Повозка двигалась медленно. Мезат огрел кнутом свинью Василе Испаса. Свинья шарахнулась в сторону и пустилась наутек, наталкиваясь на людей. Гимназисты, тыча в нее пальцами, хохотали.
— Эй, берегись автомобиля! — кричали они.
Петре смотрел на них с презрением. Этакие пустобрехи, шутники! Маменькины сынки, живут на всем готовом и понятия не имеют, как заработать деньги. «А если Савел мне не отдаст? — подумал он хладнокровно. И потом спросил себя: — А я отдал бы ему деньги, если б их выиграл? Ведь он выиграл их в честной игре! Тут ничего не скажешь!»
Мезат остановился за углом. Петре соскочил с повозки первый; он все еще не терял надежды: может быть, Савел просто не хочет отдавать ему деньги при Мезате. Когда спрыгнул и Савел, Мезат пожал обоим руки. И Дорина тоже.
Потом Савел подал руку Петре и сказал:
— Пока!
— Пока! — ответил Петре.
И один пошел направо, другой — налево. Они слышали, как потешался над ними Мезат.
— Черт знает что, прохвосты! — хохотал он, стегнув лошадей.
Они уходили все дальше. Смех Мезата заразил и Дорину.
Петре шел, засунув руки в карманы, и размышлял о том, что он скажет матери, когда она выйдет ему навстречу.
«Мама, это ничего, — скажет он ей. — Мне не повезло, вот в чем дело… Ты не сердись, так уж получилось. Не повезло — и только. Я заработал много, прорву денег… И тогда я подумал: пойду-ка куплю барана… И я купил, мама, барана, огромного, с теленка ростом… И я думал так: мы его острижем, и ты свяжешь себе шерстяные рукавицы и чулки… На баране целый воз шерсти… Это был белый баран с загнутыми рогами… «Большой забияка», — как сказал мне чабан. Так вот, мы сразу его острижем, потом подержим еще немного и зарежем. Или тут же зарежем, как ты захочешь, подумал я. А мясо съедим и можем даже продать. В баране много мяса… А из шкуры я сделаю себе шапку, а ты — безрукавку… Так я думал. Но мне не повезло: баран заболел в дороге и умер. Я оставил его неподалеку от Филиашей… Мне было жалко сдирать с него шкуру. Так я и бросил его… Вот в чем дело, не повезло мне на этот раз. Но на днях Мезат раздобудет разрешение, и мы снова уедем. Теперь я человек серьезный, много знаю, умею зарабатывать, сколько захочу. И когда вернусь, куплю тебе, что ты только пожелаешь…»
На следующий день Мезата разыскать не удалось. Только на третий день утром заметил Петре на рынке его повозку; она стояла за префектурой, на том месте, где когда-то располагался цирк. Лошади жевали сено, и ребятишки, окружившие кольцом повозку, перешептывались. Здесь было человек сорок — и подростки, и совсем маленькие, еще недавно хватавшиеся за мамкину юбку. Поодаль в мрачном одиночестве стоял Савел. Увидев его, Петре хотел было остановиться и повернуть назад, но Савел его не заметил, и Петре не подошел к нему. Мать спрашивала Петре, как поживает Савел, и он отвечал, что хорошо. Тогда она попросила позвать Савела в гости, ей хотелось посмотреть, потолстел ли он. И Петре обещал ей позвать Савела. Петре даже делал вид, будто удивляется, почему это Савел не заходит за ним, чтобы прогуляться по городу. «Может, никак не отоспится, все дома нежится», — говорил он.
По правде сказать, он злился даже не на Савела, а на деньги; была бы на то его воля, собрал бы он их все, со всего города здесь, на рынке, у повозки Мезата, да сжег бы. Ведь все случилось из-за них. Если бы не деньги, не разошлись бы они с Савелом так равнодушно, бросив друг другу: «Пока!»
Он подошел к Савелу и похлопал его по плечу.
— Как поживаешь?
— Хорошо, — смущенно ответил Савел.
