Мы падали с головокружительной быстротой и готовились к концу. Напрягая последние силы, мы закрыли окошко. Раздался всплеск сильнее шума Ниагарского водопада, мы ударились об пол и потеряли сознание… Когда мы пришли в себя, тьма вокруг нас начала постепенно рассеиваться, и мы догадались, что наш непромокаемый ящик поднимается на поверхность океана.
Мы всплыли и почувствовали, как наш ящик легко покачивается на волнах. Я открыл маленький люк на потолке, чтобы дать доступ воздуху, и мы увидели часть неба: высоко в ясной синеве птица Рух продолжала свою безнадежную борьбу с автоматами. Она бросалась то к одному, то к другому, клевала их броню и хлестала своими гигантскими крыльями, а они с близкого расстояния расстреливали ее. В океан струились потоки крови. Потом птица сложила остатки своих крыльев и рухнула в морскую бездну.
— Бедная Рух, — сказал капитан Лемюэль и снял свою старомодную шляпу. — Она была последней из своего рода. Нет больше птиц Рух.
Я открыл и боковое окошко. Нас ослепила синяя бескрайность океана. Вдали виднелось громадное плавающее сооружение светло-серого цвета. Мы были спасены…
Через полчаса авианосец «Крокдайл», серии «Х», под номером «Б-86» поднял нас вместе с нашим ящиком на борт. Мы расплакались. Люди, люди наконец-то!
Моряки и летчики стояли строем перед рядами самолетов и вертолетов. Они махали беретами, кричали «ура» и свистели в знак одобрения. Духовой оркестр заиграл что-то торжественное, но пока мы сообразили, что надо было стать по стойке «смирно», гимн сменился бешеным, джазовым ритмом, и вся палуба затанцевала. Командир «Крокдайла Б-86» в сопровождении какого-то типа в блестящем плаще и надвинутой на лоб шляпе вышел вперед и пожал нам руки. Трое моряков преподнесли нам орхидеи.
Здесь, безусловно, отлично подготовились к встрече с нами, и мы приняли это как должное, заслуженное нами после стольких мук и страданий. Даже мистер Лемюэль прослезился. Он от имени всех троих поблагодарил капитана за великую честь, оказанную трем потерпевшим крушение.
— Потерпевшим крушение? — рассмеялся командир «Крокдайла». — Ловко придумали… Ну как там наша старая Луна, бойз?
Его вопрос нас озадачил. Я подумал, что это какая-нибудь шутка, которой на родине этих моряков встречают гостей, потому что вслед за командиром рассмеялись и все остальные.
Только тип в блестящем плаще, наблюдавший за нами с большим интересом, остался серьезным. Он приблизился к нам и, еще раз оглядев нас с головы до пят, спросил очень ласковым голосом:
— Кто вы собственно, бойз? Ваши имена, плиз?
Словно по волшебству обстановка моментально изменилась… Спустя полчаса нас снова запихнули в наш ящик, ящик — в вертолет, и еще через полчаса мы очутились на материке, в столице одного цивилизованного государства. Там нас доставили в одно учреждение, где первым делом наших хозяев было обыскать нас в шестьдесят первый раз и оставить отдыхать за решетками из первосортной стали, на которой красовалась солидная марка «Стандарт стил корпорейшн».
И здесь недоразумение разъяснилось. Сначала нас приняли за космонавтов, которые должны были приводниться в той же акватории, куда упал и наш ящик. Наш внешний вид и особенно вид мистера Лемюэля очень развеселил моряков «Крокдайла». Они приняли все это за остроумную маскировку шутки ради и были уверены, что даже Лина — это умело замаскированный мужчина.
Да, уважаемый читатель, в жизни не все, что начинается хорошо, хорошо и завершается. И наоборот. Но до «наоборот» было еще очень далеко…
Впрочем, не хочу отнимать у вас время и трепать вам нервы и не буду описывать наши переживания в учреждении, куда мы попали. О подобных вещах вы можете прочитать в сотнях столь же документальных книг, как эта. Упомяну лишь, что две разведки соответствующего государства, а именно СРГ и РГС вели долгий спор, кому из них принадлежит честь нашего задержания, разоблачения и возможной вербовки в их тайные, но мощные ряды. Но в одном вопросе они были единодушны — что самым опасным шпионом среди нас является мистер Лемюэль, поскольку он нарочно, чтобы успешнее скрыть свою миссию, сам себя изувечил. Наивный вид Лины, которая плакала и кляла все на свете, также внушал им уважение. Самым бездарным казался им я.
Обе разведки нас часто допрашивали, потом к ним присоединилась и третья, которая формировалась как раз в это время для борьбы против возможного в будущем межпланетного шпионажа, — это показывало, сколь предусмотрительна в этой стране футурология. Нам не раз намекали, что упорствовать не в наших интересах и что с нами не будут церемониться. Однако мы с женой уже привыкли в Уибробии к подобным вещам, а мистера Лемюэля, уверенного в своем бессмертии, это нисколько не смущало. Несмотря на это вырваться из лап СРГ и РГС, казалось, не было надежды, потому что люди здесь были гораздо умнее уибробцев.
