Стась тем временем сообщил Кали, что он думает устроить жилье в дереве, и рассказал ему о том, что произошло во время окуривания дупла дымом и как слон справился с удавом. Мысль поселиться в баобабе, который мог дать защиту не только от дождя, но и от диких зверей, очень понравилась негру; но поступок слона совсем не встретил в нем сочувствия.
– Слон глуп, – сказал он, – и бросил ниоку[764] в гремящую воду. Но Кали знает, что ниока хорошая; он пойдет к гремящей воде, поищет ее и зажарит… Потому что Кали умный и – осел.
– Что ты осел, это верно! – ответил Стась. – Неужели ты станешь есть змею?
– Ниока хорошая, – повторил Кали. И, указывая на убитую зебру, прибавил: – Лучше, чем эта ньяма.
Стась взял Кали, и оба они отправились к баобабу, чтобы устроить там новое жилище. Кали отыскал на берегу плоский камень величиной с большое решето и, поместив его в середине дупла, насыпал на него раскаленных угольев, продолжая подсыпать каждый раз новые и следя только за тем, чтобы не загорелась внутри дупла труха и не сожгла всего дерева. Он заявил, что делает это с той целью, чтоб «ничего не укусить» Великого Господина и Дочь Месяца. Эта предосторожность оказалась совсем нелишней. Как только дым и угар наполнили все дупло и стали выходить наружу, из всех трещин коры стали выползать самые разнообразные существа. Черные и бурые жуки, волосатые, величиной со сливу, пауки, покрытые колючками гусеницы толщиной с палец, и отвратительные, страшно ядовитые сколопендры, укус которых может быть смертелен. Видя, что делалось снаружи ствола, можно было представить себе, сколько подобных тварей должно было погибнуть от дыма внутри. Тех, которые падали с коры и с нижних ветвей на траву, Кали немилосердно давил камнями, то и дело поглядывая на верхнее и нижнее дупла и точно опасаясь, что вот-вот оттуда выглянет еще что-нибудь новое.
– Что ты так смотришь? – спросил Стась. – Ты думаешь, что там может быть еще змея?
– Нет, Кали боится Мзиму.
– Что такое Мзиму?
– Злой дух.
– Ты видел когда-нибудь в жизни Мзиму?
– Нет, но Кали слышал страшный шум, который Мзиму делает в хижинах колдунов.
– Значит, ваши колдуны его все-таки не боятся?
– Колдуны умеют заклинать его и потом ходят по хижинам и говорят, что Мзиму сердится. Тогда негры приносят им бананы, мед, помбе[765], яйца и мясо, чтоб умилостивить Мзиму.
Стась пожал плечами:
– Видно, хорошо у вас быть колдуном. Но, может быть, эта змея и был Мзиму?
Кали отрицательно мотнул головой:
– Тогда бы не слон убить Мзиму, а Мзиму убить слон. Мзиму – смерть…
Слова его были вдруг прерваны каким-то странным шумом и треском внутри дерева. Из нижнего дупла вылетел клуб бурой пыли. Внутри послышался опять треск, еще сильнее первого.
Кали тотчас же бросился лицом на землю и начал пронзительно кричать:
– Ака! Мзиму! Ака! Ака! Ака!
В первое мгновение Стась тоже отскочил, но тотчас же овладел собой, и, когда прибежали Нель с Меа, он стал объяснять им, что там могло случиться.
– Там, наверное, накопились целые комья трухи. От тепла внутри ствола они расширились, обвалились и засыпали уголья. А он думает, что это Мзиму. Надо, однако, налить туда воды через отверстие; если уголья не погасли и труха загорится, тогда может сгореть все дерево.
Видя, однако, что Кали продолжает лежать и не перестает повторять с ужасом: «Ака! Ака!» – он взял ружье, которым стрелял обыкновенно дичь, выстрелил из него в отверстие дупла и сказал негру, ткнув его прикладом:
– Твой Мзиму убит. Не бойся!
Кали поднял голову, но не вставал с колен.
– О Великий, Великий Господин! Великий Господин не бояться даже Мзиму?
И он начал смеяться.
Немного погодя негр совсем успокоился и, когда он сел за приготовленный Меа обед, оказалось, что минутный испуг ничуть не лишил его аппетита: кроме копченого мяса, он съел еще сырую печенку растерзанного собакой жеребчика, не считая диких фиг, которые в изобилии доставляла росшая поблизости смоковница.
После обеда Кали и Стась вернулись к дереву, вокруг которого оставалось еще много дела. Надо было выгрести труху, уголья, целые сотни изжаренных в огне жуков и мокриц, с десяток задохнувшихся и закопченных в дыму летучих мышей. Все это отняло у них больше двух часов времени. Стасю показалось странным, что летучие мыши могли жить в таком близком соседстве с удавом, но он сообразил, что огромная змея или пренебрегала такой мелкой добычей, или, не имея внутри дупла вокруг чего обвиться, никак не могла до них добраться. Жар от угольев, заставив обрушиться весь слой гнилой трухи, превосходно очистил все дупло, и внутренний вид последнего очень радовал Стася, так как в нем было просторно, точно в большой комнате, и там могли найти приют не четверо, а целый десяток людей. Нижнее отверстие служило дверью, верхнее – окном, благодаря которому внутри огромного ствола не было ни темно, ни душно. Стась задумал разделить все помещение посредством полотнищ палатки на две комнаты, из которых одну предназначить для Нель и Меа, а другую для себя, Кали и Саба.
