Ярослав дошел с Дорой до середины реки. Полуголая, она даже не дрожала от холода. Ярослав не оглянулся на тех, кто за ними следовал. Одни пиликали на скрипках, другие били в барабан, вот у флейтистов от мороза перехватило дыхание — они смолкли…
Под конец над этой серой толпой на льду слышался лишь бой барабана…
Тут Ярослав с Дорой одним прыжком отделился от прочих. Замолчал и барабан.
И в этот миг изменилось лицо Ярослава. Озаренное изнутри каким-то желтым светом, оно оскалило зубы, и щеки провалились еще больше, чем, бывало, проваливались от Дориных поцелуев. Все тут поняли: перед ними — Смерть. И Смерть топнула по льду. Все отскочили, ибо лед затрещал и разошелся посреди реки, обнажив черную водную гладь. В этой проруби и исчезли плясун с танцовщицей. Лед над ними сомкнулся. А толпа, замирая от ужаса, бросилась к берегу.
Потом пошел густой снег, месяц скрылся за серой тучей, которая тяжело нависла над темным городом у зимней реки…
В тот день дул резкий северный ветер, и в королевских покоях стало холодно. Поэтому магистр Витек приказал развести огонь в итальянских каминах. И все же от повествования пана Бушека слушателей слегка знобило. Его рассказ напомнил им истории, которые зимними вечерами рассказывают детям няньки. В этих сказках фигурируют покойники, призраки всадников, коварные русалки и жестокие водяные, заколдованные принцессы и сама Смертушка, посетительница буйных пиров, осклабившееся напоминание, что прах есме и во, прах обратимся. Карл помнил картину в Пизе, которая называется «Триумф смерти». В рассказе пана Бушека Смерть танцевала — с распутной женщиной, которая совратила и довела до могилы неискушенного юношу.
Пану Ешеку не хотелось портить впечатления, которое произвел на всех троих слушателей рассказ пана из Велгартиц, все же через некоторое время он промолвил:
— Я поведаю вам сходную историю, правда, более благочестивую, как того требует мой духовный сан. Я тоже расскажу о человеке, совращенном дьяволом. Только этим человеком была женщина, более того — монахиня.
Магистр Витек удовлетворенно улыбнулся: тема ему понравилась. Однако пан Ешек предупредил:
— Не слишком радуйтесь! Мой рассказ в духе сегодняшней погоды: в нем тоже будет ветер далекого неприветливого мира. И трепещет на этом ветру жалкая девичья душа, подобная листу, уносимому суровой и неразумной силой.
Король проявил интерес нетерпеливым кивком. Его руки трудились над сухой липовой чуркой, но глаза, обращенные к возникающим образам, были полны ожидания. Король любил истории, в которых за человеческую душу ведет борьбу небо с адом.
А когда и Бушек нетерпеливо заворчал, пан Ешек повел рассказ…
Перевод Н. Аросьевой.
БЕАТА
История о том, как школяр-чужеземец совратил сестру Беату и какое чудо произошло в монастыре, основанном в Праге королевской дочерью, блаженной памяти Анежкой{266}.
Поистине опасно иметь в женском монастыре красивую ключницу. Но подобного беспокойства не было у аббатисы пражских кларисок{267}, когда эту обязанность она возложила на совсем молоденькую сестру Беату. Сестра Беата была не только самой красивой, но и самой набожной во всей обители, и ключи от монастырских ворот доверили рукам, прижимавшим к груди только крест и ладанку. У сестры Беаты были небесно-голубые глаза и алые губы здоровой девушки. Но веселость ее была нездешней, и блаженной памяти Анежка, основательница монастыря, взирая с небес, несомненно радовалась василькам и вишням в облике Беаты. Ибо ведала — то цветы и плоды целомудрия.
Сердце сестры Беаты было пречистым. Говорили, что у нее чудные уста, и не потому, что отличались они ягодной свежестью, а потому, что от них, подобно сладкому благоуханью, так и веяло негой. Каждая ее улыбка была целительна, как те травы, что она раздавала немощным у монастырских ворот. Ее маленькие руки, узкие и белые, протягивали хлеб и горсти черешни нищим детям с такой любовью, что те даже не испытывали необходимости благодарить. Когда сестра Беата выходила из ворот, казалось — то пришла сама весна. Лужи вспыхивали радугами, и угрюмые стены покрывались кустами цветущего шиповника. Ее походку можно было сравнить с церковной музыкой. И вся она была похожа на деву Марию.
Не было никакой опасности держать столь прекрасную ключницу в монастыре блаженной памяти Анежки Пршемысловны. Целомудрие пражских кларисок славилось во всем мире, а среди них самой добродетельной слыла сестра Беата. Потому ей и доверили ключ от монастырских ворот.
Однажды в лазарете францисканцев, что неподалеку от монастыря кларисок, появился чужеземец, который обучался в Праге лекарскому мастерству. И стал этот школяр приходить то в полдень, в толпе нищих, то на воскресные мессы, стоя за колонной в часовне пресвятой Девы Марии; по вечерам он прятался в тени недалеко от монастырской калитки, поджидая, когда сестра Беата ее откроет, чтобы впустить монахинь, возвращавшихся парами после посещения недужных. Чужеземец, в лице которого различались куманские{268} черты, пожалуй, и христианином-то не был. Быть может, ему и жаль было такую святую девушку, какой на первый взгляд казалась сестра Беата.
