ой костью, причмокивал губами, вздыхал и доверчиво говорил Стасю:
– Машаллах! Сколько здесь богатства! Но теперь не стоит охотиться, потому что Махди запретил египетским купцам приезжать в Хартум, и некому продавать клыки, разве эмирам на умбаи.
Кроме слонов, попадались и жирафы. Завидев караван, они торопливо убегали тяжелой рысью, помахивая своими длинными шеями и точно припадая то на одну, то на другую ногу. За Гоз-Аббу-Гума стали все чаще появляться буйволы и целые стада антилоп. Когда не хватало свежего мяса, всадники охотились на них, но большей частью безуспешно, так как чуткие и быстроногие животные не подпускали к себе близко и не давали себя окружить.
Припасов вообще было мало, так как в обезлюдевшей стране нельзя было получить ни проса, ни бананов, ни рыбы, которые в прежние времена караванам доставляли негры из племен шиллюк и динка, охотно обменивая их на стеклянные бусы и проволоку из белой меди. Но Гатим не дал детям умереть с голоду и притом держал Гебра в ежовых рукавицах. Когда однажды во время ночного привала Гебр ударил Стася, снимавшего седла с верблюдов, он приказал его больно наказать, так что жестокий суданец проклинал минуту, когда он покинул Файюм, и всю свою злобу вымещал на молодом подаренном ему невольнике, по имени Кали.
Стась сначала был рад тому, что они покинули зараженный Омдурман и что он видит страны, о которых всегда мечтал. Его сильный организм пока превосходно переносил все трудности пути, а более обильная пища вернула ему силы и энергию. Нередко во время пути и на биваках он шептал на ухо сестренке, что убежать можно и с берегов Белого Нила и что он вовсе не отказался от этого намерения. Но его беспокоило ее здоровье. К концу третьей недели со времени отъезда из Омдурмана Нель, правда, еще не захворала лихорадкой, но лицо ее исхудало и, вместо того чтоб покрыться загаром, становилось все более прозрачным, а ее маленькие ручки имели такой вид, точно были вылеплены из воска. У нее не было недостатка в заботах о ней и удобствах, какие Стась и Дина могли ей доставить при содействии Гатима, но ей недоставало здорового воздуха пустыни. Влажный и знойный климат наряду с невзгодами пути все сильнее подрывал силы хрупкого ребенка.
Начиная от Гоз-Аббу-Гума, Стась начал давать ей каждый день по полпорошка хинина и очень огорчался, думая о том, что ему ненадолго хватит этого лекарства, которого нигде нельзя будет потом достать. Но делать было нечего: надо было прежде всего стараться предупредить лихорадку. Порою его охватывало отчаяние. Он утешался только мыслью, что Смаин, если захочет обменять их на своих детей, должен будет отыскать для них какую-нибудь более здоровую местность, чем Фашода.
Но несчастье, казалось, не переставало преследовать своих жертв. За день до прибытия в Фашоду Дина, чувствовавшая себя нехорошо еще в Омдурмане, развязывая узел с вещами Нель, который она взяла из Файюма, упала в обморок и свалилась с верблюда. Стась и Хамис с большим трудом привели ее в чувство, но сознание вернулось к ней только к вечеру, и то на минуту. Она со слезами простилась со своей любимой питомицей и умерла. Дети почувствовали себя еще более одинокими, так как утратили в ней единственное близкое и привязанное к ним существо. Особенно тяжелым ударом это было для Нель. Стась напрасно старался утешить ее всю ночь и весь следующий день.
Наступила шестая неделя путешествия. На следующий день, утром, караван достиг Фашоды, но нашел только развалины. Махдисты расположились лагерем под открытым небом или в наскоро сооруженных шалашах из травы и ветвей. За три дня перед тем весь город сгорел дотла. Остались лишь закопченные дымом стены круглых глиняных хижин и стоявший у самого берега огромный деревянный амбар для слоновой кости. Теперь в нем жил вождь дервишей, эмир Секи-Тамала. Он пользовался очень большим влиянием среди махдистов и был тайным врагом халифа Абдуллаги и близким другом Гатима. Он гостеприимно принял старого шейха с детьми, но при первой же встрече сообщил неприятную новость.
