Нас с паном Бушеком пригласили располагаться в горнице. Очень чистая, она пахла морскими водорослями. Нас угостили похлебкой и прочей привычной для хозяев едой, как недавно и представлял себе пан Бушек. Затем хозяева расспросили, кто мы и откуда едем. Они слыхали, что идет война, и пан Бушек кое-что рассказал им о ней. Я не прислушивался, занятый мыслями о погибшем отце. Где его тело, были ли отданы ему подобающие почести и выдадут ли его мне, его наследнику?
И тут кровь бросилась мне в голову. Я вдруг осознал, что сижу здесь, чужеземец в чужой стране, один-одинешенек, лишь с несколькими верными соратниками, на морском берегу, что я владею двумя коронами, но нет у меня никакой власти. Если неприятель захочет, он может меня убить или взять в плен. Где моя родина? Знает ли она меня, а я ее? Когда я вернусь? Гонялся за короной Римской империи, а собственной не завладел… Дарю папе пол-Италии, а сам не знаю, что со мной будет завтра.
Перед окнами прохаживался часовой. Стояла непроглядная тьма, даже море не искрилось, потому что на затянутом тучами небе не проглядывала ни одна звездочка. Целый день собирался дождь. Пожалуй, к ночи разразится гроза. Такая, как вчера, когда генуэзцы сетовали, что от дождя намокли тетивы их луков и невозможно было стрелять.
Я попросил указать мне место для сна. Вместе с паном Бушеком и рыбаком мы поднялись по скрипучей лестнице в мансарду. Там оказалась крошечная светелка — такую вы не увидите в наших деревнях: всюду кружева и белоснежное полотно. Я подумал, что рыбак приобрел такое богатство в обмен на рыбу. Но кто тут питает склонность к кружевам? Уж не его ли пышнотелая женушка?
Тем временем пан Бушек промыл и заново перевязал мою рану. Мне хотелось спать. Свечу унесли, и я, раздевшись, лег под чистое покрывало. Только золотую цепь не снял с шеи. Меч прислонил к постели.
Выл ветер, и протяжно шумело море.
Потом шум утих, над морем взошло солнце, и в его сиянии я увидел могучий замок, простиравший к небу свои стройные башни. Меж холмов, окружавших замок, к опущенному подъемному мосту вела единственная дорога. А над замком сияло небо, каким его изображают восточные христиане. Небо было золотое. Даже глазам больно.
Я пощупал свой пульс: опять началась горячка. Откинув покрывало, я встал, чтобы рассмотреть замок поближе. И поднялся по дороге к подъемному мосту, и через богато изукрашенные ворота вошел в замок. Во дворе меня встретил белокурый рыцарь.
— Это замок Монсальваж. Что ты хочешь, чужеземец? — осведомился рыцарь.
Я сказал, что я римский император и король Чехии и хочу осмотреть замок. Рыцарь лишь усмехнулся и молвил:
— Ступай прочь и твори покаяние!
И указал на ворота. Печальный, покинул я замок и опять очутился в долине. На холме светился замок, а небо над ним золотилось все ярче и ярче. Ослепленный, сел я прямо на траву — она была прохладной, и отвел взгляд.
Запахло морем, и этот запах соли и водорослей был так силен, что одурманил меня. Я лег в постель, которая и в темноте светилась белизной, ибо вышла луна. Должно быть, дождь перестал.
Тут раздался женский голос:
— Болит рука?
И я заговорил с женщиной, которая почему-то оказалась рядом со мной в постели. Я признался, что одинок на чужбине. Что душа моя разрывается. Что я большой грешник и, искупив свои грехи покаянием, снова начинаю грешить. Что борьбу эту я веду с самого детства, а сейчас мне тридцать лет. Столько же, сколько было Христу, когда он отправился учить. Еще сказал, что меня страшит грядущее… Я исповедался ей, она же ничего не отвечала. Только гладила меня по голове, а потом молвила:
— Видишь, лихорадка прошла. Голова остыла. И рука не болит?
Рука и вправду не болела. Женщина улыбнулась.
— Теперь можешь меня поцеловать, — сказала она и прижалась ко мне всем телом.
Я поцеловал ее, и поцелуй этот был как волшебный сон. А голос ее все звучал:
— Не знаю, кто ты, но ты мне нравишься. Почему ты не целуешь меня?
Тут я вспомнил, что сегодня умер мой отец. Мысли об этом отвлекли меня, и я умолк. А девушка произнесла:
— Ты рассказываешь о вещах, которых я не понимаю. Но поцелуи твои мне понятны. Ты человек благородный и похож на волхвов со святых образов, где волхвы поклоняются богоматери. Почему ты мне не поклоняешься?
Кощунственная бессмысленность этих слов испугала меня — уж не дьявол ли, воплотившийся в женщину, лежит рядом со мной? Но у дьявола был такой нежный голос и такие горячие губы, что я перестал думать о печальных событиях дня и отогнал прочь боязнь дьявольского искушения.
Женщина та оказалась девственницей…
«В девственниц дьявол не вселяется», — подумал я радостно и вдруг стал рыцарем, который служит своей даме сердца. Я целовал ей руки, слагал стихи на языке, которого она не понимала, говорил с ней о тайной любви, самой сладкой, и наконец спросил, зачем она ко мне пришла.
