблюдать этические требования Писания, требования любви к Богу и людям. Именно здесь, внутри церкви, в «святая святых», зарождаются представления о неотъемлемых правах человека сначала как о правах верующих свободно определять свою веру, свою форму и сферу служения Богу и людям и строить жизнь в обществе в соответствии с этой верой, с требованиями своей совести. Постепенно эти базовые принципы начинают преобразовывать все сферы общества: сначала в протестантских обществах, где происходит усиление представительных институтов, отмирает средневековая система ригидных сословий с разными правами, развивается наука, происходит становление рынка. Но постепенно эти принципы отрываются от своей протестантской основы и подтачивают и католические общества, подводя их к революционным преобразованиям конца XVIII – начала XIX века.
Совершенно иную роль играют реформационные процессы в мусульманском мире. Прежде всего, напряжение между двумя движениями – от первоисточника и к первоисточнику – никогда не достигало здесь такой силы. Как бы ни контрастировала полная наслаждений жизнь поздних халифов с относительно суровой жизнью Пророка и его Сподвижников, такого разительного контраста, как в христианстве между жизнью погибшего на кресте Иисуса и его учеников и жизнью пап, здесь быть не могло. Ведь пророк сам был властителем, ведшим войны, управлявшим обществом и государством и даже имевшим одиннадцать жен. И как бы ни отступали халифы, эмиры и султаны на деле от шариата, он продолжал быть реально действующим правом.
Кроме того, реформационные движения здесь психологически проще. Ведь в исламе нет веры в не могущую ошибаться святую церковь, преодолеть которую в христианском мире было крайне сложно, и условия для этого сложились лишь в конце длительной социальной и культурной эволюции. Бороться с «бида», с отступлением от шариата здесь – долг всех правоверных. И движения, ставящие своей задачей очищение жизни мусульманских обществ и возвращение к неуклонному соблюдению закона, постоянно повторяются в истории ислама. Возникает даже идея, что в каждом веке должен быть такой восстановитель, который приведет жизнь к соответствию с нормой. Многие видели такого восстановителя в наше время в аятолле Хомейни. При этом задачи, которые ставят перед собой такие движения, значительно «скромнее» задач христианской Реформации. У христианской Реформации не было однозначной модели перестройки общества, ибо ее не было вообще в христианстве. Ее задачей было преобразовать жизнь в уже очень сложных и развитых обществах в соответствии с этическими, неформальными требованиями и с духом древних христианских общин, где не было строгой иерархии, не было догматического учения и строго фиксированных действий, выполнение которых должно дать спасение. Фактически это была задача «открытой» перестройки жизни, перестройки, осуществляемой при отсутствии однозначной модели общества. Напротив, задачи реформационных движений в исламе – значительно яснее. Это – задачи возвращения к неуклонному соблюдению уже подробно разработанной и общепризнанной модели.
Поэтому и историческая роль христианской Реформации и реформационных движений в исламе типа ваххабитского совершенно разная. Христианская Реформация открывает путь свободному развитию общества, творчеству во всех сферах жизни, постоянному появлению нового. Реформационные движения в мусульманском мире, напротив, возвращают общество к постоянной модели шариата, «на круги своя».
4
Зарождение в христианском мире принципов прав человека было своего рода открытием в социальной сфере, превышающим по значению любые частные открытия. Это было открытие условий, необходимых для развития всех сфер общества: науки, которая не может существовать без права людей на свободный поиск истины, техники, которая не может развиваться без свободного развития науки, политической сферы, где принципы прав человека постепенно ведут ко все более глубокому демократическому преобразованию общества, экономики, свободно развивающейся под влиянием новой техники и преобразования общества в соответствии с демократическими принципами. Поэтому уже в XVII веке становится очевидным, что соотношение сил меняется в пользу динамичного западного мира, а с XVIII века мусульманские государства начинают попадать в колониальную зависимость от европейцев. Мусульманский мир сталкивается с непонятной для него, необъяснимой мощью неверных. Как он реагирует на этот вызов?