Мы спаслись, как всегда, по чистой случайности. Тип в блестящем плаще, разоблачивший нас как псевдокосмонавтов и с тех пор к нам приставленный, оказался человеком страстей, а стало быть, ему были свойственны и слабости. Однажды, после того как он по собственной инициативе долго размахивал перед нашими носами пистолетом, чтобы вырвать у нас признание и предстать перед начальством в лучшем свете, он упал в изнеможении на стул и стал жаловаться, какая, мол, у него нелегкая служба, как она ему опротивела, но что делать — у него двое детей. Я посочувствовал ему, и он раскис. У него уже, мол, есть кое-какие сбережения, и он мечтает купить ранчо в Калифорнии или еще лучше в Мексике, чтобы откармливать мелкий рогатый скот и собирать редкие монеты. Страсть к нумизматике овладела им после одной туристической поездки в Италию, где он вместе с шефами был гостем видных мафиози. У него уже были монеты с ликами Клавдия, Веспасиана, Лоренцо Медичи и им подобных, но еще не было ликов Абдул-Азиса, Хайле Селасие и Бориса III. Я снова его пожалел и сказал, что сам коллекционирую оторванные пуговицы от моих брюк, рубашек и кальсон. Это показалось ему весьма оригинальным. А когда я обещал при случае раздобыть ему какого-нибудь Бориса III, мы почти достигли духовного братства.
Пока я обдумывал, каким образом использовать благоприятную ситуацию, мистер Лемюэль опередил меня. Из потаенного уголка своей одежды он извлек носовой платок, завязанный узлом, развязал его и, не говоря ни слова, выложил перед нашими изумленными взорами сорок восемь миниатюрных кошелечков из прекрасной кожи, тонкой, как фольга. Затем сообщил, что эти кошелечки ему более двухсот пятидесяти лет назад подарил император Блефуску и что в каждом из них содержится ровно по двести золотых спруг.
Наш тип вытаращил глаза. Он никогда не слышал ни о стране Блефуску, ни об ее императоре. Чтобы его доконать, капитан высыпал на стол содержимое одного кошелька — кучу золотых монет диаметром в два с половиной миллиметра. Дрожа от волнения, тип достал сильную лупу и склонился над монетами.
— О дио! — минутой позже воскликнул он и поднял умоляющий взгляд на капитана. — О сэр, это подлинные монеты. Уникальные монеты, сэр!..
— Разумеется, — спокойно отозвался мистер Лемюэль. — Кошельков было пятьдесят, но два из них я подарил мистеру Джону Бидлю, капитану корабля, который подобрал меня в море, после того как я оставил Блефуску.
— Сэр, — прошептал поверженный тип. — За один кошелек я готов продать душу дьяволу, только за один, сэр…
Но капитан Лемюэль сказал, что заключенный не имеет права ничего дарить своим тюремщикам, и хладнокровно спрятал кошельки.
Предполагаю, что интеллигентный читатель уже догадался, как окончилась эта история, За два кошелька блефусканских спруг мы с Линой и мистером Лемюэлем в один прекрасный вечер оказались на свободе, а тип, вместо того чтобы сесть на электрический стул за измену и предательство, поспешил уехать в Мексику.
Остальное сделал наш посол в той стране, симпатичный человек, снабдивший нас средствами, чтобы мы могли вернуться на родину. Он поверил, что мы три года были в когтях СРГ и РГС, — рассказать всю правду мы не решились, ибо он счел бы нас сумасшедшими. Посол помог и мистеру Лемюэлю, представив его английскому посольству, и соотечественники капитана разрешили ему до выяснения его личности временное пребывание в Англии.
Со старым путешественником и нашим сердечным другом мы расстались в Дувре, куда приплыли на не слишком комфортабельном пароходе. Мистер Лемюэль окинул взглядом порт, посмотрел на белые скалы на берегу и сказал, что он узнал свою старую Англию, хотя она порядком изменилась. Он выразил надежду, что скоро вдохнет туманный воздух Лондона, а затем услышит запах лугов своего родного Ноттингемшира.
Мы обнялись.
— До свидания, мистер Лемюэль, — сказал я. — Точнее, прощайте… Есть ли у вас адрес, куда мы могли бы написать?
— Конечно. Ноттингемшир, Лемюэлю Гулливеру.
— Как вы сказали? Лемюэлю Гул…
— Гулливеру, — с улыбкой произнес старик.
Я стоял как громом пораженный. Как же я, черт меня подери, слушая все его истории и наблюдая все его чудачества, сам не догадался! Да это же знаменитый английский путешественник, которого и дети знают! Это сын декана Дублинского кафедрального собора мистера Джонатана Свифта… Даже Лина была взволнована — в детстве она читала кое-что из его путевых записок.
— Мистер Гулливер, — сказал я со всей почтительностью, которую заслуживал этот человек, — уважаемый мистер Гулливер, позвольте мне, прежде чем мы расстанемся, преподнести вам один подарок, но не вещественный.
— О, — произнес он.
— Ваши путевые записки, — сказал я торжественно, — наконец-то изданы в вашем отечестве в полном и неисправленном виде.
— Дио мой! Не может быть! Когда?
— В тысяча девятьсот сороковом году, мистер Гулливер. Одно академическое и одно популярное издание.
— Вы убеждены?
— Абсолютно, — заверил я его. — Не сделать мне ни глотка виски, если я лгу.
Мистер Лемюэль Гулливер по привычке почесался и поохал, но моя клятва, как видно, была достаточно сильной, чтобы мне поверить. Он слегка выпрямился, расправил плечи и задорно топнул деревянной ногой.