— А что делают эти пацанята?
— Записываются на съемки.
— Какие съемки?
— Мезат пробует их… Он подбирает людей, чтобы ехать в Бухарест снимать фильм… Договорился с кем-то из Бухареста, они хотят делать фильм о циркачах…
Петре обрадовался и снова с размаху ударил Савела по плечу.
— Значит, и мы поедем в Бухарест?
— Если он нас возьмет…
— Как Мезат может нас не взять? Нас-то? Ты что, с ума сошел? Да разве он найдет актеров лучше, чем мы? Мы знаем ремесло, ведь он сам нас научил.
— Он говорит, что имеет право отбирать, ему нужно взять в Бухарест несколько человек. Одних для цирка, других для театра с цирком и с голыми женщинами, третьих для съемок; эти станут киноактерами…
— Как бы там ни было, мы первые…
Савел молча кивнул. До сих пор он говорил неохотно, глядя в сторону. Он избегал смотреть Петре в глаза. Петре хотел сказать ему, что он не сердится, что «черт с ними, с деньгами, забудем о них». Все деньги следовало бы бросить в Дунай, чтобы остались просто люди, такие, как есть, с их дружбой, с их недостатками, с их любовью, — только люди, без денег. Правильно говорит Гарофицэ, что весь этот мир надо бросить в Дунай, весь этот мир корчмарей, попов и управляющих с их деньгами и всем прочим. Петре был просто вне себя, что не мог сказать Савелу все, что думал, но он ничего не сказал, боясь еще больше обидеть Савела.
Из-за повозки появилась улыбающаяся Дорина. Она подошла к Петре и погладила его по лицу. Петре покраснел — вокруг было слишком много ребят.
— Значит, едем в Бухарест? — сказал он.
— Вы говорили с Мезатом?
— Нет, о чем еще говорить…
Появился Мезат, в руках у него было несколько листков бумаги.
— Как поживаешь, Петре?
— Спасибо, хорошо… Когда едем в Бухарест?
— Ну, это мы еще посмотрим…
— Что посмотрим?
— Посмотрим, кто пройдет по конкурсу, — сказал Мезат.
Петре не понял, и Мезат продолжал:
— Если пройдете по конкурсу, поедете…
Петре думал, что он шутит, и рассмеялся. Но Мезат показал ему список.
— У меня пока записалось шестьдесят два человека… Вас записать?
— Конечно, если нужны формальности…
— Нужны, но еще надо уплатить взнос за запись. Сто лей.
Петре дважды провел рукой по подбородку.
— Да-а, — протянул он. — Ну ничего, удержите из зарплаты…
— Нельзя, документы есть документы.
— Мы люди слова, — не унимался Петре, — ведь вы нас знаете!
— Закон есть закон, не я его придумал, — сказал Мезат. — Решайте! — И он отошел. Петре и Савел последовали за ним.
— Но почему нам сдавать экзамены? Разве мы новички?
— То было другое… Программа для деревни — это одно, а для города — другое. Бухарест есть Бухарест. Там люди требовательные, капризные. Я должен выбрать самых талантливых…
— Записывай нас! — сказал Савел. — У меня есть деньги и для него. Когда он раздобудет сто лей, отдаст мне.
— Хорошо, — сказал Мезат. — Скажите мне полностью ваши имена и фамилии.
Ребята переглянулись: разве он их не помнит?
— Фамилию, имя и как звать отца.
— Петре Драгу, отца звали Николае.
— Петре Николае Драгу, — повторил, записывая, Мезат.
