Я оставил их поздно ночью, счастливыми, возбужденными страстным желанием, и мне казалось, что над головой у каждого горит голубой пламень духа божьего…
Будут ли эти люди так же счастливы, если завтра найдут богатство и утратят прекрасную, упоительную мечту?
1921
ЛЕТО
Кончился праздник цветов, ожиданий и надежд. Коса прошлась по лугам, душистый клевер лежит мертвый, и адское солнце безжалостно сушит его. Лысые пятна на горах побурели, леса немеют в истоме. Кукушка тихо вздыхает, и горькие ее жалобы наполняют ущелья. Злорадно тараторит сорока, подсмеивается, кричит:
— Вот видите!
Над полем, будто в печи, колышется марево. Всюду царят тяжкий зной и ленивая тишина. В полях видны работники, напоминающие опустившихся на землю странных больших птиц. Они работают молча и кажутся издали неподвижными, прикованными к месту жарой.
Среди полей тянется широкое белое раскаленное шоссе. Оно безлюдно. Выстроившиеся по обе стороны старые вербы посерели от пыли, истомились от жажды, унылы и подавлены, словно возвращающиеся из тяжелого похода солдаты. Порой там вздымается тонкой, высокой столбушкой вихрь, похожий на женщину с ребенком на руках; быстро крутясь, он медленно исчезает в пространстве.
Зной долит. Вот где-то в полях вспыхнул было, как пламя, громкий, дружный девичий смех — и умолк.
Где ты, веселая, цветущая, улыбчивая весна?
Посеянные тобой богатые надежды всходили в душе вместе с первой травой, и небо орошало их верой! Где жажда обновления, наполнившая весь мир с первым дыханьем весны? Сбылись ли малые и великие чаяния тысяч влюбленных сердец, так жаждавших майских ночей и соловьев? Что сталось с искрами, которые зажгла весна, — с подаренными цветами, венками, ароматом роз? Где птенчики, высиженные в скрытых от враждебного взгляда гнездах? Родители их уже больше не дружат между собою, летают порознь и не ищут друг друга.
Зной. Никто ни к чему не стремится. Душа сыта. Зреют, перезревают плоды, падают и гниют.
Завтра дохнет осень, холодная, сдержанная, благоразумная, встреченная без восторгов. Потому что лето выжгло их все.
1921
СОБАКА
Охотник остался совсем один в маленькой землянке у болота. Уже несколько дней собака его находилась в городе. Нынче, провожая двух своих товарищей, он поручил им взять ее и, при возвращении через два дня, привезти обратно.
Зимняя ночь была страшная, и душу охотника мучила тревога. Он лежал на спине в маленькой темной могиле, курил папиросу за папиросой и не мог уснуть. Среди пустого, мертвого поля, где теперь ни души, он был как крот под этим маленьким холмиком, отделенный от всего мира толстым слоем земли.
Он думал о смерти, и мысли у него были темные, безвыходные, как гробница, в которой он лежал. Им не было простора, куда лететь, и они ползли тяжко, медленно, наполняя маленькую крото́вину и киша, как черви, что пожирают тлеющий в могиле труп.
Вдруг откуда-то, словно из недр земли, донесся далекий шум. Снаружи что-то вскрикнуло. Одно из маленьких, заткнутых соломой окошек отворилось, и в него словно заглянуло бледное, полное ужаса лицо. Шум оборвался, но тут же повторился опять. На кровлю землянки налетели темные силы. Бешеная конница злых духов протопотала и унеслась вдаль.
Охотник оцепенел. Мысли о смерти вырвались из темного затвора на волю. Страх наполнил душу.
Он приподнялся, глянул в грязное окошко. Ничего не видать. Небо и земля слились в хаос мрака, и в хаосе этом шел странный бой невидимых сил. По льду болота и покрывавшему поле снежному насту с тонким визгом стремительно скользили пускаемые наступающими со всех сторон чудовищами ледяные пули. Кое-где слышался сухой плач падающих и обламывающихся деревьев. Бешеная стихия хватала их за верхушки и с ожесточением волочила по равнине. Неистовые силы, словно невидимые кони, в испуге метались во все стороны, и холодное пламя вырывалось из их ноздрей.
Охотник покрепче закрыл окошки, в которые с грозным шипеньем вползали холодные воздушные змеи, накрылся с головой кожухом, чтобы не слышать, как рушится земля, и забился в уголок могилы.
Но земля дрожала и ходила ходуном. На нее обвалились огромные куски разрушенных небес, и душе человека нигде уже не было опоры. Охваченный ужасом, он начал креститься и шептать бессвязные слова, обращаясь к давным-давно позабытому богу. Душа его, смятая ужасом перед сверхъестественным, то выпрямлялась в таинственной святости молитвы, то поникала, как ветка, под тяжестью страха, который был выше сил.
Вдруг возле замаскированной и крепко запертой на засов маленькой двери послышался тихий визг, слабый глухой лай. Несколько раз сильно царапнули острые когти; какое-то тяжелое, но гибкое тело с тяжким вздохом свалилось на землю.
— Пан! Пан! — воскликнул охотник и, вскочив, открыл дверь.
Словно камень свалился с души его, и она озарилась, будто кто зажег в ней лампаду.
