Мы с Линой съели по кусочку кормовой свеклы, и на этом закончили ужин. Для того чтобы сгладить впечатление от нашего поведения во время трапезы и в то же время сделать комплимент гостеприимным хозяевам, я сказал, что в отношении пищи они находятся в более выгодном и почетном положении, чем мы, так как наши общие прародители — обезьяны — исходно были травоядными животными. Однако Броб прищурился и очень учтиво, но достаточно твердо и холодно возразил, что их прапрародители действительно были травоядными, но что это не обезьяны, а уининимы — существа вполне достойные и разумные. При этом он не дал себе труда объяснить, что за существа эти уининимы. Я в свою очередь не стал его расспрашивать, потому что не был уверен, будет ли ему приятно говорить об этом.
Я деликатно перевел разговор на другую тему, но и здесь меня ожидало фиаско. Я поинтересовался, где, по какую сторону от Гринвичского меридиана находится Уибробский материк. Ответ гласил, что они, уибробцы, даже не слышали о таком меридиане. Их материк находится по обе стороны Уибробского меридиана, а этот последний делит на две равные части Уибробский материк. Уибробия, по-видимому, была величиной, которая определялась сама по себе, не соотносясь с другими величинами. А когда я случайно упомянул Европу, откуда прибыли мы с Линой, и Броб заявил с усмешкой, что нельзя верить всему, о чем говорится в мифологии, я вынужден был замолчать.
Хорошо, что в эту минуту Нэг украдкой зевнула и, задрав хвост, сказала, что пора спать. Нас с женой отвели в нашу спальню. Тут все было на высоком эстетическом и техническом уровне. Кровать выезжала из стены и автоматически раскрывалась. Камеристка-компьютерка на металлических ногах стелила постель и помогала раздеваться. Окна были закрыты металлическими шторами, и это свидетельствовало о полной безопасности и высокой морали уибробского дома.
Когда мы перед сном решили умыться, Нэг, которая как отличная хозяйка следила за тем, чтобы у нас было все необходимое, в ужасе остановила нас и оттолкнула от умывальника.
— Отсюда пьют воду, — сказала она тоном воспитательницы детского сада. — Вот так…
Она наполнила раковину холодной водой и, наклонившись, стала пить, время от времени отфыркиваясь. Потом сделала знак компьютерке, и та притащила откуда-то два ведра — одно с водой, другое — без. Над пустым ведром она нам полила, и мы умылись.
Нэг пожелала нам спокойной ночи.
Мы легли, чувствуя себя такими усталыми, что нас уже ничто не волновало.
ГЛАВА ТРЕТЬЯ
Первый день автора и его жены в Уибробии. Они знакомятся с философом Шпиком Уининимом и совершают прогулку по городу Лаггнеггу. Необычайная искренность уибробцев, как и некоторые другие их странности. Деликатный разговор с мистером Шпиком, который касается дальнейшей участи автора и его жены.
Спал я плохо. Не знаю, что снилось моей жене, но меня всю ночь мучили кошмары и терзали сексуальные видения. Мне все казалось, что в соседних комнатах стучат копыта, раздается ржание и фырканье на разные голоса. Доносились как будто и другие звуки, какие издают лошади, когда их, чрезмерно нагрузив, подгоняют на крутой дороге. Над всем этим доминировал мужской баритон с несомненными интонациями породистого жеребца.
Утром жена сказала, что ее преследовали те же кошмары. Мы поспешили до пробуждения наших хозяев принять ультрадуш и прошли в столовую. Нас ожидала приятная неожиданность — в Уибробии мы сталкивались с неожиданностями все время с начала до конца, и, если взглянуть на дело трезво, в этом не было ничего удивительного — мы нашли на столе глиняные мисочки с молочной рисовой кашей и сваренной пшеничной крупой. Перед местами хозяев лежало по нескольку пучков свежей люцерны и стояли бутылки с томатным соком. Прибор был приготовлен и еще для одного уибробца.
Первым появился Броб. Он несомненно хорошо отдохнул. С присущей уибробцам жизнерадостностью поздоровался с нами и энергично принялся за люцерну. Немного погодя пришла Нэг, но она выглядела весьма усталой. Прелестная пижама, которая очень шла к ее черным волосам, не могла скрыть беспорядка в ее гриве и хвосте. Пока она ела, Броб прочитал несколько изречений из желто-зеленой книжки, и это помогло ей окончательно проснуться.
— Где Шпик? — спросил Броб, кивнув на пустое место за столом.
— Спит, — ответила Нэг. — Ведь ты знаешь, с этими его заседаниями допоздна…
— Пусть поспит, — доброжелательно сказал Броб. — Но что произошло вчера вечером?
— О, просто бурные прения. Блейк снова показал зубы… Но Шпик вернулся довольный. В конце заседания Юнион выбросил Блейка в окно. Представляешь, дарлинг? Окно на семнадцатом этаже Лиги… Ха-ха-ха!
— Слава Уининиму Однокопытному, — произнес Броб с таким же облегчением, с каким мы говорим «слава богу». — Нашему Шпику Уининиму пальца в рот не клади.
Чтобы привлечь к разговору и нас с Линой, Броб объяснил, что речь идет о заседании лаггнеггского философского Юниона при Лиге заднекопытных. Шпик Уининим — вице-президент Юниона.