И в самом деле, в начале царствования короля Яна каких только странных пришельцев со всех концов света не появилось в нашем городе, порой и не понять было — люди они или дьяволы. Говорили они на разных языках, ходили в одеждах разных народов, драться умели и по-христиански и по-сарацински, и всюду, куда они вторгались, множилось насилие. Вспомнить страшно! Из этих-то был и тот подлый студиозус.
Что делалось той зимой, никто не знает. Но когда наша река Влтава, освободившись ото льда, начала с новой, юной силой биться о берег пенными волнами, где стоял монастырь с церквами и часовнями кларисок, когда звучнее стали голоса людей, легче шаги, когда зажелтели в траве одуванчики, а липы распустили первые бледные листочки, похожие на молитвенно сложенные ладони, когда под ликующий щебет птиц пришла стремительная, буйная весна, — сестра Беата стояла на коленях перед каменной статуей девы Марии в своей привратницкой; она молилась долго, страстно и вдруг выкрикнула в слезах:
— Не могу, не могу, золотая моя, дорогая дева Мария!
Тут она положила ключи к ногам девы Марии и, ломая руки, вот что сказала матери божьей:
— Дева Мария, не могу я служить тебе ни минуты дольше. Тело мое горит, и душа полна испепеляющего огня. Дева Мария, я не смею обижать тебя, тебя оскорблять. Я ухожу. И отдаю тебе ключи, вручаю их тебе, ибо моя грешная рука уже не смеет отворять врата этого дома. Прощай, дева Мария, никогда я не забуду твоей доброты ко мне с самого раннего детства. Прощай и не плачь обо мне. Не заслужила я ни единой твоей слезы.
Сестра Беата перекрестилась, еще раз взглянула на изваяние богоматери, на ключи, которые передала ей, и быстро вышла из монастырских ворот в звездную ночь. Шпиль костела Барборы был в эти минуты как грозящий перст.
В ту ночь сбросила с себя сестра Беата монашеское облачение и положила крестик и ладанку на окно комнатки, в которой спала с молодым чужеземцем, в чьем лице различались куманские черты. На следующее утро она уехала с этим человеком, оставив в его комнате монашеское платье, крестик, ладанку и невинность.
Ужасна была участь Беаты!
Сначала любовник увез ее в маркграфство, где поселился с ней гостем в замке вечно пьяного рыцаря, который добывал богатство, грабя купцов на большой дороге. Каждый день школяр обещал Беате, что вот придет капеллан, отпустит ей грехи и сочетает их по закону. Однако капеллана все не было…
— Поедем к нему сами, — предложил Беате любовник.
Они выехали в экипаже в сопровождении десяти всадников. За лесами, за морями повстречали ночью другую ватагу, в которой говорили на незнакомом языке. Среди тех людей у школяра были знакомые. Они поздоровались и заночевали на постоялом дворе в темном деревянном городе, где в ту ночь случился пожар. Беата выбежала босая из комнаты и, сложив руки, смотрела на пламя вдали, на багровое небо над колокольней, с которой ночной сторож трезвонил, взывая о помощи.
Школяр увел Беату назад в комнату, приказал лечь в постель и ждать его возвращения, или он ее задушит. Глаза его от злости страшно побелели, а пальцы так и впились в плечо Беаты. Но она даже не пикнула, только с той ночи стала бояться его.
Наутро к Беате вошла усатая старуха и объявила, что ее муж — так она назвала подлого любовника — ранен в ночном бою и увезен в ближайший город. И он якобы просит Беату приехать к нему под охраной чужеземных ландскнехтов. И будто при них едут еще две женщины, в повозках же много сена, так что ехать будет удобно. Беата послушалась.
На ночь они, однако, остановились в лесу, не входя в город. Две женщины, о которых говорила усатая старуха, стали смеяться над Беатой за то, что она была монашкой. Беата поняла, что любовник о ней все рассказал. Ей дали немного поесть и утешили — мол, у ландскнехтов венгерского короля вволю едят и пьют. Беата спросила о своем соблазнителе. Девки, захохотав, рассказали, что ее продувной супруг продал ее за звонкую монету капитану венгерских ландскнехтов и тот, конечно, явится за ней.
Беата не ответила, но как только спутницы ее занялись едой, отошла в сторону, а затем пустилась бежать по разъезженной дороге куда глаза глядят. Но не прошло и часа, как ее догнали рейтары.
— От нас не улетишь, голубка! — смеялись они, насильно целуя ее. — Нашему капитану любопытно, как любят монашки…
Отвезли они ее назад в лес, и там Беата стала жертвой пьяного капитана диких ландскнехтов. Рок свершился! Из невесты Христовой превратилась бывшая сестра Беата в потаскуху Беатку.
Чего только Беата не испытала с той ночи. Привезли ее в венгерское королевство, потом она очутилась в публичном доме приморского города Дубровник. Здесь ее увидели венецианские моряки и увезли на корабле в Италию. Два года она жила в Венеции и Падуе, где ее дружками,