Человек с собакой обнялись в темноте землянки. Собака устала. Тело ее было горячее. Тяжело дыша, прижималась она к хозяину. Положив голову ему на плечо, радостно трепетала всей своей темной душой.
А хозяин забыл ужас бури. Ощущение близости, взаимности, которой мы в одиночестве страстно жаждем, влило в его охладелое от ужаса сердце тепло. Он гладил бедное усталое животное, говорил ему ласково и понимал его.
Собака, увидев в городе друзей хозяина, поняла, что в эту страшную бурю он здесь один, и, борясь со стихией, преодолела пятнадцать километров, чтоб быть с ним. Сбиваемая с ног бурей, исхлестанная ледяными пулями, затерянная в темной бездне ночи, она прибежала к своему близкому, который дрожал, затерянный в этой пустыне.
В эту минуту встречи раскрылся таинственный смысл всего ее существованья, и она лежала счастливая, не имея сил даже на то, чтоб лизнуть руку, дружески ее обнимавшую.
1921
ЛЕТНЯЯ ГРОЗА
Недавно над городом прошла гроза. Черные тучи, маленькие, большие, клубящиеся, разорванные, полные грозных замыслов, собрались со всех сторон на страшный совет. Жалобно зашумели, зашатались под ударами разнузданной стихни деревья. Люди побежали в укрытия. На соседней кровле две вороны, растерянные, перепуганные, прижались к дымовой трубе. Тучи сгустились. Потемнело. Засверкала молния. Гром потряс небеса.
Шумя и неистовствуя, гроза удалилась.
Это было недавно.
А сейчас — небо чистое, спокойное, высокое, озарено широкой улыбкой заходящего солнца. В ясной лазури привольно купается белый голубь. Вдали прихотливо вычерчен смелый контур Витоши, девственной, свежей, прекрасной, погруженной в мечты. Все спокойно. Как будто ничего не случилось.
И однако — на всем виден след могучей игры стихий. Деревья бодро воспрянули, и освеженная листва их блестит. Всюду отворяются окна; люди выходят на улицу, полные оживленья. Шаг их стал тверже, и взгляд обращен к небу, на которое они давно уже не смотрели.
1921
БЕСПОЛЕЗНЫЙ ФОНТАН
Бродя на охоте по темным чащобам букового леса, где не было никаких тропинок, где едва ли когда ступала нога человека, в самом недоступном месте я вдруг увидел фонтан.
Он был сделан из красивого обтесанного камня. Вода широкой струей текла по медной трубе и, весело журча, наполняла круглый каменный бассейн. На маленьком выступе стояла деревянная кружка.
Кто устроил этот фонтан с такой заботой и для кого он устроил его здесь, где никогда не проходит человек?
Наверно, какой-нибудь любитель природы, друг одиночества и самодив. Какой-нибудь созерцатель, чистая, влюбленная душа. Какой-нибудь поэт.
Да, конечно, какой-то поэт устроил этот прекрасный фонтан в непроходимой чаще букового леса.
Только поэт способен создать нечто прекрасное и бесполезное.
1921
МЕРТВОЕ ПОЛЕ
Люблю поле, эту широкую, просторную равнину, обведенную круглой чертой горизонта. Много раз я наблюдал и описывал его, много раз шагал по нему взад и вперед, всякий раз находя в нем что-нибудь прекрасное, что-нибудь особенно ласковое.
Вчера первый раз оно мне не понравилось. На увядшей траве, сквозь которую чернела земля, там и тут лежали ледяные струпья. Сырой туман пал на него, как тлетворное испарение. Порой попадался развалившийся шалаш. Вот большая черная птица пролетела низко, медленно, одиноко. Она была похожа не на живое существо, а на какой-то маленький железный механизм, от которого воздух становился еще студеней. У мельницы два крестьянина рубили большую иву, и это напоминало клинику, где режут человеческие тела.
Всюду — безобразно, уныло, холодно. Поле было мертво.
1921
СКОШЕННЫЕ ЦВЕТЫ
Как жаль, что я не могу писать стихи. Иду нынче по полю — луга скошены, нивы сжаты. Сено наполняет воздух приятным запахом, бодрящим и заставляющим думать о молодости, о любви. Но в лежащих валках я увидел бесчисленное количество цветков, названий которых не знаю, и мне становится жаль их. Глаза их мертвы, листья завяли, краски померкли. Шевелю валки тростью — снизу показывается еще много, много таких безыменных цветочков, радостно появившихся на свет, быстро распустившихся и неожиданно, бессмысленно скошенных.
Если б я умел писать стихи, я посвятил бы каждому нежное, печальное стихотворение. Проза бессильна передать то, что я думаю, то, что чувствую, глядя на эти мертвые цветы. Только чеканная форма стиха, только гармония ритма и музыка рифмы способны придать бессильным словам живое тепло чувств, которые меня волнуют, мыслей, что приходят ко мне, легкие, неуловимые и быстрые, как еле заметный ветерок над полем.
На этом самом поле ранней весной я встретил стайку девушек. Говорю «стайку», потому что они были такие молодые и резвые, такие шалуньи и так пестро одеты, что походили скорей на птичек. Они бегали, гонялись друг за другом, кричали, а потом вольно и беззаботно запели: