ось целовать эти крылышки, чтоб они робко затрепетали от прикосновения его губ.
По вечерам он слагал стихи, думал о них у алтаря, нашептывал по дороге в замок и читал едва ли не со страхом своей ученице, которая подчас улавливала в них те нотки, которые были так милы ее сердцу в беседах с ним. Они и напоминали ей, что учитель ее родом из тех краев, откуда ныне столь много мужественных и веселых мужей пришло на службу при императорском дворе бывшего моравского маркграфа.
Борьба учителя с ученицей разыгрывалась под прикрытием набожной и жестокой добродетели. И все же довольно часто взгляды их встречались во взаимном мечтательном изумлении. Они любили друг друга уже много лет и притом ненавидели свою любовь как смертельный грех, хотя обоим этот грех доставлял беспредельное блаженство. Чем больше они любили друг друга, тем больше раскаивались в своей любви и просили бога избавить их от нее. Катержина обращалась в своих молитвах к Христу, небесному жениху девственниц, пытаясь заслониться Христом от Здика. Но когда Здик, читая свои стихи, называл кипрскую принцессу благородной царицей, которую никто не превзошел в учении, в мудрости, в красоте и в благородстве, она слышала в этих словах его признание.
Великое несчастье ниспослал бог на незаконного сына Люксембурга и на дочь карлштейнского бургграфа. Молитвы не помогали, пение не утешало, чтение об испытаниях, выпавших на долю великомучениц, лишь раздражало. Тогда Здик написал о любви Екатерины к Спасителю:
И словно растаял страх
в том зелье, Изольде данном, —
о, пусть любовь их с Тристаном
свершится не только в мечтах!..
Карлштейн поднимался, словно пламенеющий букет из сосуда земли. Мастер Матиаш умер, достраивали замок другие. Пейзажи Италии работы Детршиха Пражского{235} украсили стены часовен, драгоценными камнями выложены были кладовые, где хранились драгоценности императорской семьи. Своды часовни Святого Креста превратились в ночное небо, усеянное тысячами серебристых звезд, бессчетными огоньками сверкали стены, окна, алтари. Аметистами, янтарем и горным хрусталем выложена была часовня святой Екатерины:
Пол — берилловый, стены алмазные,
всюду по ним — золотой узор,
в нишах каменья, самые разные,
радуют завороженный взор:
вон яхонт сверкает,
там — яшма, а тут —
янтарь, сердолик, рубин, изумруд…
Святой отец Здик, заканчивая свою поэму, молился в часовне святой Екатерины и просил бога избавить его душу от сладкого яда Тристана. Рядом с ним преклонила колени ученица. На сводах куполов сияли звезды. В свете свечей переливались на стенах драгоценные камни в сети золотой оправы.
И приблизилась к нему Изольда, и в часовне, созданной в духе легенды об истинных рыцарях святого Грааля{236}, наделенных священной благодатью, поцеловала Тристана. Чары тяжких лет рассеялись, и они оказались во власти новых, более прекрасных и покоряющих. Выйдя из часовни, они поднялись на подворье замка. Над ними вместо свеч и дорогих камней сияла летняя ночь, окутавшая леса и виноградники. Где-то в долине, на крылечках своих изб, пели девчата.
Здик дописал последнюю строфу, в которой славил Христа Спасителя и Исцелителя души. Рукопись свою он послал императору Карлу, почитателю святой девы александрийской, зуб которой он совсем недавно приказал доставить в замок Карлштейн…
Той же осенью Катержина из Битова бросилась в колодец на карлштейнском подворье. Внутри еще не убрали леса, дочь бургграфа зацепилась платьем за балки, подпирающие стены колодца, и слуги, услыхав ее крики, спустились в колодец и вытащили девицу. Ее внесли в дом, и там, истекая кровью, потеряла она недозревший плод своей печальной любви.
Магистр Здик так и не стал духовным настоятелем карлштейнских храмов. Император лично разбирался в истории его учительствования и возникшей любви. По причине родства, а также за великую мудрость и дар слова, который искусно проявил он в сочинении о жизни и смерти святой Екатерины, его наказали лишь заточением в Кладштинском монастыре августинцев.
Катержина из Битова вышла замуж — строительство замка к тому времени давно уже было завершено — за рыцаря Богуша из Доубравицы, отважно защищавшего в Пизе короля Карла от заговорщиков Гамбакорти, и родила подряд пятерых сыновей. Последнего из них нарекли Здиком.
Когда каноник Ешек закончил свой рассказ, намного превзошедший оба предыдущих, собеседники выразили удовольствие и подняли тост за здоровье рассказчика… Король уже склонил голову на подушки и, когда к нему подошел магистр Витек, признался, что очень доволен сегодняшним вечером и хочет спать, однако эти три женщины, из которых каждая хороша по-своему, нейдут у него из головы.
— За неделю их станет больше, ваша милость. Трижды семь — двадцать одна. А на двадцать одну историю, надеюсь, с вашей помощью нас хватит.
— Я должен подумать, о чем бы вам поведать. Пока не знаю, но попробую начать завтра же. Я чувствую себя гораздо лучше.
