В костеле святого Пальмаца, что в деревне под замком, и в самом замке звонили в колокола и трубили в трубы. Бургграф встретил короля, декан карлштейнского капитула благословлял прибывших, а рыцари, охрана замка, выстроились позади духовенства и восторженно смотрели на властелина, который с трудом выходил из кареты.
Магистр Витек сократил приветственную церемонию, и император в сопровождении обоих бургграфов проследовал во дворец, в опочивальню, где отошел к тихому и здоровому сну. Карлштейнский воздух был свеж и полон ароматов целебных лесных трав. В полуденном небе звонкими трелями заливались жаворонки.
Вечером магистр Витек, по правую руку от него — пан Бушек из Велгартиц, слева — святой отец Ешек из Яновиц — сошлись у королевского ложа.
— Три факультета готовы развлечь его милость, — торжественно произнес магистр Витек. — Богословы прислали вашего каноника, пана Ешека из Яновиц; факультет философский — вашего верного, многоопытного рыцаря пана Бушека из Велгартиц, а медицинский факультет — меня, вашего покорного слугу.
Пан Ешек, седовласый, худощавый священник с задумчивым лицом, на котором жизнь оставила свои следы, добродушно улыбался, с любовью и озабоченностью смотрел он на осунувшегося короля. Карл протянул ему руку, а когда спросил, как его любезному другу, канонику, живется здесь, в Карлштейне, пан Ешек спокойно ответил:
— Нынче уже хорошо, ваша милость. Да и всем нам. Мы тут истово молились за ваше здоровье. В храме Девы Марии и денно и нощно службу отправляли, а святую Екатерину просьбами и мольбами так засыпали, что, думаю, в эти дни на небесах у нее не было иных забот, кроме как хлопот о вашем здравии. А теперь, вместе с вами, ваша милость, мы хотим провести эти светлые вечера троицкой седмицы; да раскроет господь сердца наши, и развяжет нам языки, да ниспошлет на головы наши вдохновенье свое и благословенье. Жаждем радоваться вместе с вами. И не как посланники трех факультетов, а как три мужа с мужем, дружба которого нам столь дорога.
Король с довольным видом кивнул.
Но пан Бушек уже целовал короля в усы и больно пожал ему руку. Пан Бушек, правда, слегка прослезился, но тут же громко рассмеялся, признавшись, что как малое дитя радуется в предвкушении удовольствия от вина и паштетов, которые здесь готовятся.
— И главное, наконец-то поговорим без свидетелей. Хотя пан Милич{226}человек святой и ты, король, любишь его, да простит нас господь, если мы в этот пост будем молиться за обильной трапезой. Жизнь на земле столь прекрасна, мой дорогой король, так отчего же нам с тобой в кои-то веки не взглянуть на нее и народ наш через бокал с вином? Врач позволяет, а ты смолоду был весельчак! И позже не вечно пребывал в унынии. Да не оставит нас мудрость в эти семь дней до святой троицы, но поговорим-ка лучше о женщинах, как это и пристало мужской компании.
Карл улыбнулся своей лукавой улыбкой, при которой у него встопорщилась, как всегда, козлиная бородка.
— Поступайте со мной как вам будет угодно, я повинуюсь, — произнес он, но разговор утомил его, и он снова опустил голову на подушку.
Магистр Витек, пан Бушек и пан Ешек разместились за столом в высокой зале, прилегающей к императорской опочивальне, двери которой оставили открытыми. Стол ломился от яств, и перед каждым стояли знаменитые вина в тяжелых кувшинах. Императору еду принесли в постель. Он поел, а когда стемнело и зажгли высокие свечи, позвал врача и пожелал, чтобы господа наконец-то приступали к лечению. Врач велел королю оставаться в постели и пояснил, что они будут разговаривать так, будто его здесь вовсе нет, и пусть не гневается, если услышит что-то и о себе. Как только он поправится, он тоже расскажет им свою историю, да будет его на то воля.
Карл согласился. Пусть себе рассказывают, он будет слушать. А если вдруг заснет, чтоб они в свою очередь не обижались.
По пояс прикрытый черной медвежьей шкурой, король сидел, опершись на изголовье постели. Опочивальня погрузилась в задумчивую полутьму. Лишь перед образом святой Екатерины теплилась красным огоньком лампадка.
Из соседней залы слышно было каждое слово. Там за столом ненадолго воцарилась тишина, а затем заговорил старший из них, пан Бушек. Дело об отравлении Карла, сказал он, напомнило ему один давнишний случай, происшедший в городе Пизе. Достоверность случая подтверждается фактами, полученными им из рук судьи, который ныне расследовал преступление трех убийц. Только теперь ему стало ясно, что молодой Гинек Главач имел в Пизе встречу с Пьетро, племянником трех братьев Гамбакорти, которые шестнадцать лет тому назад подняли бунт против императора и были приговорены к смертной казни. А Пьетро, изгнанный из Пизы, как раз в 1369 году вернулся в город. Яд в пище короля — явная месть за давешнее наказание заговорщиков.
— Ну, пан Бушек, голова у тебя прямо судейская, — изумился магистр Витек.