Они не застали Смаина в Фашоде. За два дня перед тем он отправился на восток и юг Нила, на охоту за невольниками, и никто не знал, когда он вернется, так как ближайшие окрестности были совершенно безлюдны и человеческий товар приходилось искать очень далеко. Неподалеку от Фашоды лежала, правда, Абиссиния, с которою дервиши тоже вели войну. Но Смаин, имея только триста человек, не осмелился бы перейти ее границу, тщательно охраняемую воинственным населением и солдатами царя Иоанна.
Ввиду всего этого Секи-Тамала и Гатим стали обдумывать, что им делать с детьми. Совещание происходило, главным образом, за ужином, на который эмир пригласил также Стася и Нель.
– Я, – сказал он Гатиму, – должен скоро отправиться со всеми своими людьми в дальний поход на юг, против Эмина-паши[761], который сидит в Ладо с пароходами и армией. Такой приказ привез мне ты, Гатим… Ты должен вернуться в Омдурман. В Фашоде не останется, значит, ни одной живой души. Жить здесь негде, есть нечего, кругом свирепствуют болезни. Белые, правда, не заболевают оспой, но лихорадка убьет этих детей в течение одного месяца.
– Мне велели отвезти их в Фашоду, – ответил Гатим, – вот я и привез их. Теперь я мог бы о них больше не беспокоиться. Но мне поручил их мой хороший друг, грек Калиопули, и мне не хотелось бы, чтоб они умерли.
– А они умрут здесь наверное.
– Что же делать?
– Вместо того чтоб оставлять их в пустой Фашоде, отошли их Смаину, вместе с теми людьми, что привезли их в Омдурман. Смаин отправился в горы, в сухую возвышенную область, где лихорадка не убивает людей так, как над рекой.
– Как же они найдут Смаина?
– По следам огня. Он будет жечь степь, – во-первых, чтоб загонять зверей в скалистые ущелья, где ему легко будет окружать их и убивать, а во-вторых, чтоб спугивать из чащи язычников, попрятавшихся туда от погони… Смаина нетрудно найти.
– Но догонят ли они его?
– Он будет проводить иногда по нескольку дней в одной местности, чтоб коптить мясо. Если они выедут даже через два или три дня, они, наверно, догонят его.
– Но зачем им гнаться за ним? Он ведь все равно вернется в Фашоду.
– Нет. Если ловля невольников будет удачна, он поведет их в города на продажу…
– Что же делать?
– Помни, когда мы оба уедем из Фашоды, если даже лихорадка не свалит детей, они умрут с голоду.
– Клянусь пророком, ты прав!
И, действительно, ничего не оставалось больше делать, как отправить детей на новое скитанье. Гатим, который оказался действительно хорошим человеком, беспокоился лишь о том, чтобы Гебр, жестокость которого он видел в пути, не позволял себе мучить детей. Но грозный Секи-Тамала, наводивший страх даже на собственных солдат, велел призвать суданца и объявил ему, что он должен отвезти детей живыми и здоровыми к Смаину и обходиться с ними хорошо; в противном случае он будет казнен. Добрый Гатим убедил еще эмира подарить малютке Нель невольницу, которая служила бы ей и ухаживала за ней в пути и в лагере Смаина. Нель очень обрадовалась этому подарку, особенно когда подаренной невольницей оказалась молодая девушка из племени динка, с приятными чертами и ласковым выражением лица.