— Савел Пэтуляну, отец — Василе…
— Савел Василе Пэтуляну… Да… Будете сдавать экзамены, когда я вас вызову… Завтра утром дам вам ответ, и завтра в двенадцать едем в Бухарест…
Дорина сопровождала Мезата. Петре и Савел стояли в сторонке и смотрели, как другие сдают экзамены. Мезат заставлял ребят смеяться, плакать, играть в орлянку, заниматься боксом, поднимать штангу, ходить на руках, скакать на одной ноге, прыгать в вышину, читать стихи, изображать пьяных, давать друг другу пощечины. И после каждой пробы записывал что-то на бумаге и говорил:
— Хорошо, следующий…
Солнце светило ярко, ослепительно, но солнце было одно-единственное. «Почему это на небе только одно солнце?» — подумал Петре, расстегивая пиджак. Звезд ночью много, и поэтому ночью ему никогда не было скучно. А дни, когда небо затянуто тучами и солнца не видать, он не любил. Сейчас было тепло и солнечно, и Петре ждал минуты, когда можно будет показать соплякам, стоявшим вокруг, что умеет делать настоящий артист.
— Мы знаем и бокс, и борьбу, и белый свет повидали… А эти что? Может, Мезат просто хочет, чтобы мы им показали класс? — сказал Петре.
— Возможно, — проговорил Савел. Он сказал, что Петре вернет ему потом сто лей, боясь, что иначе Петре откажется взять у него деньги и он, Савел, останется один. Он выложил все свои капиталы дома на стол, но на душе у него скребли кошки, когда мать радостно расцеловала его в обе щеки.
Если они поедут в Бухарест, все уладится. Савел словно видел, как зажигались огни — желтые, красные, лиловые, оранжевые. И гонг бьет три раза. Да, все будет по-другому. Они колесили по деревням, и дни оставались позади повозки, как оброненные яблоки. В Бухаресте зал будет большой, точно семь школ. Веронику он тоже вызовет, и как можно скорее. Он будто слышал ее голос.
— Нам не нужно мошенничать, чтобы победить, — сказал Петре. — И чужая помощь не нужна… Ты только посмотри на них! Они понятия не имеют, как давать пощечины! Разве это пощечина? Ну какие из них киноактеры? Ведь даже лошадь не умеют запрячь…
А они с Савелом умели ездить верхом, умели поить лошадей, воровали для них кукурузу и тыкву, умели чистить их скребницей — все умели. Мезат всему их выучил, и теперь они этому радовались и не ругали его мысленно, как прежде, что он заставлял их работать, будто они его слуги. Мечта их почти сбылась.
Когда пришел их черед, Савел заплатил. Они с Петре были лучше всех. Ребята глядели на них с испугом. И Мезат пожал им руки, а Дорина слегка погладила Петре по лицу.
Ночью Савел видел во сне, будто зажигаются желтые и оранжевые огни. Гонг ударяет три раза. Сцена огромная, как поле. Белые акации стоят в цвету, точно невесты. Он одет в черное, как принц Гамлет, и идет к рампе с гитарой в руках. Бросив взгляд в зал, он замечает в первом ряду Томороагэ; тот побрился, оделся в праздничное платье, а рядом с ним ребята из всех деревень, где они проезжали, и крестьяне из Патруле… Все аплодируют. Потом наступает тишина, и Вероника в белом платье выходит на сцену. Она идет, почти не касаясь пола… Савел смотрит на нее, он счастлив. Его мечта сбылась, он стал актером и играет Гамлета… Снова раздается гром аплодисментов. Савел кланяется, держа за руку Веронику, потом спускается в зал и садится рядом с Томороагэ… И опять зажигаются яркие огни и бьет гонг… На сцену на руках выходит Петре. Он кувыркается, изображает попа и попадью, и зал сотрясается от смеха. Петре кланяется. Дети смеются и хлопают в ладоши. Петре бросает им всем большие красно-желтые яблоки, сотни яблок, и ребята ловят их и едят. А Петре продолжает бросать яблоки… Потом он протягивает всем им змеев, каждому курносому мальчишке по змею… И зал теперь точно поле, змеи кружатся в небе, и Петре всем раздает большие клубки ниток, чтобы можно было запустить змеев очень высоко… И все смеются и хлопают, а он, Савел, и Петре, и Вероника держатся за руки и тоже смеются — они радуются, что исполнилась их мечта… Всю ночь снился Савелу этот сон.