— Вы доставите нам только радость!
И, попрощавшись со своим королем и друг с другом, друзья отправились на покой. Воскресный день был благополучно завершен. Король — в Карлштейне, он в добром расположении духа, и лечение по рецепту магистра Витека идет ему на пользу.
Дай бог, чтобы так было до конца недели!
Замок спал. На крепостной стене раздавались шаги стражи, а на дворе кто-то тихо перешептывался. Это поварята обсуждали нынешний жаркий денек, когда на скорую руку надо было приготовить угощение для немногочисленных, но весьма привередливых в еде гостей.
— Кто бы подумал, что втроем они съедят столько вкусных блюд.
— Ты что, каноника не знаешь!
— Но тот, другой, ведь лекарь и должен понимать!
— Пан Бушек страшно любит майских цыплят!
— А пан Ешек — гусиную печенку…
— Король-то почти ничего не съел…
Потом все стихло. На дворе была майская звездная ночь.
Король хорошо выспался, Врач велел ему оставаться в постели, но разрешил почитать. Весь день опочивальню короля освещало солнце, и Карл был в добром настроении, с нетерпением дожидаясь вечера.
Когда опустились сумерки и три собеседника сошлись к столу за трапезой и для беседы, король уже бодро сидел на постели и радостно пожал руку каждому, приветствуя троих своих исцелителей. Пан Витек ничуть не ревновал к двум другим лекарям. Он ведь сам придумал эти карлштейнские вечера.
Пан Бушек из Велгартиц попросил дать ему слово первому; все согласились. Пан Бушек отпил глоток бургундского вина.
— За бургундским — о бургундцах… — начал он кратко.
Перевод А. Севастьяновой.
АПОЛЛЕНА
Рассказ о том, как пан Ян Ржебржик из Хоустника похитил в Бургундии Аполлену, жену винодела Кристофа Рамю-Лорана, и какая тяжкая участь довела их до самой смерти.
Когда прелаты, князья и паны узнали, что король Карл питает пристрастие к строительству церковных и светских зданий и что на эти цели он тратит много серебра из своей казны, они тоже начали строить и украшать наш славный город Прагу замечательными церквами и домами. Архиепископ Арношт построил себе дом возле пражского моста, епископ литомышльский приказал возвести в своей резиденции неподалеку от монастыря святого Томаша высокую красивую башню; чешские паны следовали их примеру. А поскольку Прага стала главой Римской империи, сооружали свои дома поближе к самому императору и иноземные князья и графы. Город наш рос и ввысь и вширь; очертания башен и крыш были словно пышные кружева на фоне неба, врата храмов увенчаны горделивыми шпилями, окна стали уже и выше, и все это, созданное из гранита и песчаника, стояло подобно окаменевшему лесу.
На шестом году царствования короля нашего выстроил в Праге роскошный дом и бургундский герцог Фредерик, которого король Карл любил как брата. Дом свой он поставил у самой стены старой Праги и соединил это мощное здание висячей галереей с церквушкой святого Мартина, Строительство и ведение дома доверил он пану Яну Ржебржику из Хоустника.
Этот верный управитель получал от бургундского герцога годовую плату и в придачу две бочки вина из тех, что присылались из Бургундии в дар нашему королю. Приезжая в Прагу, герцог Фредерик жил в своем дому на широкую ногу, и у него в гостях несколько раз побывал сам король и император. Пражане полюбили герцога за веселый нрав, бурно приветствовали его, когда он приезжал, и расставались с ним со слезами на глазах. Ибо на обитателей города расточались не только ласковые герцогские улыбки, — из дома у церкви святого Мартина обильно текло доброе золото, которым герцог оплачивал услуги мясников, пекарей, трактирщиков, шорников, оружейников, портных и сапожников.
Пан Ржебржик из Хоустника благословлял бога за то, что тот некогда внушил королю Карлу мысль посоветовать герцогу взять в управители именно его, бедного рыцаря; правда, усадьба бургундца месяцами пустовала, зато потом там вдруг сразу начинала бить ключом богатая жизнь. Пану Ржебржику нравился герцог и бургундские нравы, — так, к сожалению, некоторые из нас нередко перенимают чужие обычаи, видя в них отсвет далекого мира и ошибочно полагая, будто над тем миром светит иное солнце, нежели над нашим.
А потому он очень обрадовался, когда герцог Фредерик попросил его отдать ему в услужение своего сына. Молодой пан Ян Ржебржик из Хоустника — прелестный юноша благородного нрава. Он был одним из тех, кто уже слушал знаменитых учителей в новой пражской Академии, а в мальчишеские годы служил пажом при дворе; он соединял в себе удаль и изысканную веселость Люксембургов с серьезной рассудительностью последних Пршемысловичей. Молодой пан Ян из Хоустника никогда не видел родного замка в кудрявом южно-чешском краю, ни разу не проехал он на коне по могучим лесам, что разлились темным половодьем вокруг холма, на котором стоял замок его дедов. Не знал он, что даже Рожмберки