Дерево не прогнило до самой верхушки ствола, и дождь, таким образом, не мог проникать внутрь; а чтоб совсем защитить себя от него, достаточно было приподнять и подпереть чем-нибудь кору над обоими отверстиями, так, чтоб она образовала нечто вроде крыши над ними. Пол дупла они решили усыпать высушенным на солнце речным песком, а поверх его наложить еще сухого мха.
Работа была действительно не из легких, особенно для Кали, которому приходилось, кроме того, коптить мясо, поить лошадей и заботиться о пропитании для слона, беспрестанно трубившего и просившего корма. Несмотря на это, молодой негр очень охотно, даже с жаром, принялся за устройство нового жилья. Причину своей радости он сообщил Стасю в первый же день:
– Когда Великий Господин и Дочь Месяца поселятся в дереве, Кали не нужно будет каждую ночь строить большую зерибу, и он сможет вечером ничего не делать.
– А ты любишь ничего не делать? – спросил Стась.
– Кали мужчина, и Кали любит ничего не делать, потому что работать должны только женщины.
– А вот же, видишь, я работаю для мисс.
– Зато когда мисс вырастет, она должна будет работать для Великого Господина; а если не захочет, тогда Великий Господин, наверное, ее бить.
Но при одной мысли о том, чтоб бить Нель, Стась вскочил как ошпаренный и крикнул сердито:
– Глупый! Ты знаешь, кто такая мисс?
– Не знаю, – ответил с испугом чернокожий.
– Она… Она… доброе Мзиму!
У Кали даже ноги подкосились.
А когда они кончили работать, он боязливо подошел к Нель, упал перед ней ниц и стал повторять, правда, не испуганным, но молитвенным голосом:
– Ака! Ака! Ака!
А «доброе Мзиму» вытаращило на него свои прелестные, цвета морской воды, глазенки, совершенно не понимая, что случилось и чего хочет Кали.
XXVIII
Новое жилище, которое Стась назвал Краковом, было устроено в три дня. Но еще раньше наиболее необходимые узлы и тюки были сложены в «мужскую комнату», и в большие ливни молодая компания находила превосходное убежище в огромном дупле еще до окончания полного устройства. Дождливая пора была уже в полном разгаре; но то не были наши долгие осенние дожди, во время которых небо заволакивается темными тучами и скучное, гнетущее ненастье длится целые недели. Здесь по нескольку раз в день ветер прогонял по небу вздутые облака, которые обильно орошали землю, после чего опять выглядывало солнце, ясное, чистое, точно только что искупавшееся, и обливало своими золотыми лучами скалы, реку, деревья и всю степь. Трава росла почти на глазах. Деревья покрывались более густой листвой, и не успевали еще опасть старые плоды, как на ветвях завязывались уже новые. Чистый воздух был так прозрачен, что даже самые отдаленные предметы были видны совершенно ясно и взор охватывал безгранично далекое пространство. Небо то и дело опоясывалось чудесной семицветной радугой, а водопад почти все время не снимал с себя ее яркого убранства. Недолгие утренние и вечерние зори играли тысячами таких прелестных красок, каких дети не видели даже в Ливийской пустыне. Самые низкие, почти касавшиеся земли облака окрашивались в вишневый цвет; те, что повыше, лучше освещенные, разливались, словно озера из пурпура и золота; а мелкие пушистые облачка сверкали на фоне неба, точно рубины, аметисты и опалы. По ночам, между одним и другим потоками ливня, месяц превращал в бриллианты росинки, висевшие на листьях мимоз и акаций, а свет зодиака сиял в прозрачном, обмытом влагой воздухе ярче, чем в другие времена года.
С разливов, которые образовала река ниже водопада, доносилось беспокойное гоготанье и кваканье лягушек и жаб. Светляки, похожие на большие падающие звезды, проносились с берега на берег сквозь чащи бамбука и арумов.
Когда же тучи покрывали на время звездное небо и лил дождь, становилось очень темно, а внутри баобаба было черно, как в глубоком погребе. Стась приказал Меа натопить сала из убитых животных; из оказавшейся под рукой жестянки он устроил лампу и подвесил ее у верхнего отверстия, которое дети называли окном. Свет из этого окна был виден в темноте на далекое расстояние и отпугивал диких зверей; но зато он привлекал летучих мышей и даже птиц, так что в конце концов Кали пришлось устроить в этом отверстии решетку из терновых веток, которою он загораживал на ночь и нижний вход.
Днем, однако, в ясную погоду дети оставляли «Краков» и бродили по всему мысу. Стась отправлялся охотиться на антилоп и страусов, большие стада которых появились у низовьев реки, а Нель ходила к своему слону, который сначала трубил, только прося корму, а потом начал трубить и тогда, когда ему было скучно без маленькой подруги. Он встречал ее всегда с радостью и махал своими огромными ушами, заслышав издали ее голос или звук ее шагов.