Перед моей поездкой в Рим, куда позднее должна была последовать за мной и моя жена Анна, я еще раз пригласил пана Мариньолу к столу. Он знал уже, что покидает Прагу. Мы говорили о его работе. Он обещал, что напишет историю Чехии, как только вступит в должность и обретет необходимое душевное равновесие. Что он позднее и выполнил.
За столом сидела со мною и гостем королева Анна. Она изо всех сил старалась не показать вида, что расставание с ним для нее мучительно. Но только мой опытный и подозрительный глаз мог заметить по ее девичьему лицу, которое лишь через несколько лет, когда она подарит мне сына и наследника, превратится в лицо женщины, что ей очень хочется заплакать.
Легкой рукой я разрушил воздушную девичью мечту. Я спустил королеву на землю, где она жила и где бог указал ей место рядом со мной. Я принял решение делать малые дела. Усмирять, созидать, быть королем малого королевства, собирая для него и в нем все сокровища мира, пока они находились в моей власти. А она должна была идти со мной.
Плач облегчает девичьи страдания. Выплакавшись, королева вновь обрела свое ясное лицо, на котором играла улыбка, это лицо чужестранки, которое я любил.
Она радостно ждала путешествия в Рим и короны императрицы.
Я отнял у нее детское самообольщение, и за это она подарила мне сына. Она была достойной и добродетельной женой…
Откровенный рассказ короля вновь подтвердил, что король Карл любит с пристрастием допытывать свою совесть, что он мудр и осмотрителен и твердой рукой умеет направить бег событий. Он показал себя государем и в этом тайном деле, о котором даже непосредственные участники не знали ничего…
В тот вечер друзья расходились с неохотой. Следующий день был последним днем их собраний. Они вернулись каждый в свой покой, и когда поглядели в окна на небеса, очень грустными показались им звезды, светившие над лесом, пригорками и над водой…
Субботний день — наполовину праздник. Замок украсили зелеными ветками над воротами и вокруг окон, священники здешнего капитула все утро усердно молились, дьяконы готовили кадила, во внутреннем дворе царило праздничное оживление, ибо было известно, что в вечернем богослужении примет участие сам император и король. Впервые после пасхальной ночи.
Потому-то Карл попросил своих гостей собраться к обеду и последние свои истории рассказывать после полудня. Магистр Витек согласился.
И пришли они все трое к королю в полдень. Обед был хоть и на постном масле, без яиц и без мяса, но рыба была отменная, а когда пан Ешек торжественно провозгласил, что «питие поста не рушит», пили они с веселием вино, и с веселием потекли их рассказы.
В этот день должны были выступить все три королевских гостя. Пан Бушек, по обычаю, первым, за ним пан Витек, вторым, ну а пан Ешек, с которым, пожалуй, поступили немножко несправедливо, должен был завершить черед историей двадцать первой. Усевшись на солнце, стали слушать пана Бушека.
Перевод Н. Беляевой.
МОНИКА
Рассказ о том, как красота королевы Наваррской стала ей проклятьем.
Когда король Наваррский Тибо — родившийся уже после того, как отец его перешел в мир иной, и потому царствовавший со дня своего рождения, — подрос и возмужал, советники его решили, что пора подыскать ему невесту. Однако же король объявил, что возьмет в жены лишь девушку великой красоты и великой добродетели. Тут все согласно заметили, что сочетание таких свойств в одной женщине встречается реже, чем белые перья у вороны. Посему и отказались от поисков такой невесты, предложив молодому королю поискать ее самому. Король обрадовался, что ему не надо жениться на ком-то, кто придется по вкусу его советникам, и стал искать себе девушку великой красоты и великой добродетели.
В ту пору прослышал он, что в замке, доставшемся ей от предков, живет девушка-сирота и имя ее Моника. У девушки той волосы темной меди и зеленые глаза, как у лесной вилы, из тех, что ночами приходят попить из луговых колодцев и завораживают пастухов, и они долгие годы не могут найти дорогу к дому. Однако эта девушка столь добродетельна, что ни один мужчина не видел ее зеленых глаз, ибо в присутствии мужчин она прячет их за опущенными веками. Не один монастырь приглашал в свои стены сироту, чтобы вместе с нею унаследовать и ее великое богатство, оставшееся Монике от предков. Но Моника отвечала, что в монастырь она не пойдет, ибо хочет стать матерью сыновей, которые восстановят ее угасший род.
Король Тибо расспрашивал мужчин по всей Монтане, прося засвидетельствовать красоту и добродетельность Моники. Они сделали это без колебаний. Король спросил женщин. И подумать только, в этом одном-единственном случае все женщины согласно подтвердили, что Моника не только добродетельна, но и прекрасна. Прекрасней, нежели те, которых он спрашивал. Такой ответ граничил с чудом. Потому решил король Тибо послать своего маршала, чтобы тот от его имени просил руки девицы и доставил невесту в Памплону.
Поначалу маршал успешно справился с данным ему поручением. Он прибыл в замок Моники с небольшой, но великолепно разубранной свитой. Все рыцари ехали на черных конях с желтыми чепраками. Лишь один конь, на котором никто не сидел, был белый как снег, и его украшенное золотом седло покоилось на розовом чепраке с вышитым инициалом М. Этот конь предназначался невесте.
