До начала парада оставалась минута. Я ждал, когда наконец появятся таинственные уининимы и оседлают коней.
Но этого не случилось. Ровно в 16.15 Грейтполисмен поднял над головой свой золотой жезл. Дирижер высоко подкинул палочку и с неподражаемой легкостью поймал ее. Загремели барабаны. Пискнули флейты, зазвучали фанфары. И кони, о господа, именно кони стали вышагивать…
Это было нечто неописуемое. Барабаны грохотали с такой силой, что даже у нас внутри все сотрясалось: ррам-тарарам-там, ррам-тарарам-там, ррам, ррам, ррам… Лина заткнула уши и закрыла глаза. Но я — нет. Никогда в жизни я не видел таких коней, как эти. Какой музыкальный слух, какой маршевый шаг! Под их копытами сотрясалась земля, и мне казалось, что из их ноздрей вырываются пламя и дым. Они обходили ипподром, приветствуемые миллионной публикой и поднятым жезлом Грейтполисмена, и были восхитительны. На них не было ни седел, ни кожаной сбруи, украшенной безделушками, и это придавало их церемониальному шагу грацию и свободу. Только на передних ногах, в такт флейтам и барабанам, звенели серебряные путы, отчего зрелище приобретало еще более выразительную мелодичность.
Парад приближался к нам. И меня что-то стало немного смущать. У нас, да и везде в мире, даже когда лошадей запрягают или ездят на них верхом, вид у них бодрый, осанка гордая, а эти кони были воплощением оскорбленного достоинства. Они выглядели очень умными и словно могли бы говорить, но не хотели. Барабаны били изо всех сил, публика ревела и топала копытами, Грейтполисмен поднимал свой жезл аж в небеса, а кони молчали. Они были печальны, эти кони…
Парад окончился, и мы поспешили к нашему вездеходу, но я так и не увидел уининимов. А ведь это был Парад уининимов?
— Но они прошли перед вашими глазами, — удивился мистер Шпик. — Целых сто рядов… Да вы не близоруки?
— Извините, — сказал я, — но это были кони…
— Глупости, — возразил мистер Шпик. — Это чистокровные уининимы. В этом не может быть сомнений, потому что от них мы ведем наше происхождение.
Во второй раз я слышал эту версию о происхождении уибробцев. И не вполне ей поверил, несмотря на громадные скульптурные копыта, которые торчали вместо крестов на колокольнях лаггнеггских церквей. Люди почти никогда не бывают тем, кем себя считают, так почему бы этой истине не относиться и к уибробцам!
Лаггнеггский вечер, который разлучил нас с мистером Шпиком, был ясным и звездным. Воздух звенел от топота копыт и жизнерадостного ржания. От граси-скверов долетали ритмичные вздохи и дружное хрупание.
Мистер Шпик оставил нас на плоской крыше нашего временного обиталища у Броба и Нэг Уининимов. Он объяснил нам, что не может проводить нас до спальни, поскольку торопится в этот вечер занять место Третьего в доме одного своего друга детства, которому многим обязан. Прощаясь с нами, он сообщил, что наш визит вежливости к Грейтполисмену Лаггнегга, вероятно, будет отложен: Грейтполисмен отправил запрос по поводу того, как поступить с нами, в Уиброб-сити и в ближайшие дни ожидает ответа.
Я задержал его руку в своей, поскольку вопрос о том, как с нами поступят, меня живо интересовал. Я спросил, каким может быть ответ Уиброб-сити, а Шпик философски усмехнулся и похлопал меня по плечу.
— Все мы зависим от погоды и урожая, мистер Драгойефф.
И удалился с приветливым ржанием. В ответ заржали и мы.
Броба и Нэг, наших милых хозяев, мы застали в столовой. Они провели свой выходной среди зеленых стеблей сорго и находились в отличном настроении. Свое дневное молоко они сдали в большую доильню, и совесть их была чиста.
Они осведомились, как мы чувствуем себя после прогулки по Лаггнеггу. Лина встала и зевнула. Я улыбнулся и тоже зевнул. Но оба мы сказали, что чувствуем себя отлично.
Что может делать человек в Уибробии, кроме того, что он вынужден делать?
ГЛАВА ЧЕТВЕРТАЯ
Автор и его жена развлекаются. Они бегло знакомятся с культурой и законами Уибробии. Как уибробцы избавились от преступлений. Мнение мистера Шпика относительно необходимости мнений по другим вопросам.
Намек мистера Шпика на то, что дальнейшая наша судьба зависит от погоды и урожая, меня обеспокоил. Ответ Уиброб-сити задерживался. Задерживался и наш визит вежливости к Грейтполисмену мистеру Рольфу. А когда что-нибудь слишком долго откладывается, это не к добру.
Я решил еще раз поговорить с мистером Шпиком по этому вопросу. И был неприятно поражен, когда тот, с присущей уибробцам непосредственностью, уточнил, что наша судьба, в сущности, зависит от нужд текущего момента. Если они того потребуют, нас будут считать шпионами Бробдингуйи, поместят в роскошный отель и будут обращаться с нами весьма учтиво вплоть до какого-либо подходящего политического момента, когда нас решат разоблачить и казнить или обменять на уибробских шпионов, пойманных в Бробдингуйе. Другая возможность: нас будут считать именно теми, кто мы есть, и навсегда оставят в Уибробии; это самый благоприятный для нас исход. И третья возможность — нас отнесут к инопланетянам. Эта возможность — самая нежелательная, поскольку тогда нас тайно, и незамедлительно казнят.