— Он ваш родственник? — спросил я.
— О, нет.
— Но у него такая же фамилия, как у вас.
— У всех уибробцев такая фамилия. Она напоминает нам о нашем происхождении, — сказал Броб.
Что касается Шпика Уининима, он их друг и Третий в их семье. Из дальнейших объяснений стало ясно, что Третий и Третья в семье означает то же, что и везде на свете, только в Уибробии это узаконено и вносит некоторые коррективы в однообразие моногамии. Броб сказал, что он — Третий в доме Шпика, а Нэг — Третья у своего пятиюродного брата. Меня удивил не столько сам этот обычай, сколько непривычная для цивилизованного народа искренность уибробцев.
Наши хозяева еще не закончили свои объяснения, когда в столовую вошел и сам Шпик Уининим — высокий, плотный, очень симпатичный уибробец вороной масти. Они с Нэг чрезвычайно подходили друг к другу, и я подумал, что ночное ржание и фырканье вовсе не было сном.
Броб представил нас мистеру Шпику. Тот сказал, что уже слышал о нас от Нэг, поклонился и провел рукой по своей гриве вплоть до хвоста. Одет он был по-будничному, но безукоризненно, в соответствии со здешней модой: узкие штаны до колен, подчеркивающие его мужские достоинства, и белоснежные манжеты на двуперстых руках, а на ногах легкие круглые ботинки. Остальные части тела ничем не были прикрыты, потому что, как видно, уибробский климат позволял это.
Привязывая соломенную корзинку под подбородком, Шпик с простодушной улыбкой извинился перед Нэг, что ночью не был в достаточно хорошей форме, а когда она любезно уверила его в противном, он повернулся к нам с Линой и спросил, действительно ли мы прибыли из Европы.
— Вы тоже сомневаетесь? — спросил я.
— Ах, оставьте нашего Броба, он старый консерватор, — ответил, смеясь, мистер Шпик. — Я спросил вас об этом, потому что уже два с половиной века европеец не ступал на наш материк. Почти со времени создания уибробского государства.
— Невозможно! — воскликнул я. — Неужели мир так огромен?
— Я не знаю, — ответил мистер Шпик. — Но если верить некоторым преданиям и письменным документам, в то время здесь появился какой-то европеец, англичанин, если не ошибаюсь, капитан, капитан… — Шпик щелкнул в воздухе пальцами. — Вот имени его не помню. И с тех пор у нас утвердилось мнение, жертвой которого стал и Броб, что Англии не существует, а следовательно, не существует и Европы.
— Но почему, боже мой?
— По словам того англичанина, груз пороков в Англии был настолько велик, что она давно уже должна была затонуть в океане. Но он, наверное, был англофобом, и его утверждения, разумеется, нужно принимать с оговоркой.
Я кивнул и заметил, что пороки едва ли могут потопить такую страну, как Англия, а тем более материк, иначе не только Европа, но и остальные материки давно бы ушли под воду.
Шпик, однако, не понял моей шутки, а переглянулся с Бробом и Нэг и спросил, о каких других материках я говорю. Я сказал, о каких, и даже изобразил на белом листе контуры двух земных полушарий с пятью материками.
— О, Дио! — рассмеялся Шпик вместе с Бробом и Нэг. — Я вижу, что ваша мифология богаче нашей. Пять материков, шарообразная земля, два океана… Неужели вы еще верите в такие глупости?
— Что вы хотите этим сказать? — удивился я.
— Я хочу сказать, дорогой мистер Драгойефф, что наша уибробская география достаточна развита. И если существование Европы мы еще можем допустить, поскольку и вы это подтверждаете, то все прочее — плод вашего суеверного европейского воображения.
На обратной стороне листа Шпик нарисовал весьма эффектно круглую плоскость, представляющую по его утверждению сплошной и единственный мировой океан. В центре его он начертал Уибробский материк в форме грубого эллипса, пересеченного посредине Уибробский меридианом. Меридиан разделял материк на две половины и на две державы — Уибробию и Бробдингуйю. В самой восточной части мирового океана он нарисовал два кружочка, один поменьше, другой побольше, которые изображали предполагаемые Англию и Европу. Затем быстрыми штрихами показал путь Солнца вокруг Земли, с востока на запад, и вокруг всего этого набросал семь концентрических окружностей: они обозначали семь небесных сфер, к которым, в соответствии с уибробской космологией, были прикреплены звезды, предназначенные для освещения Уибробии в ночное время.
Лина пробормотала по-болгарски, что у этих уибробцев не все дома, но я, хотя и был немного смущен, не разделял ее мнения. Для страны, столь увлеченной развитием техники, подобные представления о Земле и Космосе были вполне естественными. По тем же причинам, как видно, было естественно, что уибробцы пили воду из умывальников и мылись над ведрами. Все-таки я осторожно спросил:
— Мистер Шпик, неужели вы, уибробцы, никогда не выезжаете за пределы вашей страны?
— Выезжаем, — последовал ответ. — В Бробдингуйю, но очень редко… Мы знаем, что есть и чего нет в мире, мистер Драгойефф.
Спорить было бесполезно: если человек, а тем более уибробец, убежден в своем превосходстве, его взгляды ничто не может поколебать.