Стась понимал, что Фашода – это смерть, и не думал упрашивать Гатима, чтоб их не отправляли в новое, уже третье, путешествие. К тому же он рассчитывал про себя, что, едучи на юго-восток, они должны будут очень приблизиться к абиссинской границе и, может быть, им удастся бежать. Кроме того, он полагал, что в сухих нагорных местах Нель, может быть, не заболеет лихорадкой. Принимая все это во внимание, он охотно и проворно занялся приготовлениями к дороге.
Гебр, Хамис и оба бедуина тоже не возражали против похода, рассчитывая, что в лагере Смаина им удастся наловить много невольников и потом выгодно продать их на рынках. Они знали, что торговцы невольниками наживают иногда огромные богатства. Во всяком случае, они предпочитали уехать, чем оставаться под строгим надзором Гатима и Секи-Тамалы.
Приготовления, однако, отняли много времени. Детям необходимо было отдохнуть. Верблюды не годились уже для этого путешествия; арабам, а с ними также Стасю и Нель, предстояло ехать на лошадях. А Кали, невольнику Гебра, и Мее (так Нель назвала, по совету Стася, свою прислужницу) надо будет идти пешком рядом с ними. Гатим раздобыл осла, который должен был нести палатку, предназначенную для девочки, и провизию для детей на три дня. Больше Секи-Тамала не мог ей ничего предоставить. Для Нель устроили нечто вроде женского седла из войлока, пальмовых циновок и бамбуковых палок.
Три дня дети провели, для отдыха, в Фашоде; но невероятное множество комаров над рекой делало пребывание там прямо невыносимым. Днем появлялись целые тучи больших голубых мух, которые, правда, не кусали, но были страшно назойливы, залезали в уши, облепляли глаза, попадали даже в рот. Стась слышал в Порт-Саиде, что комары и мухи разносят заразу лихорадки и вызывают воспаление глаз. В конце концов он сам стал просить Секи-Тамалу, чтоб тот поскорее отправил их, тем более что приближался период весенних дождей.
XXI
– Стась, отчего мы все едем да едем, а Смаина все нет и нет?
– Не знаю; наверно, он быстро идет вперед, чтоб поскорее добраться до места, где сможет набрать негров. Ты хотела бы, чтоб мы нагнали уже его отряд?
Девочка кивнула своей русой головкой, давая понять, что очень хотела бы.
– А зачем тебе это так нужно? – спросил Стась.
– Может быть, Гебр не посмеет при Смаине так бить этого бедного Кали.
– Смаин, наверно, не лучше. Все они не знают жалости к своим невольникам.
– Да?
И две слезинки скатились по ее исхудалым щечкам.
Это было в девятый день путешествия. Гебр, который был теперь предводителем каравана, сначала легко находил следы похода Смаина. Его путь указывали полосы сожженных зарослей и покинутые становища, полные обглоданных костей и разных отбросов. Но через пять дней караван очутился перед необозримым пространством сожженной степи, где ветер разнес пожар во все стороны. Следы стали неясны и запутанны, так как Смаин, по-видимому, разбил своих охотников на несколько отрядов поменьше, чтоб легче окружать стада зверей и добывать пропитание. Гебр не знал, в каком направлении идти, и часто казалось, что караван после долгого обхода возвращался на то же место, откуда тронулся. Потом им попались на пути леса. Проехав через их дебри, они очутились среди скал. Почва была здесь покрыта плоскими глыбами или мелкими камнями, так часто раскиданными на большом пространстве, что детям они напоминали городскую мостовую. Растительности было очень мало. Лишь кое-где в расселинах скал росли молочаи, мимозы, да еще реже – высокие деревья со светлой зеленью, которые Кали называл на языке кисвахили «м’ти» и листьями которых кормили лошадей. Кругом совершенно не было ни рек, ни ручьев. К счастью, время от времени уже начали выпадать дожди, так что воду удавалось находить во впадинах и углублениях скал. Зверей спугнули отряды Смаина. Караван умер бы с голоду, если бы не множество птиц, которые поминутно взлетали из-под ног лошадей, а по вечерам так густо сидели на ветвях деревьев, что достаточно