— Но почему, боже мой?! — воскликнул я.
— Потому что существование других цивилизаций в Космосе противоречит нашей религии, а религии, как вы знаете, ничто не должно противоречить, — невозмутимо ответил мистер Шпик.
Ну и религия! Черт бы побрал этих уибробцев с их идиотской искренностью!
От Лины я этот разговор скрыл, но мысль о том, что мы можем погибнуть ни за что ни про что, приводила меня в бешенство. Если бы мы еще были коммунистами или неграми, или протестантами, или католиками, или еретиками, или гангстерами, или фрейдистами, или демократами, или артистами, или гомосексуалистами, или анархистами, или по крайней мере писателями — тогда куда ни шло. Но мы были всего лишь двумя тихими беспартийными гражданами республики Болгарии, отправившимися по свету с самыми мирными намерениями и попавшими, на свое горе, в Уибробию. Один раз, кляня судьбу, я выразил мистеру Шпику сожаление по поводу того, что волны не выбросили нас на берег Бробдингуйи. Но он уверил меня, что это не облегчило бы нашу участь, поскольку бробдингуйцы отличались от уибробцев только головными уборами — предпочитали цилиндры котелкам.
Нам оставалось ждать и надеяться. Наши уибробские, приятели Броб и Нэг, как и сам мистер Шпик, были очень любезны и предупредительны и старались услужить нам чем могли. Так, еще на третий день после вашего прибытия в Лаггнегг Шпик достал из кармана кошелек со спругами и предложил его мне. Я начал было отказываться, разумеется, лицемерно, так как у меня не было и ломаной спруги, но, мистер Шпик заметил, что это не его, а государственные средства и мне нечего стесняться.
Кошелек дал мне и моей жене возможность перейти исключительно на молочную пищу, и мы после наших изнурительных приключений в океане за несколько недель поправились. О происхождении молочной пищи мы, естественно, старались не думать.
Теперь настала очередь духовных потребностей. Я вспомнил о газетах, а Лина — о книгах с описанием путешествий и приключений в дальних странах, словно ей не хватало наших собственных.
Газет я, увы, не отыскал, хотя обошел однажды весь Лаггнегг. В киосках здесь продавали все что угодно, начиная от шнурков для обуви, открыток с изображением кинозвезд и сексуальных атлетов и кончая гашишем и желто-зеленой книжкой короля Джорджа Франсуа и. т. д. — но не газеты. Вечером наши уибробские друзья сказали, что я напрасно стирал подметки: газеты у них можно найти, да и то в качестве библиографической редкости, только в некоторых библиотеках и музеях.
— Зачем они нам? — развел двуперстыми руками мистер Шпик. — Зачем волноваться и принимать близко к сердцу какие-то события? Уибробцу нужны монолитная психика и граси-скверы, и ему и дела нет до того, что происходит в Бробдингуйе или в самой Уибробии… Неужели в Европе еще выходят газеты? Дио мой!
От духовной пищи пришлось отказаться. Мистер Шпик добавил при этом, что у них выпуск газет давно прекращен по чисто гигиеническим соображениям: бумага и типографская краска распространяли миазмы и плохо пахли.
Моя жена оказалась счастливее меня. Книг о путешествиях она не нашла, поскольку уибробцы принципиально не путешествуют, но в домашней библиотеке Броба и Нэг обнаружила несколько довольно интересных романов. Первый из попавшихся ей в руки назывался «Про патриа ностра» и насчитывал 832 страницы. Содержание романа, со слов Лины, было следующим:
Одному уибробскому разведчику из отдела КХД-314 под номером 16 751 419, серия V, по имени Рэд Уининим, удается обмануть бробдингуйскую разведку и контрразведку и похитить одного из трех бробдингуйских Вице-губернаторов из его собственной ванны, куда не имели доступа даже микробы. Рэд доставляет свой трофей в целости и сохранности в Уиброб-сити и получает в награду самый высокий орден — Золотое копыто Уининима. В связи с этим всю бробдингуйскую полицию, разведку и контрразведку увольняют и заменяют новой, что вызывает гомерический хохот во всей Уибробии. Естественно, похищенного Вице-губернатора возвращают на его родину, к тому же с почестями, как повелевают добрососедские отношения между двумя враждующими государствами, но там его в превентивных целях, на случай если он завербован уибробской контрразведкой, вешают. В Уибробии это вызывает новую бурю смеха, и она долго не стихает, поскольку Бробдингуйя пытается проделать в Уибробии подобный фокус, но это ей не удается благодаря тому же Рэду Уининиму. Рэд задерживает вражеских разведчиков вместе с их аппаратурой, шифрами и женами, сопровождающими мужей для маскировки… Книга оканчивалась лирическим отступлением, прославляющим Рэда.
История показалась мне интересной, и я взял еще одну книгу из библиотеки Броба и Нэг. В ней шла речь о том же славном Рэде. На этот раз он никого не похищал, но выкрадывал стратегические планы Бробдингуйи и таким образом предотвращал войну на материке.