Маршал, который звался граф д’Арга, предложил Монике стать королевской невестой. Моника предложение приняла и велела приготовить королевским сватам угощение. И был дан такой пир, что на нем подавали павлинов с золотыми головами, а в глазницах их сверкали настоящие рубины. Сама же невеста вышла к гостям в белоснежных одеждах, схваченных золотым поясом, и в золотых башмаках, с ниткой индийского жемчуга на шее. За трапезой играли лютнисты, трубадуры исполняли песни о прекрасной госпоже, у которой волосы подобны заходящему солнцу, а глаза — морю на рассвете.
Так прекрасна была в тот вечер Моника, что вся королевская свита перепилась от страстной любовной тоски и уснула прямо за столом. Один лишь граф д’Арга не пригубил чаши. Его натура не терпела двойного опьянения. Он был опьянен любовью.
Когда Моника удалилась от стола и отправилась в свою опочивальню под замковой башней, маршал прокрался за ней и подбежал к двери в ту минуту, когда она уже собиралась запереть ее за собой. Он ворвался в покой, схватил деву в объятья и стал целовать, приговаривая, что хочет помочь ей раздеться и что он предпочтет умереть этой ночью, нежели оставить ее. Красота ее такова, что жизнь без нее не имеет смысла, и потому он на коленях умоляет ее сжалиться над ним, прежде чем он отвезет ее в Памплону к королю и затем навсегда покинет землю, где она будет жить женою другого мужчины.
Так говорил граф д’Арга пламенными словами, целуя край девичьей одежды.
Моника выслушала его слова и потом сказала:
— Удались, неверный слуга! Как, ты хочешь запятнать честь своего короля и сломить верность, которой я обязана ему с той самой минуты, как приняла его предложение?!
Но граф д’Арга не удалился. Он задул свечу, что освещала опочивальню Моники, и бросился на девушку, как бросается во тьме барс на отбившуюся от стада овечку. Но Моника, которую граф д’Арга, опрокинув навзничь, вдавил всей тяжестью своего тела в разостланное ложе, стеная от муки, сомкнула пальцы рук вокруг его шеи и сжимала их все сильней, пока тело графа не обмякло и не расслабило объятья. Но в тот же миг его голова упала на ложе, а затем все тело скатилось на пол. Только теперь девушка пришла в себя. Она поняла, что случилось непоправимое.
Она на цыпочках вышла из покоя и темным коридором пошла в помещение для слуг. Позвала своего камердинера Иеронима. Они были однолетки, он вырос с нею вместе в том же замке и был когда-то участником ее детских игр. Последние годы он сопровождал ее как конюший на охоте и при поездках в горы.
Этому человеку Моника приказала взять свечу и идти за ней. Когда они вошли в опочивальню, Моника указала Иерониму на мужское тело, лежавшее на полу.
— Это маршал, граф д’Арга. Он пытался совершить надо мной насилие.
— Он мертв… — ужаснулся Иероним.
— Я задушила его, — промолвила Моника.
— Что ты будешь делать? — спросил Иероним, дрожа всем телом.
— Мы отнесем мертвеца на берег реки, где нависла скала. И положим его так, будто, пьяный, он упал из окна. Его покой находится под этой моей спальней, и окна обоих выходят на реку. Тогда всякий поверит, что он погиб так, как я говорю.
Иероним согласился. Потом они подняли мертвое тело и понесли его по винтовой лестнице внутри башни вниз и с края скалы сбросили в глубину. Тело маршала прокатилось немного, несколько раз перевернувшись; было слышно, как под его тяжестью дробятся камни и комья земли, затем настала тишина глухой, беззвучной ночи.
Моника и Иероним стояли еще недолго, вслушиваясь в звуки в глубине, а потом повернулись и молча пошли обратно в замок. Моника шла впереди, Иероним за нею.
Когда они поднялись до половины лестницы, Иероним остановился.
— Не могу дальше идти, сердце мое гнетет меня. Я пойду подниму людей из королевской свиты. Пусть найдут тело мертвого и достойно его похоронят.
Моника подбежала к Иерониму и закрыла ему рукой рот.
— Что такое ты говоришь? Или ты лишился рассудка? Никто не должен узнать, что граф погиб от моей руки. Никто бы не поверил моим словам, особенно теперь, когда тело его лежит, покалеченное, внизу у реки.
— Иди наверх, — Иероним вздохнул тяжко. — Я хочу тебе кое-что сказать.
Снова вошли они в опочивальню. В комнату глядела луна. Моника подошла к окну и отворила его. Будто хотела выгнать из этой чистой светлицы смрадный дух смертного греха.
— Что ты мне хочешь сказать? — спросила Моника Иеронима.
Иероним сел на постель Моники, чего никогда не случалось с ним прежде, и сказал:
— Нет мне с этим сладу. Я молил бога, чтобы научил он меня, как найти мне из этого другой выход. Но нет его, есть только один. Либо ты отдашься мне сию же минуту, либо я объявляю всем, что ты убила королевского посланца.