— Тогда я готов представлять здесь и юридический факультет, — подхватил пан Бушек. — Но говорить буду все же о женщине, а не о римском праве.
И пан Бушек из Велгартиц первым начал свой рассказ.
ПАОЛА
Рассказ о том, как Паола, дочь Бартоломео, влюбленная в чешского дворянина Вилема Ванецкого из Емнички, вовремя раскрыла заговор против императора Карла, замышляемый в Пизе братьями Гамбакорти.
Когда наш король держал путь на свою римскую коронацию, остановился он в один из дней третьей недели месяца марта года 1355 в прекрасном городе Пизе, что лежит в устье реки Арно и славится мягким климатом и вечно синим небом. Город построен из белейшего мрамора, добытого как в местных Пизанских горах, так и сохранившегося здесь со времен языческих в виде колонн. В этом городе, окруженном садами и высокими стенами с шестью воротами и двумя крепостями, дождался король прихода чешского войска, с которым в Пизу прибыла и его молодая супруга Анна. Короля сопровождали архиепископы, епископы, каноники, князья и графы империи, бароны и рыцари, маршалы и бургграфы, гофмейстеры и камергеры, военный люд и королевские писари, — всего пять тысяч конников и несметное множество прочего статского люда.
Король пробыл в Пизе до конца марта, а затем двинулся через Сиену дальше, в Рим.
В королевской свите состоял тогда молодой и отважный пан Вилем Ванецкий из Емнички; некогда студент падуанского университета, на языке тосканцев он говорил прекрасно, познакомился с некоторыми знатными семьями и стал вхож в лучшие дома. Во время пребывания в университете пан Вилем повстречался с девушкой из рода Гамбакорти, которую впервые увидел еще ребенком в городе Лукке; Паола с отцом Бартоломео гостила там у своей тетки.
Появлению пана Вилема Паола так обрадовалась, что не удержалась и поцеловала его, когда он входил в дом Бартоломео, собираясь нанести визит хозяину, брату главы рода Франческо Гамбакорти. Об этом событии тут же заговорил весь город. Пиза никогда не отличалась монашеским целомудрием, — именно поэтому художники и ваятели в нравственных целях сюжетами своих работ нередко избирали темы, доказывающие суетность богатства и роскоши, все же поступок девушки из дворянского рода, которая на глазах прислуги и стражи целует чужеземца да еще обнимает за шею, сочли невероятным. Но девушке было всего шестнадцать лет. Поэтому ей многое простилось.
После этого случая пан Вилем каждый день приходил в дом Бартоломео и гулял в дворцовых садах с Паолой, которую все уже считали невестой чужестранца. За несколько дней до отъезда короля в Рим пан Вилем попросил руки Паолы. Его предложение приняли, а свадьбу назначили тотчас после коронации. По распоряжению короля пану Вилему предстояло на некоторое время задержаться в Пизе, ибо ему поручалось от имени императора и пана канцлера Яна из Стршеды разрешить спорные вопросы между городами тосканскими и императором.
Во главе своего войска с развевающимися хоругвями, где самой почетной персоной был пан архиепископ Арношт из Пардубиц{227}, король в канун пасхи прибыл к воротам Рима. Паола слышала в Пизе о христианском обычае коронации императора, а также о надеждах, которые итальянские патриоты возлагали на нового властелина. Но мысли ее были не об императоре и его славе, а о пане Вилеме Ванецком, который должен был вернуться к ней женихом.
Белокурая Паола не похожа была ни на кого из рода Гамбакорти. Ни на Андреа, деда, ни на дядьев — Франческо и Лотто, и менее всего походила она на своего отца Бартоломео. Все Гамбакорти были черноволосыми, с орлиными носами на толстых лицах, с надменно поджатыми губами; роста скорее низкого, чем высокого. Видимо, красотой она пошла в прабабку, которую Джамбатиста Гамбакорти, капитан пизанского флота, привез из Константинополя после захвата итальянцами Корсики, откуда они совершали набеги на далекие берега Геллеспонта. Вероятно, от нее унаследовала Паола и открытый взгляд и улыбку в синих глазах, которые Вилем не смог забыть все пять лет, и сейчас он вернулся сюда как рыцарь императорской свиты.
Паола с Вилемом разлучалась ненадолго. Император объявил, что сразу же после коронации он снова прибудет в Сиену и Пизу. Никто не предполагал, что путь его через итальянские города на коронацию окажется бескровным и мирным, что сопровождать его будет слава миротворца. Полагаясь на благоприятствие судьбы, он распустил войско, приказав всем возвращаться домой, а при себе оставил лишь тех, что несли службу при королевском дворе и получали за то плату. И в Пизу император вернулся лишь с тысячью двумястами конниками.
Свадьба Вилема и Паолы была назначена на двадцать первое мая в пизанском соборе, знаменитом своей падающей башней. Трезвон ее колоколов так полюбился чешским рыцарям, что они часами стояли под звонницей, недоумевая — отчего она все же не падает, и наслаждаясь приятным и слаженным звоном ее колоколов.