— Потому что ты мне нравишься, господин! Все равно через неделю я выхожу замуж. Господь бог простит мне, что я пришла утешить тебя в твоей печали. У тебя такие мудрые глаза.
От этих простых слов я очнулся. Тотчас заныла рана, и я, похоже, снова лежу в горячке. Поэтому я сказал:
— Не открывай мне своего имени. И я не скажу тебе своего. Но возьми это на память… и уходи!
Я снял с шеи золотую цепь и обернул ее вокруг левого запястья девушки. Несколько раз. Приняв подарок, она поцеловала меня, и мне показалось, что она плачет. Но я разом сделался бесчувственным и твердым и отвернулся к стене.
В моей голове зазвонили колокола и чей-то голос трижды повторил: «Монсальваж». И опять я увидел золотое небо, но замка под ним уже не было. Мне стало стыдно во сне. Меня не приняли в рыцари святого Грааля, потому что я согрешил с женщиной.
Проснулся я на следующий день около полудня. Рыбак и его жена накормили нас, я чувствовал себя уже достаточно крепким, чтобы продолжить путь. Жара не было. Рана не беспокоила.
Мы вышли из хижины, нам подвели коней, и тут я заметил красивую девушку-рыбачку. Простоволосая и босая, она была в чистейшей рубахе и яркой юбке. Девушка весело и беззаботно смеялась, глядя на меня. Потом подошла и сказала:
— У старосты говорили, что ты сын короля, павшего вчера в битве при Креси. Значит, ты действительно король. Я это знала.
И, отступив на несколько шагов, подняла левую руку. Рукав спустился, и на ее запястье я увидел золотую цепь.
Значит, это было не в лихорадочном сне!
Рассказом короля закончился этот вечер. Пан Бушек был рад, что король упомянул и о нем, но молчал, пока не заговорили другие.
— Сегодня мы были чересчур серьезны, — заметил магистр Витек. — Больше я этого не допущу. Властью врача предписываю на завтра хоть одну историю повеселее.
— Не знаю, не знаю, — протянул пан Бушек. — У меня наготове рассказ просто страшный. — Он повернулся к королю. — Помнишь, король, как однажды в Праге нас перепугали недопитые бутылки, летающие по трапезной, где мы уснули, одурманенные вином?
— Истории о привидениях я люблю, — сказал король.
Итак, на другой день — то был четверг перед духовым днем — собеседники, полные внимания, уселись за стол. Днем несколько раз принимался накрапывать теплый дождь. После обеда король вышел прогуляться по двору в сопровождении магистра Витека, теперь он был бодр и в хорошем настроении. Ужин закончили уже в сумерках, Карл был разговорчивее обычного, поэтому блюда подавали на стол медленнее, чем всегда.
Но потом король заторопился. И когда принесли свечи, он попросил пана Бушека начать рассказ о привидениях.
И пан из Велгартиц повел речь…
Перевод Н. Аросьевой.
ДОРА
Рассказ о таинственной истории, в которой участвует ученый юноша, прекрасная трактирщица и утопленник, вернувшийся на землю, чтобы отомстить за свою смерть.
Это произошло в Праге в первые годы существования Карлова университета, когда в нашем городе поселились тысячи магистров и учеников со всего света и молодежь с увлечением отдавалась не только наукам, но и порокам.
Явился тогда в Прагу и записался на факультет свободных искусств и пан Ярослав из Ральца, восемнадцатилетний сын рыцаря, носящего то же имя, который в сражениях и страхе божьем дожил до шестидесяти лет. Ярослав приехал в Прагу в сопровождении одного слуги. В замке Ральско на реке Плоучнице плакала его мать, сорокапятилетняя пани Магдалена; отец же после отъезда юноши замкнулся и целыми днями молчал. У обоих сердце замирало от мысли об опасностях, которые подстерегали их сына в городе, прослывшем после основания нового университета не слишком добропорядочными нравами.
Ярослав был хрупкого телосложения, с девичьим лицом, непохожий на отца и деда. Его не влекли ратные подвиги, меч в руки не брал ни разу, даже мальчишкой, не стрелял он из лука, никогда не пробовал примерить отцовские доспехи. Зато он отличался светлым умом и невиданной любовью к книге. Он рано научился говорить и читать по-латыни, в диспутах побеждал своего учителя, старого капеллана, а сведениями о чужих странах, вычитанных из книг, он превосходил и своего отца, который за время службы у короля Яна много повидал на белом свете. Соседи сочувственно качали головами и советовали отцу запретить сыну читать, ибо от этого слабеет зрение, а мозг разлагается, как падаль на солнце.
— Не собирается же потомок панов из Ральца стать священником?
Но в хрупком теле Ярослава жила твердая воля. Он стремился достичь такой учености, чтобы самому писать трактаты о делах божьих и человеческих. Он говорил, что не будет счастлив, пока не удостоится шапки магистра. Мать с тяжким сердцем благословила его. Отец отпустил. И Ярослав уехал, оставив родителей в тревоге.
Год учился Ярослав в Праге. Слушал лекции магистров в частных домах и в монастырях, год читал книги, внимая спорам, год жил в мансарде, где прислуживали ему чужие люди, — своего слугу он отослал домой, не имея средств на его пропитание. Все, что присылал ему отец, Ярослав тратил на покупку редких сочинений.