Первое, что стремятся заимствовать у европейцев мусульманские правители и мусульманские общества, – это оружие и военные приемы, необходимые для борьбы с теми же европейцами. Реформы в Турции, Египте и Иране (как и реформы в России) начинаются с введения армий европейского типа. Они также, естественно, вызывают консервативное сопротивление, ибо это – тоже нововведение, но такое сопротивление не может быть слишком большим, так как оружие и военная техника необходимы именно для защиты традиционного образа жизни. Но очень быстро выясняется, что просто оружия недостаточно. Нужно уметь создавать его самим, нужна своя техника, свои специалисты-инженеры и рабочие, свои заводы и железные дороги. Начинается процесс европеизации, идущий от самых периферийных элементов европейской культуры – прежде всего от военной техники и от чисто внешних атрибутов, но постепенно проникающий все глубже и глубже. При этом, естественно, никакие идеи прав человека первоначально не проникают. Наоборот, правители используют новую технику и новые принципы организации, необходимость которых более или менее сознает все общество, для укрепления своей власти и освобождения от традиционных ограничений, прежде всего – ограничений со стороны шариата.
Но постепенно за новой техникой и новыми институтами начинают проникать и новые идеи. Уже в 1876 году в Турции провозглашается первая в мусульманском мире конституция, а в 1918 в Азербайджане провозглашается первая в мусульманском мире республика. Что происходит в ходе этих процессов с шариатом?
Отрицать и отменить шариат – вечный закон Бога – не может ни один мусульманин, но если шариат не отменяется, то он все более «отодвигается» на периферию общественной жизни. Сфера его действия постепенно сужается до сферы семейного права, он заменяется новым законодательством, начинает все более произвольно толковаться в «модернистском» плане. В книге А. Ан-Наима приводятся многочисленные примеры такого «вольного» и, как считает автор, интеллектуально нечестного и лицемерного обращения с шариатом. Очевидно, своей кульминации этот процесс вытеснения шариата (и вообще ислама) из общественной жизни достиг в ататюрковской Турции, провозгласившей себя светским государством и даже запрещающей чисто внешние атрибуты шариата, например, запрет для женщин появляться в общественных учреждениях в платке.
Однако постепенно выявляются границы этого процесса. Подавляющее большинство населения мусульманских стран – верующие люди. А это значит, что шариат продолжает жить. Он живет в сознании людей как неотъемлемый элемент веры, которой они на деле не следуют, но от которой они и не отрекаются. Это как неисполняемое требование совести. И поэтому сохраняется вероятность того, что изгнанный на периферию общественной жизни шариат вновь перейдет в наступление. В мусульманском мире социальный протест всегда оформлялся как стремление вернуться к справедливым порядкам государства пророка и первых «праведных» халифов. Но в современном мусульманском мире к социальному протесту прибавляется еще и мощный культурный протест против засилия европейской и американской культуры. Движение назад, к шариату – совершенно естественная форма такого протеста. И если турецкая революция под предводительством Ататюрка и созданный ей режим – это кульминация сознательно европеистских тенденций и предельная форма движения от шариата, то иранская революция под предводительством айятолы Хомейни, сделавшая шариат реальным законом страны и поставившая у власти правоведов, специалистов по шариату, – это наиболее яркая и «классическая» форма обратного процесса. Сейчас этот «исламизм», как мне представляется, привлекающий своей упрощенностью, жесткостью и даже жестокостью (все очень просто: у воров надо отрубать руки – и дело с концом) и пафосом служения и борьбы, – приблизительно тот же психологический тип, который в свое время в Европе привлекала идеология фашизма. Он уже начинает отступать в Иране, активно проникает в СНГ и Россию, находя благоприятную почву в наших условиях идеологического и морального распада.